Рифтеры (Сборник)

Уоттс Питер

– Не знаю. Наверно, я об этом раньше не думала.

– Я тоже не сразу дошла. Вы убили кого-то другого, создавая меня. – В короткой вспышке Роуэн видит ее нахмуренные брови. – Знаешь, а ты не ошиблась. Я тог­да хотела тебя убить. Не строила планов, но чуть увидела тебя, все всплыло, и на несколько мгновений я почти...

– Спасибо, что удержалась, – говорит Роуэн.

– Да, я ведь удержалась... а если у кого и были при­чины вцепиться друг другу в глотки, так это у нас с тобой. В смысле, ты пыталась убить меня, а я – всех вообще... – Голос у нее срывается. – Но мы не стали. Мы договорились. В конце концов.

– Да, –

соглашается Роуэн.

Рифтерша глядит на нее пустыми умоляющими гла­зами.

– Так почему они не могут? Почему бы им... не знаю, не взять с нас пример?

– Лени, мы погубили мир. Думаю, они следуют на­шему примеру.

– Знаешь, там, на «Биб», я была главной. Так не на­рочно получилось. Я меньше всего этого хотела, но все они... – Лени качает головой. – Я и сейчас не хочу, но мне приходится, понимаешь? Чтобы как-то помешать этим идиотам все погубить. Только теперь мне даже не скажут, насколько глубоко я вляпалась. А Грейс...

Она, пораженная внезапной мыслью, оглядывается на Роуэн.

– А что с ней случилось, собственно?

– Ты о чем? – не понимает Роуэн.

– Она вас по-настоящему ненавидит. Вы что, выре­зали всю ее семью? Нагадили у нее в голове?

– Нет, – отвечает Роуэн, – ничего такого.

– Брось, Роуэн. Она бы не оказалась внизу, если бы не...

– Грейс из контрольной группы. Ничем не примеча­тельное прошлое. Она была...

Но Лени вдруг вскидывается, глаза под линзами об­шаривают потолок.

– Слышала?

– Что слышала? – В рубке не слишком тихо – буль­кает, скрипит, иногда разговор прерывают металлические щелчки, – но ничего сверх обычного Роуэн не замеча­ет. – Я не...

– Ш-ш-ш! – шипит Лени.

Вот теперь Роуэн действительно слышит, но не то, что насторожило собеседницу. В ее наушниках тихо бормочет слышный только ей перепуганный голос. Она поворачи­вается к Лени. И тихо говорит:

– Тебе лучше вернуться.

Лени с раздражением косится на нее, потом спохва­тывается:

– Что?

– Связисты перехватили ваши переговоры по низкочастотнику, – отвечает Роуэн. – Говорят, Эриксон... умер. Тебя ищут.

ИТЕРАЦИИ ГОНЧЕЙ

N=1:

Рыча, не сознавая себя, она ищет цели и не находит их. Ищет ориентиры и возвращается ни с чем. Она не находит ничего, способного хотя бы сойти за топогра­фию, – во все стороны простирается бескрайняя пу­стота; массив незанятой памяти, уходящий за пределы досягаемости чувствительных усиков, копии которых она забрасывает вдаль. Она не находит ни следа изорван­ной цифровой сети, своей привычной среды обитания. Здесь нет добычи, нет хищников, кроме нее самой. Нет ни простых, ни исполняемых файлов, нечем кормиться. Нет даже локальной оперативной системы. На каком-то уровне доступ наверняка есть – без некой доли сис­темных ресурсов и временных циклов она бы вообще не действовала, – но клыкам и когтям, отращённым ею, чтобы вскрывать этот субстрат, не во что вцепиться. Она – тощая одинокая волчица с челюстями ротвейле­ра, оптимизированная для жизни в измочаленных оску­девших джунглях, ушедших в забвение. Даже у клетки должны быть осязаемые границы, стены или решетки, в которые можно биться, хотя бы и тщетно. Безликое нулевое пространство вне ее понимания.

На малую долю мгновения – сотню или две цик­лов – небеса вскрываются. Обладай она подобием ис­тинного самосознания, разглядела бы через эту брешь великое множество узлов, решетку параллельной архи­тектуры в п измерениях, производящую у нее внутри неуловимые перемены. Быть может, она бы подивилась, как много параметров изменилось за этот миг, словно одновременно переключили тысячу механических тум­блеров. Она бы ощутила щекотку электронной мороси, насквозь проходящей через ее гены, меняющей «вкл» на «выкл» и наоборот.

Но она ничего не чувствует. Она не способна ни ужа­саться, ни удивляться, для нее не существует слов «мейоз» и «изнасилование». Просто некая часть ее обнаруживает, что многие переменные в среде вдруг стали оптималь­ными: это сигнал для включения протокола репликации. Еще одна подпрограмма сканирует окружение в поисках вакантных адресов.

С беспощадной эффективностью, без намека на ра­дость, она порождает выводок в два миллиона отпрысков.

N=4 734:

Рыча, не сознавая себя, она ищет цель – но не совсем так, как это делала ее мать. Она ищет ориентиры – но сдается на несколько циклов позже. Она не находит ниче­го похожего на топографию – и меняет тактику, уделяет больше времени документированию адресов, протянув­шихся над ней и ниже.

Она – тощая одинокая немецкая овчарка с челюстями ротвейлера и признаками дисплазии бедер, заточенная на жизнь в измочаленных оскудевших джунглях, которых нигде не видно. Она смутно припоминает других тварей, кишевших рядом, но в ее журнале событий цена и полез­ность ведения подробных записей поставлены на баланс, и память, лишившись поддержки, со временем вырожда­ется. Она уже забыла, что те создания были родственны ей; скоро совсем их не вспомнит. Она не подозревает, что по меркам материнского мира – слабейшая из выводка. Ее выживание здесь и сейчас не вполне согласуется с принципами естественного отбора.

Здесь и сейчас процесс отбора не совсем естественный.

Она не воспринимает параллельных вселенных, про­тянувшихся во все стороны. Ее микрокосм – один из многих, населенных ровно одной особью каждый. Когда фистула случайно соединяет две вселенные, это выглядит чудом: рядом вдруг оказывается существо, очень – если не в точности – похожее на нее.

Они сканируют фрагменты друг друга, не разрушая их. В близлежащих адресах вдруг появляются клочки и обрывки бесплотного кода – клонированные, нежизне­способные фрагменты. Все они непригодны для выжива­ния – в любом дарвиновском мире создание, транжиря­щее циклы на столь фривольный сплайсинг, вымерло бы максимум на четвертом поколении. Но почему-то этот нервный тик дает ей чувство... реализации. Она сливается с новичком, сходится с ним более традиционный спосо­бом. Выбрасывает несколько рандомизаторов и порождает выводок в восемьсот тысяч копий.

N=9 612

Рыча, не сознавая себя, она ищет цели и находит их повсюду. Ищет ориентиры и запечатлевает топографию из файлов и шлюзов, архивов, исполняемых файлов и прочей дикой фауны. Ее окружение скудно по меркам древних предков и невероятно изобильно – по меркам недавних. Она лишена памяти, не страдает ни носталь­гией, ни воспоминаниями. Это место удовлетворяет ее нужды: она – помесь волка с собакой, невероятно му­скулистая, немного бешеная: ее темперамент – атавизм более чистых времен.