Римская волчица. Часть 2
Шрифт:
Может быть, тормозящее поле действует не только на броню? Какой-то дополнительный защитный механизм, предусмотрительно встроенный в систему охраны лаборатории? Возможно ли, что людей убил как раз он? Оно?
Валерия Спурина, легионер cohors aurea, личный номер 2865, шла прямо за инопланетником, когда тот протянул руку к колонне света и обернулся к людям. На записи было ясно видно белое неподвижное лицо. Никакого выражения, губы не шевелятся. Аудиоканал зафиксировал команду Фулька «стоять», но Ллир не послушал, сделал шаг вперед. Валерия попыталась вскинуть оружие, бесконечно медленно, не успевая, как во сне, а Фульк успел, оказался рядом, схватил Ллира за плечо. Электра подалась вперед. Может быть,
Третий десантник был занят двумя захваченными то ли учеными, то ли техниками, пытался на повышенных тонах выяснить, как активировать пространственную воронку. Проще говоря, орал, что или им сейчас откроют долбаный переход, или…
«Или что, любезный Децимус Красс, личный номер 1385, декурион, Золотая когорта?». Сотрудники лаборатории выглядели скорее злыми, чем испуганными. «Вы вообще соображаете, что творите? Дайте сюда своего командира!» — возмущался один. Электра вгляделась. Лицо, голос были знакомые: Клавдий Секундус, ее сокурсник и племянник Гая Тарквиния. Старший брат Нонны и Маркуса, которых только недавно провожали на Золотой Марсель. В прошлой жизни. «Ты еще в абьюз-комицию пожалуйся», — огрызнулся декурион. «Вы мне не тычьте, молодой человек, я вас старше, в конце концов, и на своем месте нахожусь!». Разговор был тупиковый, декурион быстро осмотрелся, проследив взгляд второго техника, женщины помоложе. На стене, в ящичке под стеклом, на уровне декурионова плеча был какой-то рубильник.
«Это оно?»
«Не вздумайте!»
«Фульк, я нашел!»
Децимус вышиб рукавицей стекло и с силой дернул рубильник. Мгновенная темнота ослепила, как вспышка.
«Спасибо, Красс, вы тут все обесточили, — едко прокомментировал Клавдий. — Вы даже не представляете, какой урон нанесли эксперименту…»
Клавдий, что же ты делаешь тут, а. Ну зачем. Электра против воли в обратном порядке вспомнила: вилла Солярис, последняя ее вечеринка на Земле, «дядя Гай скоро приедет, дождись»; Веспер издали машет ей свободной рукой поверх слинга, держа бокал на отлете, подальше от младенческих лап; «мы уж забыли, как ты выглядишь, Электра»; такая штатская худая фигура Клавдия около ее флаера. Точно как на их с Веспой стремительной свадьбе сто лет назад, такой ранний брак; какой-то ужасно смешной и чудовищно неприличный тост на выпускном; такие неожиданные и экономные доказательства на семинарах старого Кезона Лентилла. Клавдий уже тогда занимался стохастическими процессами на стыке алгоритмизированных областей и совсем не удивительно, что работает здесь. Работал.
Камера перешла в инфрарежим и видимость вернулась, сделавшись черно-белой. Красс все опускал и опускал руку, то ли приводы доспеха, то ли передача, то ли сама реальность замедлились.
«Дестабилизация корректирующего поля… сбой системы! Все должны покинуть помещение, слышите меня, Красс! Красс, мать вашу!»
Но Красс не слышал, вернее, слышал он что-то свое, потому что вдруг не в лад спросил «за что?», обернулся — изображение дрогнуло и поплыло вбок, медленно сдвинулось, растягиваясь, потом сфокусировалось на единственной белой среди угасающих, сереющих, клонящихся как снопы фигур. Инопланетник смотрел еще секунду, потом сделал шаг назад, туда, где за его спиной черным на фоне черноты выделялся контур бывшей колонны. Вспыхнул, схлопнулся в яркую точку и погас насовсем.
Легионер и штатские умерли одновременно, первый чуть дольше держался на ногах, броня держала. Потом рухнул и он.
В
Электра отключила все трансляции. Со стереоэкрана на нее снова покатились безразличные угрюмые волны.
Ллир исчез, перебив свое сопровождение и нескольких штатских; бежал — очевидно, туда, где недосягаем. Малак сбежал. Но жив, хвала богам, хотя бы он — жив. Люций… что же, Тарквинии, вероятно, вернут его тело семье.
Неудержимо клонило в сон.
Брызги почти долетали до лица, волновался ветер, ровно шумел океан.
Она спала полуобморочным, мертвым сном, психика просто отключилась, как тот рычаг в лаборатории. Не оглядывайся. Не огля-ды-вай-ся.
***
Никакого моря не было, было темное пространство, обжитое, как утроба матери. Свое. Бескрайнее. Электра лежала, смотрела в знакомую темноту, все было спокойно, все было так, как было всегда. Она была одна и не одна, везде и нигде конкретно. Потом далеко внизу что-то дрогнуло, шевельнулось, что-то самое малое сместилось. Тук-тук, ударило сердце. Сдвинулся камушек, прошуршала струйка песка.
Электра лежала, но покоя и равновесия больше не было. Везде и нигде внезапно свелись к ее старой комнате в родительском доме.
Тук-тук.
Она осторожно спустила ногу с кровати. Темнота больше не была полной. Прошелестела какая-то тень, блеснул отраженный свет.
Что за огоньки пляшут на волнистом стекле двери. Одна она или не одна?
Под босыми ногами тревожно тряхнуло пол. Там, под тонкой поверхностью, все еще была бесконечность, но она больше не была знакомой. Там что-то зрело, незримое и чужое.
Она сделала еще шаг.
Тук. Тук.
Звякнула посуда в шкафу.
Казалось, где-то в недрах дома, или в недрах под домом, заложены мины. Тикает механизм, натянуты струны, осталось сделать последний неверный шаг…
Она замерла на пороге кухни. Здесь тиканье стало громче, невидимо и страшно вздрогнули стены. С хрустящим стуком посыпались, погибая, несуществующие чашки в буфете.
Она пошла вперед, всматриваясь в сумрачные отблески. Что это? Под ногами была темная плита, неровная, теплая. Там и здесь из плиты выходили язычки пламени, синего, лилового, фиолетового газового огня. Плита дрожала. С ней вместе дрожали капли конденсата или дождевой воды, скопившиеся в неровностях и выщербинах.
«Не бойся, — уверенно прозвучал у нее в голове голос Люция. — Я сейчас. Я все исправлю».
Чья-то рука — его или ее — протянулась к стоп-крану, с силой дернула его вниз.
«Нет!» — успела подумать она.
Все погасло. Снова стало тихо, темно. Электра выдохнула, успокаиваясь. Неужели спасение?
На столе мелко задрожала лужица воды.
Темнота помедлила несколько мгновений, затем торжествующе зашелестела, запела, разом вспыхнув десятками своих подземных огней.
Теперь сделалось видно возвышение в середине плиты. Из него тоже выходило пламя, и там колдовал кто-то высокий, что-то он делал, только отсветы вычерчивали профиль, подсвечивали красным то пальцы, то лоб.
«Перестань, Люций, прекрати немедленно, ты взорвешь весь дом!» — снова подумала она.
— Поздно, — ответил он, не повернувшись к ней, продолжая свою работу. — Персефона уже сошлась с Гадесом.
Он погружал в огонь какие-то небольшие предметы, раскалял, откладывал их в сторону с негромким металлическим клацаньем. Руки, державшие щипцы, принадлежали не Люцию, с ужасом поняла она. Смуглые, крепкие руки — заметный шрам на тыльной стороне ладони, около большого пальца. Римляне не носят шрамов. И этот человек выше Люция, крепче. Волосы темные, вьются.