Римская волчица. Часть 2
Шрифт:
— Но это же нарушение календаря!
— Да. Планеты сойдут с орбит.
Проснулась как от толчка. Сердце колотилось где-то в животе, горло пересохло. Сон улетучился, только в ушах еще стояли последние слова.
Было невозможно тихо. Должно быть, ритм-регулятор включил в каюте шумоподавление, оценив дурное качество ее сна и степень тревоги.
На экране был мертвый штиль. Океан застыл; на темной воде, на фоне темного неба неподвижно и зловеще замерла трирема с обвисшими парусами.
Сколько она
Электра сглотнула и выключила экран, открывая себе внешний обзор из иллюминатора.
Поперек всего широкого прямоугольника окна неподвижно висел боевой корабль. Настоящий, исполинский, молчаливый. Невольно она залюбовалась обводами: стройность и мощь, плавные очертания жилых надстроек и хищные — орудийных блоков. Серое, бледно-лиловое, травертин, бронза, сталь — как же красивы и прекрасны римские корабли. Им нет нужды кутаться в варварское великолепие расцвеченных силовых полей. Они хороши в своей наготе.
«Персефона» — вот кто это — подошла на минимально возможное расстояние, сравняла скорости, маячит в иллюминаторе обманчиво спокойно. По огневой мощи этот корабль равен «Светоносному». Что ж.
В это время ожил алгоритм-помощник.
— Сенатор Гай Тарквиний просит разрешения подняться на борт.
— Что ему надо?
— Хочет побеседовать лично.
Ужасное оцепенение охватило ее. Мягкий голос электронного секретаря слышался как из-под воды. Зачем ему со мной беседовать. Пусть убирается к чертовой матери. Я не хочу ни за что отвечать. Это он виноват!
— Я приму его. — Наверное кто-то другой это сказал за нее. — На смотровой палубе. Дайте ему стыковку.
Надо хотя бы умыться, который же теперь час? Глухая ночь. Почему так ужасно трясет, даже зубы стучат. Из зеркала в ванной смотрит встрепанная гарпия с темными кругами вокруг глаз, черными пятнами на шее. Платиновые пряди спутались и стоят дыбом. Не гарпия, горгона.
— Да, домина.
Электра безучастно следила, как от серой громады «Персефоны» отделилась крошечная звездочка, направилась в сторону «Светоносного». Надо встать. Повторно подтвердить шаттлу посадку. Дойти до смотровой. Какой невыносимо долгий путь.
На палубе уже дожидался ее Гай — в обманчиво скромном сером мундире претора с узким фиолетовым кантом, в руках два больших стакана с, судя по запаху, кофе. С корицей что ли.
Один стакан сразу протянул ей. Электра машинально взяла.
— Прекрасная Электра.
Это он ей. Губы шевелятся.
— Что вам надо.
— Хотите сразу к делу? Что ж, правильно. Я прилетел поговорить насчет моих баллов! Враг, знаете ли, у ворот. А ваши, хм, gratiosi apud aliquem продолжают торговлю. Не решить ли нам дело напрямую?
Электра отодвинулась. Горячий кофе обжигал ладонь через тонкую картонную стенку стакана. Свидетельствовал реальность.
— Ваших баллов.
— Да, моя дорогая, моих. Тем более, что со времени нашей прошлой беседы вы успели так удачно облажаться. Гляньте-ка!
Он щелкнул пальцами и между ними развернулось окно с изображением криокапсулы. Угол съемки другой, откуда-то сверху, но спутать невозможно — как во сне, снова то же место, та же картина. Безжизненные тела в бронях золотой когорты. Тела штатских в халатах. Безнадежно мертвые люди. Слабо мерцающий портал.
Она сделала еще шаг назад. Стаканчик пришлось перехватить обеими руками, чтобы не расплескать.
— Это, если не ошибаюсь, ваших рук дело? Ведете переговоры, а сами за моей спиной высадили десант в мои лаборатории? Убили людей. Знаете что, прекрасная Электра! — Гай шагнул к ней прямо сквозь изображение, на миг по лицу и волосам скользнули отблески аварийного освещения, блики на бронях, на битых стеклах, на крышке капсулы. — Вы мне теперь бесконечно должны! Бесконечно! Как отсюда до Луны! И баллами даже еще не начнете отдавать.
Электра снова отступила, он еще приблизился, вторгаясь в личное пространство, сокращая дистанцию почти интимным образом. Губы его кривились — ненависть? Отвращение?
Зачем он подходит так близко.
Она пошарила рядом с собой, не глядя, отставляя нетронутый кофе, чтобы не выплеснуть ненароком весь стакан ему прямо в лицо.
— Мои баллы. И пошевеливайтесь. Иначе я вашего замороженного адмирала на помойку выкину.
— Вы! — У нее перехватило горло, то ли от злости, то ли это другой Тарквиний, Конрад, все-таки повредил ей гортань. Слова приходилось выталкивать. — Вы совсем что ли не соображаете? Вы явились ко мне лично, на мой корабль, и угрожаете мне — Люцием?
Гай снова шагнул вперед и она уперлась лопатками в стену.
— Именно так! Приятно, что вы наконец начали соображать.
Он совсем не боится ее. Да и почему бы должен бояться. Держит за горло или думает, что держит. Она с трудом сглотнула, убрала руки за спину. Над плечом Гая Тарквиния, на забытой в воздухе картинке, помаргивала в разгромленной лаборатории аварийная красная лампочка. Дальше, за полусферой смотрового купола, занимая целиком всю условно северную четверть, помещался его корабль.
— Вы, Гай, зря подошли так близко.
— Что, в глотку мне вцепитесь?
— Зачем же в глотку. — Я больше не та девочка, бессмысленно подумала она. Не та. — «Светоносный», свяжи меня со старпомом. Голос слушался с трудом, а приказы можно отдавать прямо в чипе, но Гай должен был услышать, что она сейчас скажет.
Стена приятно холодила спину.
— Внимание. Приказываю огневым палубам: открыть главные порты. Немедленно взять «Персефону» под прицел. Повторяю, взять на прицел флагман Первого.