Риск-рефлексии в практиках конфликтных взаимодействий. Коллективная монография
Шрифт:
Под «управленчеством» («governementalite») Фуко понимает сложившийся в постфеодальный период подход к управлению общественными отношениями, описывая которые, философ выделяет три аспекта. Во-первых, «управленчество», «правительность» – это совокупность институтов, процедур, рефлексий, тактик, посредством которых реализуется весьма специфическая и чрезвычайно сложная разновидность власти, имеющая в качестве главной цели – население, основной формой знания – политическую экономию, а ключевым инструментом – системы безопасности. Во-вторых, «управленчество» суть тенденция, направленная сила, непрерывно формировавшая доминирование нового типа власти – «правления» (government) – над суверенитетом и дисциплиной, а также способствовавшая появлению специфических учреждений управления и корпуса особых знаний. Ну и в-третьих, «правительность» – есть следствие процесса трансформации средневековых «государств юстиции» в «государства административные» в XV–XVI вв., которые постепенно становятся государствами «управленческими» или «оправительствленными» [58] .
58
Там же. С. 161–162.
В первом случае основным инструментом правителя выступает закон, устанавливающий запреты и систему санкций, а также применяющий пытки и смертную казнь. Дисциплинарное государство прибегает к разнообразным технологиям нормализации и дисциплинирования: применяются наказания в соответствии со строгими правилами в целях модификации поведения нарушителя правил,
59
Гуринская А. Л. Неолиберальная уголовная политика: безопасность, приватизация и роль государства // Теории и проблемы политических исследований. 2014, № 1–2. С. 54–57.
Политическая власть взяла на себя задачу заведовать жизнью. Фуко пишет, что власть над жизнью уже с XVII века развивается в двух основных формах или, они скорее представляют собой два полюса развития, связанных друг с другом. Один из этих полюсов, что сформировался первым, продолжает философ, был центрирован вокруг тела, понимаемого как машина и обеспечивался процедурами власти. Дрессура тела здесь – суть увеличение его способностей, выкачивание его сил, параллельный рост его полезности и покорности, его включение в эффективные и экономичные системы контроля. Второй, сформировавшийся к середине XVIII в., центрирован вокруг тела-рода, вокруг тела, пронизанного механикой живого, и служит опорой для биологических процессов. К числу которых Фуко относит рождаемость, смертность, здоровье, продолжительности жизни и др. условия, от которых может зависеть варьирование этих процессов [60] . Надзор над ними осуществляется при помощи серии вмешательств и регулирующих способов контроля, т. е. посредством того, что определяется философом как биополитика народонаселения. Дисциплины тела и способы регулирования населения – вот два полюса, вокруг которых разворачивается организация власти над жизнью.
60
Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: «Касталь», 1996. С. 243.
Учреждение подобной технологии с двойным лицом, с одной стороны, анатомическим и биологическим, а с другой, индивидуализирующим и специфицирующим характеризует власть, целью которой является, быть может, говорит философ, не убивать, но инвестировать жизнь от края до края. Могущество смерти, символизировавшей некогда власть суверена, сегодня старательно скрыто управлением телами и расчетливым заведованием жизнью. Развитие различных дисциплин (школ, колледжей, казарм, наблюдения за рождаемостью, общественным здоровьем, миграцией) или техник подчинения тел и контроля за населением знаменуют эру «биовласти» [61] .
61
Там же. С. 244.
Одним из важнейших следствий рассуждений М. Фуко о власти, является преодоление традиционной для многих социальных и политических наук оппозиции между властью и господством, с одной стороны, и индивидуальной свободой, с другой [62] . Преодоление этого открытого дуализма в структуре государственного управления позволяет критически осмыслить проблематику новых форм либерального управления. Так по мнению известного социолога и последователя идей управленчества М. Дина, такая смена парадигмы, предложенная Фуко, противостоит ложным предположениям о том, что «откат» государства означает, что государственная власть и влияние в обществе уменьшаются [63] . Фукодианская критика системы «закон-суверен», преодолевая традиционную модель власти и управления, основанную на представлениях о том, что государственная власть реализуется напрямую посредством институтов, формулирует идею дисперсности власти, ее рассредоточения по всему обществу. Философ предлагает уйти от попыток фокусировки на некой центральной точке или каком-то одном очаге суверенности, из которого «расходились бы лучами производные и происходящие из него формы» [64] . Для Фуко, власть есть множественное соотношение сил, своего рода сложное упражнение между партнерами, где один ведет другого, определяя его поведение, причем подводя его к такому состоянию, при котором ведомый может действовать в широком «поле возможностей» [65] .
62
Dean M. Governing societies: political perspectives on domestic and international rule. Maidenhead: «Open University Press», 2007. Р. 108.
63
Ibid. Р. 198.
64
Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. С. 192–193.
65
Brown P. Social Theories of Risk. In The Routledge Handbook of Social and Cultural Theory. London: «Routledge», 2013.
Вездесущность власти и ее способность формировать действия, в отличие от предыдущих эпох, когда суверен возвышался над обществом, в контексте происходящего сегодня в обществе, выглядит несколько ограниченной. Однако, с точки зрения Фуко, это ложное видение, поскольку способность власти организовывать, направлять, а, следовательно, и контролировать действия акторов, никуда не девается, но претерпевает существенные изменения. Условия осуществления власти определяются уже не только или не столько конкретными правителями или институтами, но тем, что воспринимается и считается возможным, уместным, целесообразным или, говоря другими словами, предопределяется конфигурацией знаний. По Фуко, содержание этих конфигураций знаний неразрывно связано с интересами доминирующих групп и обусловлено ими.
В терминологии Фуко, конфигурации знаний, направляющие действия акторов, суть дискурсы, посредством которых нам являются не только системы подчинения, но и мир в целом [66] . Дискурсы, навязываемые доминирующими в обществе институтами, определяют направленность информации и соответствующий язык, которые питают и подкрепляют распространяемые идеи. Как пишет философ, язык суть то, что конституирует систему для всех возможных высказываний, всю совокупность правил, подчиняющих бесконечную множественность представлений [67] . Par excellence, работа речи во многом является определяющей в осознании и понимании рисков, с которыми могут столкнуться индивиды и общество. Вместе с тем, дискурс – это не произвольное говорение и рассуждение о социальных феноменах (включая и риски), но система суждений, которая складывается в соответствии с определенными правилами и воспроизводится в контексте специфического социального универсума. Содержание и структура дискурсов не просто отражают представления социальных акторов о мире, но и создают символическую реальность со своими специальными законами и правилами поведения. Иначе говоря, это место конкурентной борьбы, ставками в которой является монополия на научную компетенцию, понимаемую как признанную за определенным актором способность легитимно (т. е. полномочно и авторитетно) говорить [68] . В этом плане, можно утверждать, что дискурсы представляют собой своего рода форму управления, поскольку компетентно высказанное экспертом суждение [69] оказывает воздействие на акторов, просчитывающих и согласовывающих с этим суждением свои действия.
66
Mutatis mutandis можно сказать, что фукодианские дискурсы суть ничто иное как идеологии.
67
Фуко М. Археология знания. СПб.: «Гуманитарная Академия»; «Университетская книга», 2004. С. 29.
68
Маркова Ю. В. Социальная реальность социологического дискурса // Социс. 2007, № 1. С. 43.
69
Во всяком случае, в той мере, в какой дискурсы, посредством развертывания знания репрезентуют тот или иной элемент социальной реальность.
Тут следует сделать немаловажное уточнение относительного того, что риск всегда обозначает возможные, а не фактические издержки, соответственно, последствия должны оцениваться с точки зрения вероятности их возникновения. Одновременно с этим, нужно учитывать то, что риски и выгоды воплощаются в реальность лишь по истечении некоторого периода времени после реализации выбранного варианта действия, что в свою очередь также накладывает дополнительный отпечаток неопределенности на последующее развитие событий. Поэтому, в действительности риск не существует как некий реальный объект. Скорее он есть форма репрезентации реальности, которая определенным образом упорядочивает и придает ей (реальности) исчислимые формы, позволяя eо ipso осуществлять управленческое воздействие на индивидов, группы и в целом на население.
Мы хотим особо подчеркнуть, что в риске важен не сам риск, но формы знания, обнаруживающие и делающие его мыслимым (статистика, социология, эпидемиология, менеджмент, бухгалтерское дело etc.) и технологии, позволяющие управлять им (оценка, кейс-менеджмент, социальное страхование и пр.) [70] . Вместе с тем, как писал Ж.-Ф Лиотар, существует реверсия знания и власти, указывающая на то, что знание и власть есть две стороны одного вопроса – кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать? В отличие от предыдущих эпох, в современном мире, вопрос о знании более, чем когда-либо становится вопросом об управлении [71] . Знания дают возможность получать «хорошие» достижения по многим предметам дискурса, которые нужно познать, решить, оценить, изменить и т. д. [72] Формирование такого знания основано на критериях, устанавливающих то, что есть «хорошее» высказывание или «хорошее» достижение в денотативной или специальной области. Собственно, установление этих критериев и есть то условие, которое позволяет отличать «знающих» от «незнающих». Порядок и процессы присвоения дискурса, право собственности на дискурс, воспринимаемое одновременно как право говорить, как компетентность в понимании, как узаконенный и непосредственный доступ к корпусу уже сформулированных высказываний и, наконец, как способность облекать этот дискурс в решения, в социальные институты или в практики, закреплено за точно определенной группой индивидов [73] .
70
Дин М. Правительность: власть и правление в современных обществах. М.: «Дело», 2016. С. 419–420.
71
Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: «Институт экспериментальной социологии»; СПб.: «Алетейя», 1998. С. 28.
72
Там же. С. 52.
73
Фуко М. Археология знания. С. 52.
Научное высказывание, по Лиотару, подчиняется правилу – высказывание должно удовлетворять определенной совокупности условий, чтобы восприниматься как научное. Право устанавливать эту совокупность кондиций (условия внутреннего состояния и экспериментальной проверки), а значит и трактовать научный дискурс – исключительная прерогатива власти, которая таким образом позволяет высказыванию стать частью этого дискурса и может быть принято к вниманию научным сообществом [74] . Эту же мысль мы находим у Фуко, считавшего, что, описание власти в отрицательных терминах («исключает», «подавляет», «цензурует», «извлекает», «маскирует» и т. д.) скрывает ее истинную сущность. В современном обществе власть выступает в качестве силы, производящей знания, объекты познания, ритуалы истины, самих индивидов и их представления о себе. В целом, и социальная реальность относится к ее продукции [75] . Соотношение знания и власти учреждает социальное пространство, где индивиды располагаются в определенных местах, где движение контролируется, а события регистрируются [76] . Знание, информация и образование выступают в качестве важнейших инструментов контроля и надзора над людьми и обществом. Таким образом, власть имманентна дискурсу, вне зависимости от того подчиняется он власти или настроен против нее. В конечном итоге власть обнаруживается в любом дискурсе, даже если он рождается в сфере безвластия [77] . Знания, нормы и ценности представляют собой не что иное, как созданные властью конструкции влияния и манипуляции. Иначе говоря, индивидуальные или групповые интересы лежат в основе претензий отдельных лиц и групп для обеспечения поведенческих, моральных или когнитивных норм в отношении других. По сути, что рассматривать как риски, а что в качестве выгоды, и в какой степени, зависит от определенных социальных сил. Контекст, внутри которого осуществляется выбор, с одной стороны определяется самой формулировкой проблемы, а с другой – нормами, привычками и личными характеристиками тех, кто принимает решения [78] .
74
Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. С. 27.
75
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: «Ad Marginem», 1999. С. 284.
76
Там же. С. 288.
77
Пилюгина Е. В. Дискурс в политике и политика как дискурс: актуальные резонансы социального бытия постмодерна // Вестник Челябинского гос. университета. 2013, № 23 (314). С. 42–48.
78
Renn O. Concepts of Risk: An Interdisciplinary Review. Part 1: Disciplinary Risk Concepts. URL:(дата обращения: 10.01.2020).