Рисунок на снегу
Шрифт:
Тихон перевернул листок. На другой стороне было написано про белорусов, про партизан, которые берут пример со сталинградцев.
Тихон не мог не прочитать и то, что было на обороте. А когда поднял голову, чтоб сказать дяде Левону, что с радостью исполнит его поручение, дяди уже не было рядом.
Шапка — на печи, свитка — тоже. Через минуту Тихон уже был за дверью. Он сделал шаг в черноту ночи и остановился. Ничего вокруг не видно. Чёрная ночь, чёрное небо, чёрная земля. Наугад спустился по ступенькам с крыльца. Пошёл, хватаясь за штакетник, отделявший двор от огорода.
Петли заскрипели, когда Тихон открывал калитку. Раньше он не замечал этого, а теперь подумал: «Завтра надо смазать».
Прислушался. Тихо кругом, даже не верится, что рядом живут люди. А в хатах ведь, пожалуй;, ещё не все спят. Деревня словно бы замерла, затаилась, будто бы прислушивается к чему-то, ждёт.
И ветер стих. Только грязь чавкала под ногами у Тихона. Скоро он заметил, что небо всё же светлее, чем земля, и на его фоне видны ветви деревьев- голые, тонкие, будто их нарисовали чёрными чернилами, — и крыши домов с высокими трубами.
Колодец с длинным скрипучим журавлём был недалеко, хаты через три. Сначала Тихон хотел завернуть листовки в бумагу, чтобы не намокли, и положить под тяжёлое деревянное ведро. Потом передумал и разбросал вокруг колодца.
Бумажки забелели на чёрной земле, словно кто-то светил на них. Почему они так заметны? И вдруг Тихон сообразил. Ветер разорвал тучи, и в сером просвете появился худой бледный месяц. Он склонил свой рог вниз, словно хотел рассмотреть, что там делает этот малый.
«Ну вот, ещё не хватало…» — подумал Тихон.
Он подобрал листовки, переложил их за колодец в тень. Тут они не были так приметны со стороны.
Назад он возвращался быстро: было уже не так темно и его могли заметить. Раз не выдержал, оглянулся. И молодой месяц как бы подмигнул ему, радуясь вместе с ним.
А дома Тихон долго ворочался на печке.
То ему казалось, что к их хате идут немцы с собаками, что он уже даже слышит, как лают собаки. И тогда называл себя дураком за то, что шёл и к колодцу и домой прямой дорогой, а нужно было описать круг, запутать следы…
То он думал, что листовки за ночь намокнут и завтра люди не смогут прочитать, что в них написано.
Он уже решил пойти собрать листовки и положить, как сразу подумал, под ведро. Уже слез с печи, вышел в сенцы и… вернулся. А может, фашисты уже ожидают возле колодца, и тогда он сам приведёт их к своей хате, к типографии.
На зорьке Тихон схватил ведро и побежал к колодцу.
Женщины прятали листовки в карманы и говорили друг другу:
— С самолёта понакидали. Всю ночь сегодня жужжал.
— Чего понакидали? — спросил у них Тихон.
Ему не ответили.
Ну и не надо. Тихон и сам знает чего. Они говорили про его листовки!
ЗАДАНИЕ
Листовки… Маленькие бумажки, которые помогали людям жить. Сколько же это времени прошло с той поры? Больше года. Намного больше года. Тогда была осень, а теперь зима, через какой-то месяц и весна начнётся, станет теплеть. Теперь Тихон в лесу. И типография подпольная, которая чуть ни год была у них в саду, теперь тоже в лесу.
Звонкое конское ржание прервало размышления Тихона. Он сделал шаг в сторону партизанской конюшни, решил посмотреть и напоить, если надо, кобылку Павла, но тут из командирской землянки вышел Володя и крикнул:
— Тишка! Тебя командир вызывает.
«Позвали… — подумал Тихон. — А не могли вместе, как всех». Он поглядел на Володин револьвер, вздохнул (у него никогда никакого оружия не было) и пошёл следом.
Она была больше других, землянка командира. И окошки под потолком пропускали больше света, и посередине стоял стол.
В землянке было накурено. Над столом плавал дым, да такой густой, что и лиц людских сразу же не разглядеть. На нарах сидели партизаны. Здесь были не все партизаны, а только командиры отделений, взводов, рот и разведчики, среди которых Тихон увидел Павла, самого старшего своего брата. А Василия, среднего, Тихон видел редко. Он был адъютантом у Урбановича, секретаря Брестского антифашистского комитета. Время от времени к ним в отряд приносили партизанскую сатирическую газету «Штык», рисунки для которой делал Василий.
Командир отряда Александр Иванович Самуйлик что-то толковал партизанам, показывая пальцем на карту района, разрисованную синим и красным карандашами. Карта обтрепалась по краям, её уже много раз подклеивали кусками простыни, а она всё равно едва держалась.
Когда партизаны говорили своему командиру, что пора уже завести новую карту, он отвечал, что в архив и эту примут, а новая совсем не понадобится, потому что война скоро окончится…
— Наша задача ясна: манёвры, засады, бои, — командир чеканил каждое слово. — А семейный отряд переправим на болота. Забьём сваи, поставим на них шалаши.
— Помёрзнут дети, — сказал кто-то.
— А думаешь, по лесу бегать им лучше будет?
— Может, в село какое-нибудь?
— Сколько их осталось, сёл-то? Клепачи сожжены, Козлы тоже…
Александр Иванович поднял голову, и Тихон увидел его утомлённое, озабоченное лицо. Только чёрные усы были, как всегда, задорно закручены кольцами. Каждый раз, когда Тихон смотрел в лицо командира, он удивлялся его усам: как это они держатся, почему не опускаются вниз?
— А, малец здесь! Проходи, проходи, чего ты встал у притолоки, как гость?