Робинзонада Яшки Страмболя

Ряховский Борис Петрович

— Скоро?

— Скоро! — отвечали нестройно братья. — Главное, мясо не растеряйте.

Они с подозрительной уверенностью шли впереди и горланили песни. Мы с Яшкой, надрываясь, волокли поклажу.

Днем братья все-таки прикончили одного из петухов, битый час его потрошили, отбиваясь от меня и Николая. Нас бесила эта бестолковая, затянувшаяся дорога. Затем братья раскромсали петуха и роздали нам по куску мяса. Мне попала петушиная нога. Оказывается, сомы жадно берут на тухлое мясо. Я петушиную ногу выбросил. Яшка приладил доставшийся

ему петушиный бок на кепку, держал голову к солнцу, каждые десять минут нюхал его и совал под нос Николаю. Тот было недоверчиво отнесся к затее братьев, но пример заразителен: доставшийся ему куриный огузок он пристроил на багажник велосипеда. Я видел, как время от времени он принюхивался к огузку.

Братья нас торопили:

— Скорее надо, мокрые вы курицы!

— Хватит дурить! — сказал я. — Поняли?

Братья переглянулись.

— Так мы уже пришли! Правда, Петька?

— Что ты меня спрашиваешь? Сам не видишь?

Следом за Шпаковским и мы пробились к воде. Они долго ликовали, расхваливали омут, бросились к сумке со снастями, стали лихорадочно разматывать живушки, путаться в лесках и ссориться из-за жареного воробья. Наконец они нацепили воробья на крючок, но по дороге к омуту воробей потерялся. Братья ползали в кустах и ругали друг друга. Николай снисходительно на них прикрикнул, довольный тем, что не надо дальше брести по кустам в темноте.

Воробья братья не нашли. Мы заразились от них спешкой, желанием немедленно забросить удочки, размотали живушки и бросились следом к воде.

Омутище таинственно темнел глубиной, зажатый меж хилых перекатов. Братья то и дело шипели на нас:

— Тише! Куда бросаешь! Там же моя поставлена!

— Ну вот! Так мы и знали! Зацепил! — набросились они на Николая.

Он виновато оправдывался:

— У меня же никакого опыта рыбалки на здешних речках!

— Опыта у него нет, — подтвердил Яшка.

Стало холодно. Мы торопливо побросали свои живушки в омут и разошлись — по команде Николая — собирать хворост.

Разница возрастов сказывалась. Мы подчинились ему, как старшему.

Когда мы с Николаем, продрогшие, вернулись на берег, у воды суетились Шпаковские. Размахивая руками, они обвиняли друг друга в ротозействе. Младший приглаживал рукой мокрые волосы, брат сердито кричал на него:

— Простудишься! — и застегивал ему ворот рубашки.

Оказывается, только что вода у берега забурлила, видно, попался сом. Младший ухватился за лесу, и его кинуло в воду, как котенка.

— Ух, глубина! Иду, иду вниз — страшно!

— А дальше?

Вместо ответа старший брат сунул под нос Николаю обрывок лесы. Николай спустился к воде, нашаривал в темноте лесы и дергал их. На остальных удочках сомов не было.

Сварить кашу поручили Николаю. Он негромко спросил у меня, кладут ли крупу в горячую воду или ставят на огонь кастрюлю с водой и крупой. Взять с собой манную крупу предложили братья. Я кивнул на них. Они тоже не знали, как варить,

и предложили решить дело голосованием. Николай пожал плечами и высыпал крупу в воду. Вскоре из котелка сосульками поползла каша, костер зашипел. Братья обломками дощечки яростно выгребали кашу из котелка и разбрасывали ее вокруг.

Каша не убывала. Братья обругали нас с Николаем «маменькиными сынками», развернули газету, вытряхнули в нее варево и с кастрюлей понеслись к воде. Покуда они там ссорились неизвестно из-за чего, Николай держал в руках горячий комок и переживал обидные слова братьев. Те с бодрым воем вернулись к костру, повесили кастрюлю с водой над огнем, выхватили у Николая варево и бухнули его в кастрюлю.

Кастрюля долго ворочалась и плевала на нас серой гадостью. Братья сняли ее с огня и роздали ложки.

— Каша что надо! Молодец, Николай! — сказал младший брат, — Только вот несоленая.

— И отравиться можно, — добавил второй.

Я смотрел на братьев волком. Меня бесила беспомощность умного, всезнающего Николая.

Братья предложили:

— Николай, зарежем второго петуха? Чего его домой тащить?

— Насадим его на крючок!

Николай устал. Он равнодушно пожал плечами.

— Хорошо.

— Мы петуха поджарим и насадим на твою живушку. Иди, Николай, режь его.

Николай зябко запахнулся в куртку — костер догорал и ответил:

— Я боюсь крови.

Братья переглянулись и подмигнули мне. Николай отвернулся, понимая, как смешна его беспомощность.

Мы с Яшкой пошли собирать ветки. Небо посерело, ночь шла к концу. Братья тем временем отрубили петуху голову, ободрали перья и смастерили вертел.

Николай стал рассказывать о самых нефтеносных районах земного шара, о нефтедобыче…

— …В Советском Союзе на одного гражданина добывается три килограмма нефти в день.

— Горишь, — заметил ему старший брат.

— Что? — переспросил Николай.

— Горишь… Минут десять, как горишь!

Николай схватился за обгоревший край куртки и бросился к воде. Вернулся угрюмым и больше не пытался поделиться с братьями своими знаниями.

Братья кончили жарить петуха и отправились насаживать его на крючок. Николай и Яшка стучали от холода зубами. Я разбросал костер и уснул на горячем песке.

Разбудили меня крики Шпаковских. Братья расталкивали Николая и Яшку, звали проверять живушки.

Я подошел к берегу последним и встал рядом с Николаем. На желтеньком песчаном дне — глубина тут ниже колен — лежали наши перепутанные живушки. На крючках белели кусочки мяса.

— Смотри, Петька! — закричал старший Шпаковский. — Леса натянута. На целого петуха клюнуло!

— У-у, зверь! Под тот берег забился!

— Тащи! Тащи, говорят! А ты не верил, что клюнет с ходу!

— Кто? Я не верил? Я верил!

Пока братья кричали, Яшка ухватил натянутую лесу и вытащил на берег кастрюлю, с кашей. Братья онемели и стояли как пни.