Робинзонада Яшки Страмболя
Шрифт:
— Скоро?
— Скоро! — отвечали нестройно братья. — Главное, мясо не растеряйте.
Они с подозрительной уверенностью шли впереди и горланили песни. Мы с Яшкой, надрываясь, волокли поклажу.
Днем братья все-таки прикончили одного из петухов, битый час его потрошили, отбиваясь от меня и Николая. Нас бесила эта бестолковая, затянувшаяся дорога. Затем братья раскромсали петуха и роздали нам по куску мяса. Мне попала петушиная нога. Оказывается, сомы жадно берут на тухлое мясо. Я петушиную ногу выбросил. Яшка приладил доставшийся ему петушиный бок на кепку, держал голову к солнцу, каждые десять минут нюхал его и совал под нос Николаю. Тот было недоверчиво отнесся к затее братьев, но пример заразителен: доставшийся ему куриный огузок он пристроил на багажник велосипеда. Я видел, как время от времени он принюхивался к огузку.
Братья нас торопили:
— Скорее надо, мокрые вы курицы!
— Хватит дурить! — сказал я. — Поняли?
Братья переглянулись.
— Так мы уже пришли! Правда, Петька?
— Что ты меня спрашиваешь? Сам не видишь?
Следом за Шпаковским и мы пробились к воде. Они долго ликовали, расхваливали омут, бросились к сумке со снастями, стали лихорадочно разматывать живушки, путаться в лесках и ссориться из-за жареного воробья. Наконец они нацепили воробья на крючок, но по дороге к омуту воробей потерялся. Братья ползали в кустах и ругали друг друга. Николай снисходительно на них прикрикнул, довольный тем, что не надо дальше брести по кустам в темноте.
Воробья братья не нашли. Мы заразились от них спешкой, желанием немедленно забросить удочки, размотали живушки и бросились следом к воде.
Омутище таинственно темнел глубиной, зажатый меж хилых перекатов. Братья то и дело шипели на нас:
— Тише! Куда бросаешь! Там же моя поставлена!
— Ну вот! Так мы и знали! Зацепил! — набросились они на Николая.
Он виновато оправдывался:
— У меня же никакого опыта рыбалки на здешних речках!
— Опыта у него нет, — подтвердил Яшка.
Стало холодно. Мы торопливо побросали свои живушки в омут и разошлись — по команде Николая — собирать хворост.
Разница возрастов сказывалась. Мы подчинились ему, как старшему.
Когда мы с Николаем, продрогшие, вернулись на берег, у воды суетились Шпаковские. Размахивая руками, они обвиняли друг друга в ротозействе. Младший приглаживал рукой мокрые волосы, брат сердито кричал на него:
— Простудишься! — и застегивал ему ворот рубашки.
Оказывается, только что вода у берега забурлила, видно, попался сом. Младший ухватился за лесу, и его кинуло в воду, как котенка.
— Ух, глубина! Иду, иду вниз — страшно!
— А дальше?
Вместо ответа старший брат сунул под нос Николаю обрывок лесы. Николай спустился к воде, нашаривал в темноте лесы и дергал их. На остальных удочках сомов не было.
Сварить кашу поручили Николаю. Он негромко спросил у меня, кладут ли крупу в горячую воду или ставят на огонь кастрюлю с водой и крупой. Взять с собой манную крупу предложили братья. Я кивнул на них. Они тоже не знали, как варить, и предложили решить дело голосованием. Николай пожал плечами и высыпал крупу в воду. Вскоре из котелка сосульками поползла каша, костер зашипел. Братья обломками дощечки яростно выгребали кашу из котелка и разбрасывали ее вокруг.
Каша не убывала. Братья обругали нас с Николаем «маменькиными сынками», развернули газету, вытряхнули в нее варево и с кастрюлей понеслись к воде. Покуда они там ссорились неизвестно из-за чего, Николай держал в руках горячий комок и переживал обидные слова братьев. Те с бодрым воем вернулись к костру, повесили кастрюлю с водой над огнем, выхватили у Николая варево и бухнули его в кастрюлю.
Кастрюля долго ворочалась и плевала на нас серой гадостью. Братья сняли ее с огня и роздали ложки.
— Каша что надо! Молодец, Николай! — сказал младший брат, — Только вот несоленая.
— И отравиться можно, — добавил второй.
Я смотрел на братьев волком. Меня бесила беспомощность умного, всезнающего Николая.
Братья предложили:
— Николай, зарежем второго петуха? Чего его домой тащить?
— Насадим его на крючок!
Николай устал. Он равнодушно пожал плечами.
— Хорошо.
— Мы петуха поджарим и насадим на твою живушку. Иди, Николай, режь его.
Николай зябко запахнулся в куртку — костер догорал и ответил:
— Я боюсь крови.
Братья переглянулись и подмигнули мне. Николай отвернулся, понимая, как смешна его беспомощность.
Мы с Яшкой пошли собирать ветки. Небо посерело, ночь шла к концу. Братья тем временем отрубили петуху голову, ободрали перья и смастерили вертел.
Николай стал рассказывать о самых нефтеносных районах земного шара, о нефтедобыче…
— …В Советском Союзе на одного гражданина добывается три килограмма нефти в день.
— Горишь, — заметил ему старший брат.
— Что? — переспросил Николай.
— Горишь… Минут десять, как горишь!
Николай схватился за обгоревший край куртки и бросился к воде. Вернулся угрюмым и больше не пытался поделиться с братьями своими знаниями.
Братья кончили жарить петуха и отправились насаживать его на крючок. Николай и Яшка стучали от холода зубами. Я разбросал костер и уснул на горячем песке.
Разбудили меня крики Шпаковских. Братья расталкивали Николая и Яшку, звали проверять живушки.
Я подошел к берегу последним и встал рядом с Николаем. На желтеньком песчаном дне — глубина тут ниже колен — лежали наши перепутанные живушки. На крючках белели кусочки мяса.
— Смотри, Петька! — закричал старший Шпаковский. — Леса натянута. На целого петуха клюнуло!
— У-у, зверь! Под тот берег забился!
— Тащи! Тащи, говорят! А ты не верил, что клюнет с ходу!
— Кто? Я не верил? Я верил!
Пока братья кричали, Яшка ухватил натянутую лесу и вытащил на берег кастрюлю, с кашей. Братья онемели и стояли как пни.