Родина
Шрифт:
— Электродом-то, Настя, куда ведешь? — шептала ей Глафира. — Ой, бабочка, совесть надо иметь! Соне за всех нас перед заводом ответ держать.
Электросварка вначале напугала Глафиру, но она привыкла, чтобы все спорилось у нее в руках, и не любила работать без одобрения со стороны других. И в цехе ей хотелось заслужить его как можно скорее. Она, кроме того, сразу поняла, что эта новая, необычная работа, требующая постоянного и напряженного внимания, заставляет ее забывать о горе и
— Вы достигли уже некоторого успеха, Глафира Николаевна, и вам нельзя его терять, — с серьезной своей улыбкой объявила Соня к концу третьей недели.
— Да уж я стараюсь! — самолюбиво сказала Глафира.
Однажды Соня отлучилась к начальнику цеха, оставив Глафиру вместо себя. Глафира точно выполнила все указания Сони, которая потом это перед всей бригадой отметила.
— Лопну, а завоеванного не сдам! — торжественно заявила Лебедева Кузьминой.
— Как ты скоро по-заводски говорить выучилась! — позавидовала Анастасия.
— Эх, Настя, уж если я жить осталась, так надо по-честному жить. Верно?
— Твоя правда.
Ольга Петровна частенько прислушивалась к этим разговорам и вздыхала про себя: ее подбодрить было некому. Юля работала рядом, словно только для того, чтобы сердить тетку: то у нее сваливался набок фибровый щиток, скрывающий лицо от фонтана искр из-под электрода, то электрод падал на пол, и Юля, неловкая и жалкая, сползала вниз. Чаще всех Юля прожигала толстые брезентовые рукавицы, а однажды ухитрилась сразу в нескольких местах прожечь куртку, сделав ее совершенно непригодной.
— В кого ты такая дурища уродилась? — раздражалась Ольга Петровна. — Соображаешь ты или нет, какую ты неприятность делаешь Соне Челищевой? Прозодежды не хватает, из-за каждой пары этих рукавиц Челищевой приходится ходить объясняться с начальником цеха!
— Господи, тетя, ну что я сама с собой поделаю? У меня ничего не клеится! — жалобно ответила Юля.
— Ну в чем дело? — спрашивала Соня и направляла маленькую, дрожащую руку, утонувшую в неуклюжей и грубой, как жесть, рукавице..
«Да, только вот и знай направляй всех их на путь истинный! — горько и беспокойно думала Соня, исподтишка оглядывая знакомые лица. — Надеяться всерьез можно только на Глафиру, а этих трех надо еще поднимать и поднимать. Терпение, Соня, терпение! Но время-то уходит… Если двигаться вперед будем только я да Глафира — сидеть нам в ученицах еще два-три месяца… смех и позор!..»
— Вы что, Сонечка? — спросила Ольга Петровна. — Может быть, нездоровы сегодня?
— Нет, здорова! — досадливо ответила Соня и вдруг решила про себя: «Нет, уж если поднимать их, так надо говорить с ними напрямик».
— Ольга Петровна, я очень хотела поговорить с вами после работы, — произнесла вслух Соня.
Они вместе вышли из проходной, и Соня поделилась с Ольгой Петровной своими опасениями насчет будущего бригады.
— Вы понимаете, Ольга Петровна, мы скоро можем опозориться, и я, конечно, в первую очередь. Уже все знают, что мы, пятерка женщин, собрали первую женскую бригаду электросварщиц, а показала ли она настоящую работу? Нет еще. Учиться не спеша сейчас, в сталинградские дни, просто стыдно, Ольга Петровна!
— Уверяю вас, Софья Евгеньевна, я стараюсь, — расстроилась Ольга Петровна, — но что я с собою поделаю? У меня ни к чему сердце не лежит! Мне как-то все равно, я сама себя не понимаю…
— А вам понятно, что с таким настроением жить невозможно? — строго спросила Соня.
— Я… я как будто даже думать разучилась, у меня всегда тоска, никакой душевной жизни не осталось…
— Никакой душевной жизни? — медленно повторила Соня. — А что такое, по-вашему, душевная жизнь?
— Ну… разве это выразишь одним словом?
— А все-таки, все-таки… ведь вы затронули сейчас самый важный вопрос в жизни человека! — уже разгорячилась Соня. — Ну, скажите же мне, как она шла до этого, ваша душевная жизнь?
— Ах, боже мой! — вдруг обиделась Ольга Петровна и даже отбежала в сторону. — Я не обязана вам о таких интимных вещах докладывать…
— Ну, как хотите, — усмехнулась Соня, — а только вы ошибаетесь, Ольга Петровна.
— В чем ошибаюсь, Софья Евгеньевна?
— Поговорим немного позже, — задумчиво вздохнула Соня.
«Чудная она бывает!» — подумала смущенная Ольга Петровна..
Придя в общежитие, Ольга Петровна легла на кровать с намерением отдохнуть, но ей вдруг стало страшно, что разговор о душевной жизни Челищева, пожалуй, вздумает возобновить…
«Мало ли что иногда скажешь от тоски!.. А ведь она вон как взглянет в упор своими серыми глазищами… И вот отвечай ей, что такое душевная жизнь!»
Ольга Петровна привыкла считать себя «тонкой натурой». Со своими поклонниками она никогда не вела разговоров «на домашние темы», зато обожала поболтать о последней постановке в местном театре и о какой-нибудь столичной знаменитости, появившейся «на нашем курортном горизонте», как выражалась тогда Ольга Петровна, смешливо играя черными глазами.
«Ну и что мне было еще нужно? Я чувствовала себя превосходно…» — сбивчиво размышляла Ольга Петровна, прислушиваясь к оживленным голосам в коридоре. Голоса были все знакомые: Соня, Игорь Чувилев, Толя Сунцов, Игорь Семенов, Сережа Возчий. Сначала все, споря, перебивали друг друга, потом Соня сказала: