Родина
Шрифт:
— Что-то ноги у меня сегодня сильно устали, — смущенно сказала девушка и надолго замолчала, словно засыпая.
Но Ольга Петровна видела, что девушка не спала. Она ложилась то на спину, то на бок; потом наконец встала, оправила свои косы, надела пальто и вышла.
«Куда это она отправилась?» — подумала Ольга Петровна.
В выражении лица Сони и походке было что-то необычное, и Ольгу Петровну начало разбирать любопытство. Было слышно, как Соня зашагала по коридору к дверям мужского общежития. После стука в дверь ее встретили радостным хором голоса Чувилева, Возчего и Сунцова.
«К своим, кленовским ребятам пошла, скрывает от нас что-то», — ревниво подумала Ольга Петровна и тихонько вышла в коридор.
Дверь в мужскую половину была приоткрыта. Ольга Петровна взяла метлу и принялась подметать у самой двери, ее разбирало любопытство. Сначала голоса звучали приглушенно, потом послышался печальный голос Сони:
— Знаете, ребята, что-то мне сегодня тоскливо. Не могу забыть своих: как они там, живы ли?..
Шанина повернулась было, чтобы отойти от двери, но тут голос Игоря Чувилева жалостливо произнес:
— А вы бы иногда и поплакали, Сонечка… вам и полегче бы стало.
— Нет, Игорек, я так много плакала, что у меня все слезы вышли…
Ольга Петровна оперлась на метлу и затихла.
— Вы понимаете, почему еще мне бывает трудно, — задумчиво продолжала Соня, — мне всегда нужно иметь бодрый вид, как будто, понимаете, у меня и нервов нет!..
— Это почему же так категорически, Сонечка? — спросил Сунцов.
— Потому, что все в моей женской бригаде нервные, измученные горем люди, — ответила Соня. — Если я, бригадир, позволю себе распускаться, с кого же им брать пример твердости?
«Ах ты, бедняжка моя… И поплакать-то, значит, не смей!» — взволнованно подумала Ольга Петровна.
— Ой, Сонечка, я бы на вашем месте присел к роялю, — озорно и лукаво протянул Сережа Возчий, — да и сыгранул бы всласть!
Чувилев и Сунцов подхватили предложение Сережи. Соня знала, что в заводском клубе имеется довольно приличный рояль, ключ от которого хранится у библиотекарши.
— И библиотека, кстати, сейчас открыта, Сонечка! — торжественно возгласил Игорь. — Идемте сейчас…
— Нет, нет! Сейчас я играть не буду! — вдруг испугалась Соня. — Я только в Кленовске сяду за рояль!
— Да что вы, Сонечка, совсем хотите разучиться играть? — возмутился Сунцов, и все трое начали с такой горячностью убеждать Соню сейчас же пойти в клуб, что она неохотно сдалась.
— Но ведь дождь какой, ребята…
— Мы все, все добудем, Сонечка, чтобы на вас ни одна капелька не брызнула! — раздался радостный хор трех голосов.
Через несколько минут Ольга Петровна, держась на некотором отдалении, последовала за молодежью и, незамеченная, вошла в дверь заводского клуба.
Дмитрий Никитич Пластунов просматривал каталоги технических изданий, когда к заведующей библиотекой подошли трое приятелей и с таинственным видом попросили у нее ключ от рояля. Скоро из большого зала послышались робкие звуки рояля и смолкли. Потом кто-то опять тронул клавиши теми же робкими пальцами и, словно испугавшись, оборвал игру. Наступила тишина — и вдруг, как на волне, поднялась и разлилась легкая мелодия, будто выпевающая знакомые слова:
Выйдем на берег, там волны Ноги нам будут лобзать. Звезды с таинственной грустью Будут над нами сиять…Казалось, приглушенный и нежно смеющийся голос жены пропел ему на ухо эти слова о море и звездах. В самом начале их любви, когда Елена еще училась в консерватории, Дмитрий Никитич часто просил ее играть «Баркаролу» Чайковского.
Пластунов отодвинул ящики с каталогами. Сердце в нем сжалось, и захотелось вдруг закрыть глаза и вспоминать без конца…
Из клубного зала раздался дружный всплеск аплодисментов. Новую мелодию Пластунов тоже сразу узнал: «На память Элизе» Бетховена; третья была ему неизвестна.
«Кто это, однако, так играет?»
Он осторожно вошел в зал и увидел за роялем сидящую спиной к нему тоненькую девушку с подвязанными косами. Она вдруг оборвала игру, бросила руки на крышку рояля и упала на них головой.
— Нет, ребята, я больше не могу. Часто это мама играла… Нет, я не могу, не время… нельзя…
— Простите, товарищ, что вы играли сейчас? — мягко спросил, подходя ближе, Пластунов.
— Сонечка, это парторг ЦК Пластунов, — успел шепнуть Игорь Чувилев.
Соня подняла голову и увидела невысокого человека в морском кителе.
— Что я играла? — повторила она, будто очнувшись. — Это соната Чимарозы, соль-минор.
Ее большие длинноватые, печальные глаза заставили Дмитрия Никитича вздрогнуть: это были совсем иные глаза, но и чем-то напоминающие глаза его покойной жены.
— Извините меня, как вас звать?
— Соня Челищева.
— А, очень приятно! Так это вы организатор и бригадир женской бригады электросварщиц?
— Да, это я… — смутилась Соня.
— Очень хорошо… Так почему вы думаете, Соня, что сейчас играть не время? — мягко усмехнулся Пластунов.
Соня сначала очень кратко, а потом все сильнее увлекаясь, рассказала о Кленовске, о родном доме, о тоске неизвестности, потом застеснялась, стала кусать губы и умолкла. Пластунов, будто ничего не заметив, так же осторожно продолжал свои расспросы, и Соня заговорила о том, как создавалась бригада.
— И знаете что, — в увлечении забывшись и будто говоря только со своими однолетками, продолжала Соня, — знаете, что меня поднимает и утешает?.. Вот я моими собственными руками (она протянула вперед и крепко сжала худенькие кулачки)… делаю грозную вещь — боевую машину… А только скорей бы, скорей стать нам самостоятельной бригадой!