Родина
Шрифт:
— Хорош будет станок, Евдокия Сергеевна, правда? — спросил главный инженер, кивая на кучку монтажников. — Но мне очень важно знать ваше мнение… Молодежь… как видите, стараются ребята, но ведь на ходу им учиться приходится. Ваше мнение, Евдокия Сергеевна, стоящие это ребятки… а?
Главный инженер смотрел на Евдокию такими ожидающими глазами, что было невозможно не ответить ему.
— Не совсем хорошо они монтируют… Я бы вон с той стороны по-другому бы повернула…
— Где, где? — забеспокоился Артем,
— Вы абсолютно правы, Евдокия Сергеевна! — обрадовался Артем. — Конечно, так лучше, гораздо лучше! У нас сейчас такие горячие дни, а людей не хватает!
Рассказывая, Артем легонько подталкивал Евдокию то туда, то сюда, шутил, посмеивался, успевая спрашивать на ходу разных людей и отвечать им, и явно стремился к тому, чтобы вызвать у собеседницы интерес к тому, что происходило в цехе. Невольно улыбнувшись в ответ на его шутку, Евдокия подумала: «Ну, дотошный парень… просто вьюн какой-то».
Артем вдруг смешно шлепнул себя по лбу.
— Извините меня, Евдокия Сергеевна! Я должен быть сейчас у директора… И знаете что? У меня к вам огромная просьба: проконтролируйте, как эти ребята станок монтируют… Я должен скоро вернуться сюда, а вы пока просто последите вашим опытным хозяйским глазом. Идет, а? Мы вам в ноги поклонимся!
— Не надо мне кланяться, — опять невольно улыбнулась Евдокия. — Только… Сумею ли я… два года не прикасалась.
— Сумеете! Я ведь вижу, вижу, какая вы! — повелительно и весело воскликнул Артем, махая на нее короткими руками.
И он исчез. Молодые монтажники выжидательно смотрели на нее, и Евдокия, как по обещанию, подошла к ним. Больше себе, чем им, сказала:
— Ну, посмотрим, что у вас тут…
Артем Сбоев, вернувшись в цех, застал Евдокию около станка. Работая клещами, она озабоченно указывала на что-то одному из монтажников. Руки ее блестели от машинного масла.
— Эге-ге!.. Да у вас дело очень заметно подвинулось вперед! — похвалил Артем. — Спасибо, Евдокия Сергеевна, вы нас здорово выручили!
К концу смены в цех зашла тетя Настя. Подойдя к Евдокии, она заговорщически усмехнулась ей:
— А я тебе талончик на обед раздобыла, Дуня. Хоть и не больно жирно пока кушаем, а все же горяченькое.
И после обеда тетя Настя как бы невзначай столкнулась с Евдокией.
— С успехом тебя, Дунечка! Советовала бы я тебе зайти в завком сегодня же или завтра утром, — для тебя же лучше поскорее оформиться на заводе. — И, уже сделав шаг в сторону от нее, тетя Настя спросила: — Так как же, Дуня, готовить на тебя документы сегодня?
— Ну, готовь… — все так же хмуро ответила Евдокия. — Ох, и быстра ты, Настасья!
— Не спорю, Дунечка, не спорю. Только ведь мы иногда себя слабее считаем, чем есть на самом деле. Ты радуйся, что рабочее твое сердце не сгорело. Только ты свежим воздухом дохнула, только коснулась работы, как оно сразу себя и показало… и ты ему уж не мешай, хорошо?
Евдокия вздохнула в ответ, и губы ее вдруг задрожали, не то от сдавленных в груди слез, не то от улыбки.
После заседания комсомольского бюро Игорь Чувилев, выйдя в тесный коридорчик, увидел Тамару Банникову.
— Я жду тебя, Игорь! — Голосок ее звучал печально.
— Что с тобой, Тамарочка? — с невольно прорвавшейся нежностью и жалостью к ней спросил Чувилев. — Что случилось? Да идем к нам в бюро, там светло и печка топится.
— Я хотела тебе только… но впрочем, пусть и Соня знает, пусть!
— Садись, Тамара, — приветливо сказала Соня. — Ты хочешь продолжить наш разговор о твоем вступлении в комсомол?
— Нет… — грустно вздохнула Тамара, и ее маленькое личико стало еще бледнее. — Мне хотелось подать заявление в комсомол после того, как мое обещание будет выполнено: я должна убедить маму, чтобы она перестала плакать.
— Заявление в комсомол ты можешь и сейчас подать, Тамара, — разъяснила Соня. — Мы твою работу уже знаем, мы тебе доверяем.
— Спасибо! Я это знаю, но состояние мамы меня ужасно беспокоит: если она будет все так же вести себя, она сойдет с ума или умрет! Я старалась, но ничего не могла с ней поделать!.. Мне стыдно, что это так получилось…
— Чудачка, стыдиться тут нечего, — засмеялась Соня мягким, задушевным смехом, который сразу понравился Тамаре, и она уже заранее поверила тому, что скажет ей Соня. — Хуже то, что твоя мама в самом деле может зачахнуть от бездеятельности и тоски. Знаешь что, Тамара: мы посоветуемся с тетей Настей, нашим председателем завкома. Она женщина умная и добрая, вот увидишь сама.
Тетя Настя приняла молодежь, как всегда, радушно.
— Люблю, когда у нас в завкоме молодым ветром пахнет! — пошутила она. — Ну, выкладывайте, с чем пришли.
Она слушала, прихмуривая каштановые вразлет брови. Потом, положив на ладонь голову, тетя Настя некоторое время молчала и наконец заговорила медленно, как бы раздумывая вслух.
— То, о чем мы с вами сейчас говорим, очень всех нас задевает. Разве в том только дело, что мы, завод, нуждаемся в людях и привлекаем их к работе? Разве дело только в том, что мы собираем слесарей, кузнецов и так далее?.. Дело это, как бы лучше сказать… в самом человеке. Не дадим пропасть никому, ни одному человеку, не дадим захиреть где-то в темном углу, в землянке, куда его нашествие загнало, не позволим!.. А как это сделать?.. Сесть рядышком, голова к голове, поплакать, поныть с ним: ах ты, мол, горемычный, давай смешаем вместе горе да слезы… Фу, гадость какая!