Родина
Шрифт:
— Ну ладно, я… подумаю, — медленно, словно нехотя, произнес Виталий.
— Очень хорошо, — заключил разговор Чувилев.
Оба пошли быстрее.
— А мама и Тамарка, наверно, последние дрова сожгли. Я ведь сегодня не успел к вечеру дров наколоть, — спохватился Виталий и, словно испытывая Чувилева, ядовито пошутил: — Вот все говорят: помощь, помощь! А кто мне поможет кучу дров наколоть, мою мать и сестру обогреть?
— Я помогу, — сказал Чувилев.
— Ну… ты работал
— А я сильный, — просто сказал Чувилев.
Евдокия Денисова, как обещала, пришла в завком.
— Входи, входи, Дунечка, — приветливо встретила ее тетя Настя, крепко сжимая в своих теплых, широких ладонях холодные, костлявые руки Евдокии Денисовой, — Садись вот сюда, к печурке поближе.
— Спасибо… — беззвучно уронила Денисова.
Ее худое, землисто-бледное лицо с обтянутыми скулами, казалось, потеряло способность меняться: все черты его словно застыли в мертвенном равнодушии. Но тетя Настя, будто не замечая этого, говорила ласково и живо:
— Уж как я рада, Дунечка, что ребята наши тебя разыскали! «Пойдите, говорю, ребята, к Евдокии Сергеевне, моей старой заводской подружке, к знаменитому нашему слесарю-монтажнику, кланяйтесь ей от меня сердечно и зовите ее к нам, — ведь теперь у нас на заводе совсем как в котле кипит!» Ты слыхала об этом?
— Да, — беззвучно ответила Евдокия.
— Так вот, Дунечка, собираем мы народ со всей округи, и, значит, не можем мы без тебя обойтись, нужна ты нам.
Евдокия молчала, смотря перед собой все тем же мертвенно-равнодушным взглядом.
— Так как же, Дуня? — тихо и настойчиво спрашивала тетя Настя. — Пойдешь?
— Не знаю… Мне все равно…
— Быть не может! — горячо ответила тетя Настя. Она вышла из-за стола и, переставив табуретку, села рядом с Евдокией Денисовой. — Быть не может! Ведь живая ты, солнце на небе видишь, по земле ходишь.
Евдокия отрицательно мотнула седой головой, бледноголубые глаза ее вдруг загорелись мрачным огнем, бескровные, будто склеенные губы разжались, и глухой, словно уже давно пересохший голос произнес:
— Лучше бы мне в земле сырой лежать… Зачем я живу, одна-одинешенька?.. Муж и старший сын на фронте погибли, двух младших немцы расстреляли… Дом сожгли… А меня вот смерть не берет… Хочу и не могу помереть… Кому я нужна? Оставь ты меня, Настасья Васильевна, оставь меня в покое…
— Ох, не могу, — тихонько, но твердо сказала тетя Настя. — Никак не могу тебя оставить, Дунечка: очень в таких, как ты, людях мы нуждаемся.
Но Евдокия опять замкнулась в своем холодном равнодушии и сидела, опустив на грудь седую голову. Тетя Настя несколько секунд смотрела на Евдокию, на ее желтый, будто источенный худобой профиль. Потом тетя Настя решительно качнула пепельно-рыжей головой и властно положила руку на согбенное плечо Евдокии.
— Дуня, погляди на меня!.. Совесть у тебя спокойна?
Вопрос и голос тети Насти были столь настойчивы, что Евдокия должна была отозваться.
— Совесть?.. Разве я что худое сделала?
— Для тебя другие много сделали, — уже строго сказала тетя Настя. — Юра Кузовлев за тебя, за твою свободу жизнь свою молодую отдал, дорогой ценой твоя жизнь оплачена. А ты, видно, уж забыла об этом?
Евдокия вздрогнула, на бескровных ее щеках выступили пятна.
— Как же такое дело можно забыть? Тяжелая моя жизнь, да честная…
Тетя Настя задумчиво посмотрела на бледнорозовые пятнышки на лице Евдокии, будто ожидая, когда вместо этого тлеющего пепла появится настоящий, яркий румянец. Казалось, ей уже не хотелось ни убеждать Евдокию, ни вообще разговаривать. Она сняла телефонную трубку и сказала с раздумчиво-лукавой улыбкой:
— Артем Иваныч, мне надо срочно поговорить с вами по поводу последнего решения завкома. Да, обязательно сейчас. Нет, я вас не задержу… Так я сейчас иду к вам в цех.
Тетя Настя поднялась из-за стола и, собирая в свой портфель какие-то бумажки, сказала со вздохом:
— Ну что ж, Дуня, неволить тебя не стану, поступай, как тебе твоя совесть подскажет… Ты меня здесь еще подождешь несколько минут?
Евдокия Сергеевна машинально кивнула в ответ.
Тетя Настя скоро вернулась.
— Дунечка, пойдем-ка хоть пройдемся по заводу, по старой памяти, — предложила она, заметно оживившись. — Сейчас токарные станки монтируют. Вспомни-ка, родная, как мы с тобой семь лет назад тот же цех к пуску готовили, такие же станки монтировали! Как мы горды были с тобой тогда, помнишь?
То же самое тетя Настя повторила в цехе, представляя свою подругу главному инженеру Артему Сбоеву:
— Драгоценная, можно сказать, женщина Евдокия Сергеевна: и токарь, и слесарь, и монтажник!
— Чрезвычайно рад познакомиться с вами, Евдокия Сергеевна! — приветливо сказал Артем, крепко пожимая ей руку.
Растерянно, как оглушенная, Евдокия стояла среди шумного говора, стуков, скрипа и визга железа. Тетя Настя осторожно подтолкнула ее вперед:
— Смотри, вот на этом, примерно, месте стояли наши с тобой станки. Вспоминаешь?
— Да… пожалуй, здесь… — вздохнув, согласилась Евдокия.
Она не заметила, как среди разговора тетя Настя исчезла.