Родишь мне сына
Шрифт:
— Что с рукой?
— Съездил по зубам тут одному, — хихикал парень. — Знатная была заруба... Босс велел нагнуть тут одного предпринимателя. Независимый типа, — отметил он и покрутил пальцем у виска. — В Питере нет независимых. Просто одни платят боссу, а другие — нет. Но это временно.
— Понятно, — кивнул я без энтузиазма.
Лезть в эти дела я не хотел. Шварц был сильным игроком, и с таким лучше дружить. Он уважал только силу. Именно потому мы сработались — он видел во мне бешеного мудака, головореза и просто отбитую сволочь. А мне тут было нечего добавить. Каков уж есть, к вашим услугам.
Я
Пройдя штук пять постов охраны, я вошел к самому шефу. Правда, он склонялся к мысли, что я друг ему, даже брат. Но никак не подчиненный. Что-то в этом было.
— О, Стрелок... — произнес он довольно и дал знак потаскухам.
Они прошлись по мне голодным взглядом и ушли за дверь. Меня такой типаж ничуть не радовал. Если б я хотел пердолить грязную шваль, то не искал бы сложных путей. Я прекрасно знал, где валом проституток. Шварц держал отменный бордель.
И по иронии... о Валентине я узнал также от него. Хоть она и на каплю не была шлюхой.
— Шварц, — кивнул я и сел за стол. — Что за спешка? Отчего такая вакханалия?
— О... — качал он головой, откинувшись на спинку кресла. — Стрелок наш зол. Небось я разбудил тебя?
— Разбудил? Пф... — было мне просто смешно. — В последнее время как-то не спится.
— Понимаю, — кивал он, опустив глаза. — Понимаю, Марат. Соболезную. Мне очень жаль, что так вышло с Валентиной. Пусть я знал ее просто как специалиста, сотрудника и надежного друга... я и на йоту не был с ней так близок, как ты. Но я тебе сочувствую всем сердцем, брат. Это огромное горе. Она ведь была еще и беременна, верно?
— Да, — произнес я тихо. — Да, была беременна.
Эта тема — просто боль. Она колола мое сердце до кровавых полос на лице.
Валя меня восхищала, я носил ее на руках, видел в ней идеальную женщину. Уверен, такой она и являлась. Умная, красивая, гордая, неприступная как крепость. Когда я впервые ее увидел, то подумал, что со мной она не будет никогда. Я урод, я жесток, я груб. Жизнь из меня высекла топор — идеальное оружие. Просто аппарат для удаления мусора, сорняков. Покажи мне пальцем на человека — я его испепелю. Как в переносном смысле, так и буквально.
А она... Я сидел и снова думал о ней. Смотрел на большой прозрачный стол из закаленного стекла и словно видел в его бликах Валентину. Эти белые волосы, укладка, макияж, сверкающие влагой губки. Она была словно мечта, словно обложка. Будто... недосягаемая звездочка на небе. А я возле нее — как кусище говна. Ублюдок, что и знает только то, что разрушать, делать больно, отбирать, угрожать. Сеять горе.
Наша связь была хрупка, но я так сильно мечтал о ребенке, о наследнике.
Я был последним в роду. Династия Стрельбицких — она иссякала. Воины живут недолго. А после того, как Шварц меня чудом достал с того света, я всерьез подумал о семье. О верной жене, о ребенке. О детях. О сыне. Мне так захотелось стать отцом и увидеть свою копию. Обучить малого рукопашке, научить его стрелять. Отшлифовать в нем лучшее, что есть во мне. Найти волшебные точки — превратить ребенка в культ, посвятить ему остаток жизни. Уберечь его от ошибок, дать совет, подготовить к испытаниям и защищать от врагов, пока не окрепнет. Пока не станет на ноги и... не скажет мне однажды: "Батя, я уже большой. И могу за себя постоять. Береги себя, я вернусь..."
И когда я понял, что Валя беременна, то чуть не сбрендил. Я реально слетел с катушек: запускал салюты, ездил бухой и орал на небо Питера, что я самый счастливый человек на свете.
Но потом мы поссорились. Мы поскандалили. Она меня бросала.
Это не было связано с тем, что я нажрался или матюкнулся. Или был похож на грязную свинью. Я вообще не бываю похож на грязную свинью — я ненавижу грязь, я ненавижу пятна. Пятна — моя фобия, мой главный триггер. Этот страх шел аккурат вторым после измены.
Я очень боялся трех вещей: пятен на белой рубашке, неверности жены и... Я боялся потерять ее. Потерять Валентину. И мой худший кошмар стал реальностью.
Она сказала, что уходит. Не объяснила, почему. Не призналась, к кому. Валя не сказала вообще ни слова. Только прощание. "Я ухожу", — бросила та, что превратила меня в тряпку. Превратила в теплого и любящего. Сраного мечтателя. Я грезил счастьем и добром, уютом, очагом. Женой в переднике и парочкой детей. Определенно мальчиков. Но хватило бы одного — очень крепкого, бойцовского пацана. Я бы вырастил солдата, отменного десантника как папа. Как я сам.
Но Валя просто растоптала это в крошку. Она сдавила все мои мечты железной шпилькой — и мир разрушился. Я не давал ей ходу, не хотел терять. Я ее не отпускал. Она бежала — я преследовал. Уж так меня учили. Не терять из виду то, что делало тебя живым. Делало всемогущим, отбитым от реальности романтиком, которому и море по колено. И слово "нет" — как белый шум.
Она бежала от меня, а я летел ей вслед. Пытался образумить, пытался отыскать ее в толпе. Пытался убедить, что люблю по-настоящему и готов свернуть ради нее все горы. А потом... я сам же ее и убил.
Она боялась, что я догоню и найду. Она ехала и ехала навстречу ночи. Пока не врезалась и не погибла. Если б я ее просто отпустил, ничего бы не случилось. Она бы выжила. Пусть без меня, но была бы жива. А в итоге вышло так, что виноват был я. Ее кровь осталась на моих руках. Ее страх, ее ненависть, ее тревоги — это всецело на моих руках. Я ее пугал, она меня боялась. Я урод и ублюдок. Я убил своего ребенка вместе с его матерью.
Но вместо того, чтобы винить себя, я вымещаю злость на тех, кто стал у нас на пути. Эту случайную девку. Лену. Будь она неладна. Отняла у меня последнее счастье. Это все она — не я. А она. Да, так и есть на самом деле. Валю убил не я, не ревность, не властность, не тяжелый характер жениха. А девчонка с ЛСД под языком.
Как же я ее ненавижу!
— Стрелок, с тобою все в порядке? — взял меня Шварц за плечо и заглянул прямо в глаза. — Ты как будто не здесь. Может, тебе взять отпуск? Отойти от дел...
— Не мели ерунды, — отмахивался я.
— Что? — нервно усмехнулся Шварц.
Он любил меня за то, что я не лебезил, не кланялся ему как королю. Мы были на равных. Но временами он не мог это стерпеть, его давило самолюбие. Стрельбицкий раздражал, он его бесил. Но таков уж я есть — остров в себе. Все это "братство" меня не колышет.