Родовое проклятие
Шрифт:
Мира вдавила педаль газа в пол и, не помня себя, на бешеной скорости просвистывала повороты, с замиранием сердца спеша к маленькому «пряничному» домику, с горсткой других таких же примостившемуся на окраине Конга.
Дом стоял на месте, на белых стенах, серой крыше и в аккуратном палисаднике следов какого-либо ущерба Мира не обнаружила. Палисадник и впрямь был образцовым, ведь садик перед домом и позади него был единственным, что по-настоящему интересовало в жизни Колин Куинн.
Мира рванула калитку, которую сама красила прошлой весной, и пронеслась по дорожке, на ходу роясь в сумке в поисках ключей – мать упорно денно и нощно запиралась на все замки, опасаясь грабителей, насильников и инопланетян.
Но Колин уже выскочила ей навстречу, молитвенно сложив на груди руки.
– Ой, Мира, слава богу, ты уже здесь! Что бы я без тебя делала? Что бы я делала?
И она рухнула в объятия дочери, вся в слезах, трепещущий комок отчаяния.
– Ты цела? Дай я посмотрю!
– Я обожгла пальцы! – Колин, как ребенок, подняла к ее лицу руку, демонстрируя ожог.
К своему облегчению, Мира увидела, что ожог совсем небольшой и быстро пройдет, надо только правильно наложить мазь.
– Хорошо, хорошо. – Мира легонько поцеловала пострадавшее место. – Ты цела, это самое главное.
– Ты бы видела, какой ужас! Кухня в руинах. Что теперь делать? Ой, Мира, что же теперь делать?
– Пойдем сперва посмотрим, тогда и будем думать, что делать.
Развернуть Колин и втолкнуть ее в дом труда не составило. Свой рост Мира унаследовала от давно исчезнувшего из ее жизни отца. Колин же была миниатюрной и худенькой. И с неизменной аккуратной прической – обстоятельство, частенько заставлявшее Миру чувствовать себя неуклюжим медведем, ведущим на поводке пуделя с безупречной родословной.
В передней никаких разрушений – уф! Хотя запах гари ударил в нос, и перед глазами повисла полупрозрачная пелена.
Дым, с облегчением определила Мира. Все лучше, чем туман.
В три шага она очутилась в компактной кухне-столовой, где дым сгустился тонкой завесой.
Разрушений нет, однако разгром налицо. Правда, сразу поняла Мира, не в результате воздействия злокозненной силы, а как следствие неряшливости и неорганизованности хозяйки.
Продолжая обнимать за плечи рыдающую мать, она огляделась.
Обгоревшая сковорода. Обугленная баранья нога на полу. Рядом с незадавшимся мясным блюдом – мокрая и обгорелая же тряпица. Все ясно.
– Ты сожгла мясо, – осторожно высказалась Мира.
– Затеяла запечь баранину, сегодня ко мне на ужин должен прийти Донал со своей девушкой. Я, конечно, не могу одобрить, что он сошелся с Шэрон до брака, но я все равно его мать!
– Значит, ты запекала баранину… – пробормотала Мира уточненный вариант.
– Ты же знаешь, как Донал любит баранью ногу. Я и вышла-то всего на минутку. У меня в саду завелись улитки, и я пошла поменять пиво в лотках. Я их так приманиваю.
От волнения Колин кудахтала, как квочка. Она жестом указала на заднюю дверь кухни, как будто Мира не знала, где у нее сад.
– Они едят мой бальзамин! Вот… приходится принимать меры.
– Ладно. – Мира принялась открывать окна, так как Колин об этом почему-то не подумала.
– Меня не было совсем недолго! Я просто подумала, раз уж я вышла, надо бы и букет для стола нарвать. На званый ужин полагается ставить на стол цветы.
– Хмм… – промычала Мира, собирая с мокрого пола раскиданные цветы.
– А потом вхожу – а вся кухня в дыму, представляешь? – Все еще охваченная возбуждением, Колин в слезах оглядела помещение. – Я бросилась к духовке, баранина горела, я схватила тряпку, чтобы прихватить…
– Понятно. – Мира выключила духовку, отыскала свежую тряпку, подняла с полу сковороду и обугленное мясо.
– Тряпка тоже почему-то загорелась… Пришлось все бросить и заливать водой вон из той кастрюли, я как раз картошку поставила.
Пока бедная женщина заламывала руки, Мира собрала картошку и сложила в раковину, чтобы потом перемыть заново.
– Мира, это катастрофа, просто катастрофа! Что мне теперь делать? Что делать?
Матушка, как это не раз случалось, была выбита из колеи, раздосадована и во власти обманутых ожиданий – обычный для нее житейский коктейль эмоций. Смирившись со своей участью, Мира вытерла руки о рабочие штаны.
– Пока я тут вытираю пол, надо бы открыть окна в гостиной.
– Мира, но ведь дым потянет туда, и он попортит там краску! А пол? Посмотри: он же весь черный от этой тряпки! Страшно подумать, как я хозяину признаюсь. Меня же в два счета выставят!
– Никто тебя не выставит, мам. Если стены пойдут пятнами, мы их подкрасим. Открой окна, как я тебе говорю, а потом смажь руки мазью, что тебе Брэнна дала.
Но Колин продолжала стоять, всплескивать руками и хлюпать носом. Ее полные слез глаза взирали на учиненный ею кухонный катаклизм страдальчески и потерянно.
– А в семь уже ребята явятся!
– Мам, давай не все сразу, – ответила Мира, орудуя шваброй.
– Не могла же я ему позвонить и сказать, что у меня тут несчастье! Он же на работе!
«А мне – можно, – подумала Мира, – ты же никогда не понимала, что не только мужчины, но и женщины могут работать. И работают, и нуждаются в этом».
– Ок-на! – повторила она вслух.
И ведь это не от подлости характера, успокаивала себя Мира, надраивая полы, отнюдь не испорченные, а всего лишь запачканные копотью. И даже не от обычного эгоизма. Просто мама сделалась совсем какой-то беспомощной.
И разве можно ее в этом винить, если она всю жизнь жила как у Христа за пазухой? Всю жизнь о ней кто-то заботился – сначала родители, потом муж, теперь вот дети.