Рогнеда. Книга 1
Шрифт:
— Она тебе кто, полюбовница, или так, зазноба? — Чернобородый с хрустом разгрыз белоснежную луковицу.
— Люблю я ее. Пуще жизни. Сгинет она в застенках-тогда и мне весь свет будет не мил. Поэтому последнее не пожалею, чтобы увидеть ее рядом с собой. Матушкиным золотом готов пожертвовать ради нее.
— Где говоришь, она сидит-то?
— У посадника на подворье. Каждый день ее таскают в пыточную, плетьми истязают. Еще немного, и поздно будет.
— Охрана там крепкая, — задумчиво проговорил главарь. — Вой из посадской дружины. Так просто не дадут умыкнуть пленницу. Возможно, и наша кровушка прольется.
— Поэтому и обратился я к вам. Как к людям многоопытным и смелым, — польстил Ульян.
Чернобородый пропустил лесть мимо ушей. Неожиданно спросил:
— Так она что ль прирезала барина-то? Иль врут люди? Наговаривают.
— О том мне не ведомо… — Ульян опустил глаза, чтобы не встречаться взглядом со всевидящим оком разбойника.
— Ну, да ладно. Не наше то дело… Ты вот что, Ульяша. Иди на свежий воздух, да погуляй чуток. Будешь нужон, мы тебя покличем. Нам с братией надо все обтолковать да обмыслить. Дело-то непростое, сурьезное.
Говорить больше было не о чем. Ульян встал и, лавируя между столами, вышел на улицу.
Остановился на крыльце, вздохнул полной грудью. Солнечный диск уже исчез за дальними полями, и дневная духота сменилась вечерней прохладой. Рядом, у коновязи, тихо ржали лошади, ожидая своей порции ячменя. Едва уловимо пахло сеном и навозом. В траве, у тына, стрекотали цикады.
Ульян присел на штабель дров и приготовился ждать.
Как только юнец вышел, ватажники заказали еще штоф наливки и придвинулись ближе друг к дружке.
— Что надумал, Кистень? — Прозвище у чернобородого было как раз ему впору. Орудовал он кистенем справно, как истый умелец.
— Не решил я еще… — Кистень плеснул в жбан наливки, одним махом выпил, обтер черные, с проседью усы. — Давно у нас не было стоящего дела и в карманах пусто, как в голове у подьячего. Можно взяться и попробовать провернуть это дельце. А вы как думаете?
Кистеня меньше всего интересовало их мнение. Но привык он выведывать то, о чем думают и остальные ватажники. Вдруг чего дельного скажут? Для себя он уже все решил, но до поры до времени молчал.
Кистень мнил себя выше этого сброда, — как про себя он прозывал их, хоть и не показывал вида. Когда-то очень давно служил он дьяком в Посольском приказе, в городе Пскове. Служил бы и служил, живя безбедно на государевой службе. Но однажды попутал его нечистый и польстился он на золото, предназначенное для иных дел. Ежегодно из Пскова отправляли богатые дары к царскому двору. Волею случая или божьего провидения все это богатство оказалось под началом Кистеня, в миру — Федора Лукича Рыбникова. И стал он по-тихому подворовывать. Но, как в народе говорят — сколь веревочке не виться, конец все равно сыщется. Обнаружились и Федора Лукича проделки. Висеть бы ему на перекладине, на устрашение всем казнокрадам, но вовремя он смекнул, что дело худо оборачивается, и подался в бега.
Помыкался он по городам и весям и, в конце концов, оказался в окрестностях города Борисова, где и примкнул к одной из ватаг. Благодаря силе, жестокости и уму выбился со временем в атаманы. С тех пор его ватага наводила ужас на всю окрестность. Не единожды их пытались ловить, но все без толку. Кистень имел нюх звериный на всякого рода опасности и всегда уходил из расставленных ловушек. Уходил сам и уводил своих людей. Гибли вокруг него ватажники, а ему все нипочем, хоть бы одна царапина.
— По мне, так спустить этого мальца в колодец, и вся недолга! — Ухват рассек ладонью воздух. Пламя свечи испуганно метнулось в сторону. — Золото видно — при нем. Когда сидел, все жался да ерзал, словно ежа проглотил. Я это сразу заприметил, глаз у меня наметан. Прихватим его и айда в лес, на заимку. Чего зря рисковать, Бога за бороду дергать?
— Это всегда успеется, тут ума много не надо. Может, и так сотворим, когда дело спроворим… — Кистень помолчал. — О другом я мыслю… Посадник за нами охотится уже не первый год. Все думает повесить нас, а тут мы возьми, да и сами к нему в гости и наведаемся. Насолим ему крепко, если из-под самого носа пленницу умыкнем.
— Как бы и нам кровушкой не умыться… — Ухват в сомнении покачал головой. Поднял голову от стола, посмотрел на Кистеня. — А не засланный он? Сам говоришь, посадник зол на нас. Прознали, что мы объявились в городе и заслали своего человека. Чтобы он нас подвел под мечи дружинников. А?
— Нет. — Кистень качнул бородой. — Я людей насквозь вижу и на две сажени внутрь. Не похож он на посадского человека. Юнец совсем. Если бы было так, как ты толкуешь, то прислали бы матерого волка. Он бы все так обставил, что мы и не догадались бы даже. А тут… Чувствую я, что истину он глаголет, без выверта.
— Ну, смотри. Ты атаман, тебе решать.
Кистень взглянул на подручного, пробасил:
— Ты, Ухват, что-то больно осторожен стал? Где смелость-то подрастерял?
Рыжий Ухват ничего не ответил, а только зло глазами зыркнул. С Кистенем вступать в перепалку опасно, может выйти себе дороже.
— Давай о деле толковать… Если девку умыкнем, то и посаднику навредим. Немало он нашей кровушки попил — пора и честь знать. Вон, у Митрия до сих пор, небось, спина чешется от его батогов. Так, Митрий?
— Так! — Митрий поежился. — Если бы не вы, то сгинул бы я тогда в застенках пыточных.
Дело случилось прошлым летом. Ватага Кистеня давно уже орудовала на дорогах вокруг Борисова. Подстерегали заезжих купцов, чистили обозы, не успевшие до темноты укрыться за городскими стенами. Одним словом, занимались привычным промыслом. Но однажды всегдашнее чутье изменило Кистеню, и они напоролись на посадскую дружину. Всем удалось уйти, кроме трех ватажников. Двое полегли под мечами, а Митрия споймали, не помогла и быстрота ног. Долго его держали в подземелье, все выпытывали, где остальные тати. Но он молчал, словно онемел вмиг, только мычал, страшно скрежеща зубами, когда кнут спину рвал. А Кистень тем временем решал, как освободить ватажника. Никогда не бросал он своих людей, попавших в государевы руки. Поэтому и тянулись к нему лихие люди, зная, что в случае беды Кистень их не оставит. Митрия освободили, когда того, еле живого, перевозили из одной пыточной избы в другую. Отбили легко, без крови. Стражники, пораженные наглостью, быстро показали спины. Митрия увезли подальше от людских глаз и еще долго выхаживали, пока тот не оклемался и смог встать на ноги. Целый год ватажники не показывались вблизи города, разбойничая вдалеке. Митрий с тех пор предан Кистеню, словно верный пес и готов идти за ним, куда бы тот ни позвал.
— Вот так то. Один раз нам это удалось, авось и в другой раз не оплошаем. — Кистень толкнул в бок еще одного ватажника, до сих пор молчавшего и клевавшего носом. — А твое каково решение, Молчун? Как думаешь?
Четвертый ватажник кивнул, не поворачивая головы. Прозвище свое он получил оттого, что был безъязыким или, попросту говоря — немым. Где он потерял столь важный для человека орган — никто не знал. А расспрашивать не решался. Да и как расспросить немого? Морока одна.
— Ну и ладно. Значит, на том и порешим. Вызволим эту бабу из застенок.