Роковая тайна сестер Бронте. Часть 3
Шрифт:
– Вы недолюбливаете меня… я знаю! – проговорил он в порыве отчаяния. – Конечно же, ни моя невзрачная внешность, ни мои своеобразные грубые манеры, ни мой скверный взбалмошный нрав – ничто не может внушить вам симпатии ко мне! Но вы ошибаетесь, полагая, что я не уважаю ваш труд. Напротив – я с удовольствием прочел ваши романы.
– Неужели? – с сарказмом заметила Шарлотта. – Вероятно, именно тем самым удовольствием, что вы получаете от их прочтения, объясняется та неслыханная дерзость, с которой вы о них отзываетесь?
– Я раздражаюсь помимо своей воли. Это случается вовсе не потому, что мне не нравятся ваши
– Так, стало быть, вы и в самом деле считаете это занятие неблагодарным? – с горечью заключила пасторская дочь. – Значит, по-вашему, результаты моих трудов не оправдывают затраченных усилий? В таком случае, должна вас разочаровать: я придерживаюсь иного мнения на этот счет.
– Я лишь хотел сказать, что постоянная работа безжалостно изматывает вас, стремительно загоняя вас в тупик. В Священном Писании говорится, что сам Господь Бог создавал Небо и землю в течение шести дней, на седьмой же Он позволил себе отдых в упоительном созерцании плодов своих деяний. И, если вы не последуете Его примеру и не оставите хотя бы на время свои творения, они в конце концов погубят вас, а я этого не переживу!
– Никогда бы не подумала, что вы можете так обо мне беспокоиться, мистер Николлс! – произнесла Шарлотта. В тоне ее, однако, не ощущалось уже той подчеркнутой язвительности, которой она стремилась попотчевать незадачливого викария в начале разговора и которую довольно успешно сохраняла практически на всем его протяжении.
– Да, могу! – взволнованно ответил Артур Белл Николлс. – Если бы вы только знали, как я о вас беспокоюсь!.. Однако чай уже почти остыл, – поспешил добавить он. – Прошу вас, выпейте эту чашку и отведайте пирога. Не хочу кичиться своими кулинарными способностями, но, как мне показалось, этот пирог получился достаточно вкусным, потому я и осмелился предложить его вам.
Пасторская дочь устремила на викария взгляд, исполненный удивления, смешанного с невыразимой благодарностью.
– Так, значит, вы сами его испекли? – в радостном волнении спросила она. – Испекли для меня?
– Ну да, – ответил он, смущенно потупив взор. – Чего же здесь такого сверхъестественного?
– Спасибо, – тихо промолвила Шарлотта, тронутая подобным вниманием до глубины души.
– Вам не за что меня благодарить, – возразил Артур Белл Николлс. – Это самое малое, что я мог сделать для вас, дорогая мисс Бронте.
Они смотрели друг на друга так долго, как только позволяли законы приличия и собственная стыдливость скромного викария и наделенной всеми возможными добродетелями пасторской дочери. Как будто они видели друг друга впервые; во всяком случае, для Шарлотты Бронте, можно сказать, так оно и было: она в первый раз увидела этого дотоле неприятного ей человека в столь неожиданном благородном свете.
– Ну что же, – мягко произнес мистер Николлс, – я, пожалуй, пойду. Скоро проснется ваш почтенный батюшка. Мне нужно подготовить для него отчет о наших приходских делах. Желаю вам доброго вечера, дорогая мисс Бронте.
Он медленно двинулся к двери, явно желая отсрочить момент расставания, но не находя для этого предлога.
– Артур! – робко окликнула его Шарлотта; она могла позволить себе обратиться к нему по имени, так как по своему положению они были на равных – в этом состояла неоспоримая привилегия простого викария перед состоятельными лондонскими друзьями Шарлотты Бронте, обращение к которым было сопряжено с непременным употреблением дежурных приставок «мистер, мисс и миссис».
Артур Белл Николлс остановился и оглянулся.
– Если вам захочется поговорить со мной, можете прийти сюда снова. Заходите, когда пожелаете. Я буду рада видеть вас.
С тех пор преподобный Артур Белл Николлс стал наведываться к дочери своего патрона ежедневно. Его появления в ее комнате теперь не заставали Шарлотту врасплох, как это было в первый раз. Она уже привыкла к этим регулярным визитам и, более того, не раз ловила себя на мысли, что часы, проведенные в обществе викария, ей дороги, и она с нетерпением ожидает новых встреч.
Вероятно, и сам мистер Николлс испытывал те же чувства. Казавшийся прежде равнодушным к своей внешности, теперь он стал то и дело останавливаться перед большим зеркалом, находившимся в гостиной пастората, задумчиво вглядываясь в свое отражение и с печальными вздохами размышляя, как можно хотя бы немного исправить положение. Он тщательно приглаживал свои непослушные волосы, поправлял одежду и, убедившись, что более ничто делу не поможет, в последний раз критически оглядывал себя с головы до ног, после чего, не ощущая ни малейшего удовлетворения своим видом, расстроенно отходил в сторону.
Что же касается манер и поведения почтенного викария, то здесь явно наметились сдвиги в лучшую сторону. Его вздорный необузданный нрав стал ровнее, угрюмая суровость уступила место искренней сердечной приветливости. По крайней мере, таким он был в обществе Шарлотты. С нею он чувствовал себя на удивление бодрым и поистине окрыленным, как будто впервые в своей жизни скинул с себя ненавистные оковы условности и стал наконец самим собой.
Ни разу за все время посещений мистером Николлсом скромной обители пасторской дочери не было случая, чтобы викарий явился с пустыми руками. Он с видимой радостью делал Шарлотте простые и невинные, но очень милые презенты. То это были прелестные первоцветы или колокольчики, мгновенно оживлявшие маленькую мрачную комнату восхитительной природной свежестью, то, безупречно оформленные, поучительные книги, по преимуществу религиозного содержания (очевидно, редкие экземпляры из личного фонда мистера Николлса), то какая-либо деталь туалета, неизменно отвечающая всей приличествующей данным обстоятельствам строгости. И к этому обязательно прибавлялись весьма щедрые угощения, которыми викарий, не скупясь, потчевал дочь своего патрона. Коронным блюдом мистера Николлса, разумеется, был яблочный пирог его собственноручного приготовления, который непритязательная мисс Бронте предпочитала всем прочим яствам и, коему сам скромный даритель дал шутливое наименование «шарлотка для милейшей Шарлотты».