Ромео во тьме
Шрифт:
В конце концов, действительно, не за тем ли он решился приехать в Лос-Анджелес, чтобы рискнуть? Никто не может сказать ему точно, что ждет его в недалеком будущем, но лучше попробовать и провалиться, чем просто бояться себя самого всю свою жизнь и так ничего о себе и не узнать. Какой смысл бояться людей и их суждений? Не лучше ли открыться навстречу этим людям и заставить их любить себя. Перед Ромео был образец того, к чему он хотел стремиться. И первое, что характеризовало этот образец – бесстрашие. И это главное, чему Ромео следовало научиться. Об этом юноша думал, пока Мэйз таскал его по коридорам и кабинетам издательства, и с гордостью демонстрировал свои обширные владения.
ГЛАВА 11
1.
С этого момента жизнь молодого человека по имени Ромео Дэниелс совершенно перестала быть похожей на ту, которой он жил предыдущие двадцать два года.
Первые двадцать дней в Лос-Анджелесе были похожи на какую-то феерию, невозможную на самом деле.
Его жизнь наполнили энергичные, яркие дни, новые, большей частью весьма привлекательные лица, увлекательная суета.
Днем он каждую минуту ощущал свою значимость и важность, пока диктовал секретарше, обсуждал поправки текста с редакторшей, делился соображениями по поводу внешнего оформления книг с художником.
Он упивался каждым внимательным взглядом, который бросали на него люди. Он радовался каждой похвале, от кого угодно и по любому поводу. Он фонтанировал идеями, неважно, удачными или нет.
Он чувствовал, как день ото дня, растет его сила, как он становится увереннее и защищеннее.
Он проводил в своем кабинете все больше и больше времени, часто засиживался с Эвелиной и Ванессой, не особенно заботясь об их времени. Он не мог себе позволить обращать внимание на их надобности и дела.
Сейчас он пересматривал все, чем жил добрую половину своей жизни. Он видел это как с высоты птичьего полета, новыми, зоркими глазами. Он знал, что и как надо было исправить, чтобы из наивного бумагомарания, его тексты превратились в зрелые, мудрые, сладковато-терпкие сочинения, которые люди непременно захотят читать.
И которые заставят людей чувствовать. Чувствовать то же, что и он.
А сейчас он чувствовал больше, чем когда-либо.
Если вечером Мэйз задерживался, то с наступлением темноты Ромео брал его собаку, откормленного черного лабрадора со странной кличкой Болван, и отправлялся к океану. Песчаный берег испокон веков считался лучшим местом для романтических размышлений. И не зря.
Образы, сверкающим потоком брызг, появлялись в его воображении каждый раз, как прохладная пена мерцавших лунным светом волн дотягивалась до его босых ног. Он смеялся и ежился от приятной прохлады, и тут же рассказывал о своих новых мыслях Болвану. Тот вилял толстым мокрым хвостом и смотрел на него так, будто одобрял все, что тот говорил, и грузно подпрыгивал в знак особого восторга.
Мэйз видел, как стремительно распускалась личность Ромео, до сей поры стиснутая крепко, подобно бутону, который мог бы так и засохнуть, не раскрывшись, не позвони ему тогда Роуд. Он будто бы все отчетливее видел, как сияет этот человек изнутри. Он, хотя и считал себя циничным атеистом, все равно был готов поверить, что ангелы существуют. Он каждый день видел перед собой ангела. Он бы так его и называл, хотя бы про себя, но боялся сознаться себе в сентиментальности. Ведь сентиментальным он себя вовсе не считал.
Тем не менее, даже его экономка, чудесная мамочка Камелия, и та шутливо кряхтела, что в конце концов, в их доме появилось хоть одно славное существо. Болван, понятное дело, не считался. Мэйз едва мог скрывать свой восторг, что это самое славное существо появилось именно в его доме, а не где-то у конкурентов. Он был безмерно доволен тем, что вовремя заграбастал его, и вскоре сможет гордиться детищем, которое сам взрастит.
А пока что он ловил себя на том, что ему не нравилось надолго отпускать Ромео от себя. Слишком уж ясными были его глаза, слишком уж восторженным и одухотворенным взглядом они смотрели в лицо Доминика. И ему все сложнее было обходиться без этого взгляда. Он время от времени вспоминал то безумное ощущение, которое охватило его тогда, в клубе, где они курили кальян. Он бы хотел понять, что это было за ощущение, назвать его самому себе, объяснить, откуда оно взялось, и какие на то были причины, но на деле, тут же гнал прочь любые мысли о нем. Неведение, незнание было ему гораздо удобнее.
Но все же он не позволял Ромео отлучаться от себя надолго.
Обычно Мэйз не проводил в стенах издательства слишком много времени, так как предпочитал лично вести все переговоры на стороне, теперь же появлялся в своем офисе ежедневно. Хотя бы на пару минут, но он обязательно забегал в кабинет Ромео, где со скоростью света Эвелина щелкала по клавишам компьютера, а Ванесса размахивала ручкой по напечатанным листам. На эти пару минут работа замирала, пока Доминик суровым взглядом с задранной левой бровью оглядывал всех присутствующих, справлялся о том, как идут дела, и приказывал Ромео не задерживаться допоздна, так как у них вечером очередной прием или вечеринка. Как только дверь за ним закрывалась, работа возобновлялась в том же безумном темпе.
2.
В последние дни, Мэйза тихо злило, что Ромео часто задерживался. Он стал проводить слишком много времени с Роккс и Роуз.
Так и до случайной нелепой влюбленности было недалеко. От проницательных глаз Мэйза не ускользнуло то, с каким восхищением эти юные нимфы смотрели на юношу. Ведь Доминик был далеко не один, кто чувствовал возвышенную энергетику этого очаровательного ангелочка с внутренними силами, по мощи сравнимыми с локомотивом.
И это начинало его раздражать. Каждый раз он входил в кабинет с табличкой «Р. Дэниелс» в чудесном расположении духа, а выходил, безо всяких на то причин, злой как тысяча чертей. Как и сегодня. Но встречи, разговоры, звонки, совещания и прочие дела так закрутили его, что он забыл об этом. Как всегда.
Был вечер. Тихий. Влажный. Пятничный. Вечер в предвкушении выходных. Вечер, которого Мэйз всегда ждал больше остальных. Как назло, сегодня он задержался позже обычного.
Когда он торопливо распахнул дверь дома и громко позвал Камелию и Ромео, часы в библиотеке гулко пробили половину десятого. На его зов никто не откликнулся. Мэйз чертыхнулся себе под нос, кинул в прихожей портфель и ключи от Порша и направился в свою спальню, чтобы переодеться.
Он был чертовски голоден. Да и времени оставалось мало.
Доминик вошел в гостиную и взял пульт от аудиосистемы. Он хотел музыки. Злой и очень громкой.
Когда он задумчиво перебирал плейлисты, внезапно раскрылись огромные стеклянные двери, которые вели на террасу, а оттуда прямо к закрытому пляжу, и в комнату, мокрые, покрытые песком, и веселые, вбежали Ромео и Болван. Доминик обернулся и застыл с диском в руке: Болван гордо прошествовал прямо в центр комнаты и, как следует, отряхнулся. От ушей до кончика хвоста.
Ромео было засмеялся, но когда вода, песок и шерсть комьями полетели на мебель, тут же смолк. Сам он тоже был хорош: весь в песке, волосы всклокочены, промокшие джинсы закатаны по колено. Его босые ноги оставили за собой вереницу грязных следов на начищенном паркете. Ромео смущенно мялся на месте, переводя дыхание.