Ротмистр Гордеев
Шрифт:
– Для начала покажите, где всё произошло, – сухо говорит Николов.
Сяо Вэй с очередным поклоном показывает в сторону одной из дверей во внутренние помещения борделя.
– Прошу за мной.
Входим в помещение, и я чувствую, как волосы встают дыбом под фуражкой.
Глава 18
Война приучила меня к виду крови и смерти: сколько раз боевые товарищи и враги погибали у меня на глазах! Я видел оторванные конечности, обезглавленное туловище, выпадающие кишки из распоротого живота, но зрелище, представшее в одной из комнат борделя,
Трижды осеняю себя крестом и слышу, как Николов тоже крестится и бормочет про себя: «свят, свят, свят».
А ужаснуться есть с чего. Мёртвые тела русских офицеров лежат сплошным ковром, их так много, что я даже не берусь сосчитать. Трупы страшно обезображены: у кого-то нет глаз или ушей, кто-то впился в плоть соседа и замер в такой позе навечно, кто-то сам разодрал себе лицо, оставив глубокие борозды, есть даже те, кого буквально вывернуло наизнанку. То тут, то там рваные куски мяса с отпечатками зубов.
И всюду кровь, тонны крови… Её так много, что кажется, будто пол, потолок и стены выкрашены в тёмно-бордовый цвет. Я будто попал на скотобойню: везде мёртвая плоть, сделать шаг и то невозможно – пол скользкий как каток. Вот только в качестве скота тут были люди, и эти люди убивали друг друга и самих себя.
Полным-полно пустых бутылок, от дорогого «Мадам Клико» до какой-то китайской бурды. Трубки с опиумом, кокаиновые дорожки на столешницах, шприцы – готов поставить что угодно на спор, в них был морфий. Приторный запах спёкшейся крови и сладковатый аромат начавшегося трупного разложения, жужжание полчищ насекомых, облепивших тела, неприятная, давящая атмосфера.
Что там я, даже у Николова вовсю дёргаются глаза и сводит скулы.
– Боже мой, это же… Оболенский, Шувалов, Шереметев… Цвет нашей аристократии… – вырывается у контрразведчика.
Он подносит к носу платок. Догадываюсь, что, как у человека опытного, платок Николова чем-то надушен, – хороший способ отбить неприятный запах. У меня такого нет: не знал, что пригодится.
– Я увидел всё, что хотел, – кивает офицер.
Мы выходим из комнаты. Фарфоровое личико Сяо Вэй стало ещё бледнее. Женщину трясёт.
Николов испепеляет её взглядом.
– Что здесь произошло?
– Я не знаю, как вам объяснить… – делает большие оленьи глаза Сяо Вэй.
На кого-то при иных обстоятельствах это, может, и подействовало бы, но только не сейчас и не на нас. Перед глазами всё ещё стоит картинка с мёртвыми телами.
– И всё-таки вам придётся это сделать, иначе я буду вынужден арестовать вас, – сурово цедит сквозь зубы подполковник.
– Мне уже всё равно. После этого, – кивает она на комнату, – ко мне больше никто не придёт. Я разорена.
– Тем более вы должны отомстить тому, кто это сотворил… Итак, будем говорить здесь или у нас в контрразведке? Только я не обещаю, что тогда вы вернётесь назад…
– Здесь, – решается хозяйка борделя.
– Что ж, мы вас слушаем.
– Ко мне часто приходят господа русские офицеры. Они знают, что у меня тут уютно, а мои девочки – самые красивые. – Она смотрит на меня. – Кажется, вы, господин, тоже здесь бывали.
– Возможно, – не спорю я.
По меркам этого времени
– Не отвлекайтесь, – напоминает Николов.
– Да-да… Сегодня тоже всё было как обычно. Господа офицеры собрались в большой зале, мои девочки принесли им вина, кто-то попросил опиум… Это же не возбраняется?
– Не возбраняется, – сквозь зубы произнёс Николов.
Увы, в России того времени даже кокаин продавался прямо в аптеках и стоил сорок копеек за грамм. Самым лучшим считался кокаин немецкой фирмы Merck, его фасовали в коричневые стеклянные баночки. Светские дамы таскали наркотик в пудреницах, были даже ювелиры, которые специализировались на таких предметах дамского обихода. Раненым солдатам и офицерам в качестве обезболивающего давали морфий. Многие потом на него подсаживались.
– Я села играть на рояле: хорошая музыка всегда создаёт нужное настроение, – продолжила Сяо Вэй. – Внезапно что-то произошло, я даже не поняла, в какой миг, потому что была поглощена игрой. Это было какое-то безумие! Господа русские офицеры перепились, нанюхались кокаина, накурились опиума, а дальше в них словно вселился бес, они были словно опоенные – рвали друг друга зубами и ногтями. Я попыталась взывать к ним, но это не подействовало. Тогда мы с девочками выскочили из помещения, заперли его с этой стороны и позвали за помощью…
– Всё?
– Мне больше нечего добавить.
– Наверное, нужен химик, – говорю я. – Надо проверить, что жертвы пили: вдруг в алкоголь подмешана какая-то дрянь? Ну, и неплохо было бы провести химический анализ всей этой дряни: морфия, кокаина, гашиша…
– У меня первоклассный товар! – обиженно восклицает хозяйка борделя. – Я знаю толк не только в девочках.
– Тогда переговорим с девочками, – решает Николов. – Может, они знают, с чего всё началось.
Приказ контрразведчика восторга у женщины не вызывает, однако спорить Сяо Вэй не решается.
– Сейчас я их позову, – сообщает она и, раскланявшись, идёт созывать своих подопечных.
Допрашиваем весь «цветник» скопом, рассадив красоток на диванчики. Сами с Николовым занимаем центральные места напротив – по его приказу нам приносят лёгкие плетёные стулья.
Жриц любви полтора десятка. Все такие же набелённые и раскрашенные, как их «мадам», с фигурками тоненькими, словно тростинки, роскошные длиннополые халаты отливают золотом. Как говорится, дорого и бохато…
Мне их белоснежные личики с красными щёчками и густо подведёнными бровями кажутся масками, а сами девушки будто на одно лицо. Да, симпатичное, где-то даже красивое, но неестественное и потому малопритягательное. Смыть бы с них штукатурку. Хотя… Неизвестно, какие крокодилы скрываются под ней на самом деле, так что ну его, хватит с меня ужасов в большой комнате.