Рождение волшебницы
Шрифт:
Завернувшись в плащ, Золотинка стояла у могилы Тучки, пока на стенах крепости не заиграла труба. Она была последней, кто вошел в ворота.
Однако к Рукосилу ее пустили не сразу.
В сенях перед покоем смазливый юноша с тонкими усиками спросил ее с некоторой осторожностью, не та ли царевна Жулиета девица, что лечила вчера раненых. Золотинка призналась, что та самая. Одному хорошему, можно сказать, очень хорошему знакомому, сообщил тогда молодой человек, чертовски не везет в кости. Так вот, не возьмется ли царевна Жулиета за известную мзду этому делу пособить? Нет, Золотинка за трудные дела не берется. Ага, сказал молодой человек, ясно. Но дело не представляется ему трудным. Нет, Золотинка ни за какие дела не берется. Ага, сказал молодой человек еще раз и с развязной свободой розовощекого красавца потрогал стриженую Золотинкину шерстку. И назвал девушку цыпкой.
Ее заставили ждать в узком и темной коридоре, под сводами которого свисали на цепях кованые светильники. Выцветшие ковры на стенах повествовали о земной жизни всемилостивого господа нашего Рода. Последовательно были изображены зачатие солнечным лучом и рождество Рода. Подвиги Рода в колыбели, посрамление учителей, словопрение о вере, чудесное плавание на мельничном жернове, воскрешение семисот семидесяти мертвых, проповедь высшего блага и, наконец, мученическая смерть на колесе.
Золотинка имела достаточно времени, чтобы изучить ковры, поучительное содержание которых так мало вязалось с образом жизни Рукосила. Как большинство образованных людей своего времени, Рукосил, конечно же, не принимал на веру благочестивую ложь составителей Родословца…
Наконец она ступила в обширный и высокий покой с тремя большими окнами на запад, судя по положению солнца. Несколько в стороне от окна и боком к свету покоился на двух резных столбах тяжелый стол, за которым сидел в окружении письменных принадлежностей и каких-то мелких вещичек Рукосил – в золотом халате с белыми отворотами. Поодаль в глубине покоя высилась обширная кровать под грязно-розовым балдахином. Подле нее на маленьком столике стоял таз и кувшин для умывания. В огромных напольных вазах торчало составленное диковинными букетами оружие – копья, бердыши и дротики, мечи, сабли и кончары.
– Я пришла за Поплевой, – молвила Золотинка, остановившись у порога. Дверь за спиной прикрылась без ее участия.
Оторвавшись от бумаг, он кинул небрежный взгляд.
– Не вижу радости.
Свежие щеки чародея румянились, бодро топорщились усы, пышно лежали завитые волосы, но больные глаза ушли в темную сеть морщин, которые волшебству не поддавались.
– Подойди сюда.
Она пересекла комнату и стала перед столом.
– Сними капюшон.
Она откинула капюшон, и тогда он стал пристально смотреть на нее, поигрывая большим белым пером. Отвороты роскошного халата разошлись, обнажая волосатую грудь.
Бесчувственное выражение на ее лице, которое так занимало Рукосила, имело еще и ту причину, что Золотинка ощущала покалывающую ломоту в затылке – предвестник мучений, которые неизбежно должны были последовать за потраченным на раненых волшебством.
– Хорошо, – раздумчиво играя бровями, молвил Рукосил. – Получишь ты своего Поплеву. Но сначала…
– Вот сейчас ты солгал, – бесстрастно сообщила Золотинка, бросив взгляд на выкатившиеся из орбит глаза.
Рукосил осекся. Уловил он в голосе девушки что-то такое, что заставило его поежиться в предощущении беды, размеры которой невозможно было угадать.
– Да-да, – кивнула Золотинка. – Я читаю у тебя на лице каждое слово лжи так же верно, как… Ну, словом, всякий раз, когда ты сознаешь свою ложь, у тебя глаза на лоб лезут. Это открылось вчера, когда ты витийствовал на башне.
Рукосил облизал губы. Потом запахнул халат, прикрыв обнаженную грудь. Он не произнес ни слова.
– Отдай Поплеву и отдай Миху Луня, и я уйду. Теперь уж тебе от меня не будет проку. Что толку в человеке, который видит тебя насквозь? Да и мне не в радость глядеть, как ты хлопаешь ушами и орудуешь носом.
– А как ты это видишь? – спросил он. Золотинка пожала плечами:
– Лицо перекошено и кривляется.
Непроизвольно он приподнял руку, чтобы тронуть нос, и устыдился движения.
– Невозможно. Это никак невозможно! – сказал он, но голос дрогнул и нос шевельнулся.
– Врешь! – отрезала Золотинка. – Ты вовсе не убежден в том, что это невозможно.
– А вот и нет! – вскричал он. Сердито выдвинул ящик стола и схватил маленький ключик, который стал увеличиваться в размерах. Слева от входной двери он провел рукой по голой, тесаного камня стене, и образовалась скважина. Ключ точно к ней подошел – стена побежала трещинами, часть ее начала поворачиваться со слабеньким крысиным писком. Растворилась глубокая выемка, где стояли на деревянных полках десятки припухлых от непомерной мудрости и почтенного возраста книг. Рукосил выхватил одну из них размером в восьмую долю листа.
– Указатель к полному изводу «Дополнений». К полному! – сказал он и начал листать. – Не сказано… Нет! Нигде. Не до-пол-не-но! – с напором провозгласил он. – Великие умы древности забыли, видишь ли, упомянуть, а она, сопля несчастная, внесет свое дополнение! Не рассказывай мне сказки!
И швырнул книгу на место.
– Как хочешь, – ровно сказала Золотинка. – Я предупредила.
– Невежественная самонадеянная девчонка! – почти выкрикнул он. И внезапно остановился: – Что? Солгал?
– Почему? – пожала плечами Золотинка. – Ты пытаешься ловить на пустяках, потому что сразу понял, что я права. Бывали вещи и более невероятные, но это вот задевает тебя лично.
Он прошипел, приблизив застылое лицо:
– Но ты-то понимаешь, что за такую проницательность убивают?!
– Догадываюсь, – отвечала Золотинка. – Поэтому я и хочу уйти. Отныне между нами ничего невозможно. Никакие отношения вообще. Я уйду и обещаю ни в чем тебе не противодействовать.
Рукосил сделал несколько шагов, отодвинул книги и взгромоздился на стол. Взгляд его выказывал недоверие, настороженность, враждебность… А более всего растерянность.
– Поплевы нет в замке, он далеко, – соврал он, покачивая на весу меховым шлепанцем.
– Врешь, – заметила Золотинка, не распространяясь.
Щеки Рукосила пошли пятнами.
– Мы уйдем с Поплевой, мы исчезнем, чтобы не попадаться тебе на пути. И я не буду волховать, я хочу жить, – сказала Золотинка.
– Как жаль, как жаль, – промолвил он после долгого молчания. – И какое, боже! жуткое одиночество. – Уронил голову и опять задумался. – Послушай, Золотинка, – вскинулся он. – А ведь чудесное у тебя имя. Кто ж это придумал: Зо-ло-тин-ка. Тин-тин-тин! Холодные такие льдинки… Так и падают за шиворот. – Глаза его заблестели. – И какое жуткое одиночество, – повторил он. – Великому ровни нет. Рукосил один во всем мире. Я мог бы тебя приблизить, тогда бы нас стало двое. Мог бы тебя приподнять, чтобы ты стала вровень… И вот – один. Так холодно на высоте… И как посмеялась бы Милица: великий Рукосил дал маху!