Рождение волшебницы
Шрифт:
Лепель вернулся взором к крошечным замурзанным ножкам и опять задержался на подозрительном наряде из добротной, незаношенной ткани с вывернутыми наружу швами.
– Ты похожа на чокнутую принцессу, – подвел он итог своим наблюдениям.
– Да. Я принцесса Нута, – призналась она.
– Нута, – озадаченно повторил Лепель (ибо это был, конечно же, Лепель). – Ну не знаю… Не знаю, какая из тебя отравительница… но что касается меня…
Он оглянулся не без тревоги, и Нута, болезненно чуткая и настороженная, приблизилась на
– Ну-ка, ну-ка! – пристроив волынку у стены, Лепель принялся вертеть молодую женщину, беззастенчиво ее ощупывая. Отвел волосы, обнажив шейку, обследовал пальчики с ухоженными ногтями и погладил нежные подушечки ладоней. Потом с какой-то необъяснимой строгостью велел прополоскать ногу в луже и присел, чтобы освидетельствовать ступню на предмет привычных мозолей. Разумеется, ему нетрудно было установить, что маленькая женщина никогда не ходила босиком.
Что оставалось неясным, так это дурачится Лепель или как? Может, он и сам этого не понимал, давно разучившись различать шутовство жизни и шутовство подмостков.
– Бесподобно, бесподобно! – со вкусом повторял он, не обращая внимания на блестевшие в глазах женщины слезы. И ухватил щиколотку так, что Нута привалилась к стене, потеряв равновесие. – Настоящая принцесса! Без подделки! Не то что предыдущая. Надо сказать, с одной принцессой я уже имел дело. Но что там была за принцесса – одно название! – он поднял глаза.
– Ворота закрыты, – сказала Нута, справившись со слезами, – а мне нужно к Юлию. Скорее нужно, скорее.
– А ведь принцесса! – воскликнул он вдруг, словно только сейчас это наконец понял.
Так он и сел на корточки перед Нутой, оставив в покое ножку. Только сейчас, кажется, он осознал в полной мере, что вертел в руках, тискал, ощупывал великую государыню, княгиню Нуту, задирал подол законной супруге наследника Юлия. И тогда сказал без всяких ужимок, совершенно серьезно (что, впрочем, само по себе походило на издевку):
– Вот за это уж точно голову снимут. Не те, так эти.
– Да-да, – закивала Нута. – Непременно. Я должна видеть Юлия. Скоро. – Она достала из-под грязной рогожной поневы пригоршню золотых украшений. – Вот!
– Княгиня Нута! – ахнул Лепель в который раз. – Снимут голову. Точно. И те, и эти.
Последнее соображение, однако, не помешало Лепелю принять золото и небрежно рассовать его по карманам.
– Пойдемте, государыня.
На соседней улочке юноша отыскал лавчонку, за открытой дверью которой вились мухи. Здесь вязала чулок старуха, а на прилавке стояли в горшочках закаменевшие сладости. Старуха зыркнула на девушку исподлобья – вполне равнодушно – и потом в обмен на серебряную монетку передала Лепелю ключ.
Разбитая лестница привела молодых людей в темный проход, где Лепель едва ли не на ощупь отыскал дверь и отомкнул ее.
– Но… но я не могу ждать, – с дрожью сказала Нута, оглядывая подозрительную коморку. В жизни своей не видела она ничего подобного: обшарпанные стены, когда-то побеленные, а теперь от этого еще более грязные; кровать без белья, колченогий стол, кувшин и таз с засохшими подонками.
А когда Лепель оставил Нуту одну и, грохоча по ступенькам, сбежал вниз, она заперлась на засов и вздрогнула от голосов… на потолке. Кто-то ходил по потолку.
Казалось, что ветхие половицы прогибались при каждом шаге. Если человек останавливался иной раз, то не иначе как из опасения провалиться. Они там, наверху, с похвальной осмотрительностью выбирали, куда ступить, но нисколько не выбирали выражений – голоса гремели и ссорились.
Устроив Нуту, доставив ей потом кое-что из еды, юноша вяло двинулся по крутой улице. Лепель вчера лишь попал в столицу и не знал толком, где искать раскиданных по свету товарищей. А дело выходило такое, что лишние голова и руки не помешали бы. Следовало, во всяком случае, переодеть княгиню, чтобы не собирать зевак ее маскарадным нарядом.
Задержавшись на этой мысли, Лепель задумчиво разглядывал щеголеватого всадника. Наряженный в ярко-желтое, красное и синее хорошенький мальчик этот, придворный чин, по видимости, из государевых комнатных жильцов, кричал по улицам указы, а теперь, упрятав бумаги и пустив поводья, ехал себе шагом, уставив высокомерный взор поверх толпы.
Пришлось ему, однако, спуститься взглядом, чтобы с изумлением обнаружить схватившего уздечку простолюдина. Не выпуская повод, Лепель сердечно поклонился. Придворный мальчишка залился краской.
– А что, господин мой, – доверительно зашептал Лепель, поманивая жильца наклониться, – точно ли по кабакам толкуют, что назначена, дескать, награда? – Он еще понизил голос и прикрыл рот ладонью: – За поимку высокопоставленной особы, которую не смею именовать.
Мальчишка нагнулся, но ни слова в ответ на жаркий шепот не вымолвил. Разлитая по лицу краска начала сменяться бледностью.
– Как верный подданный великих государей, – продолжал Лепель, не выпуская уздечку, – не могу оставаться в стороне в этот тяжкий для родины час. Прошу вас, господин глашатай…
– Господин жилец.
– …Господин жилец, проследовать за мной. Я имею важное сообщение.
– Нужно позвать стражу, – сказал всадник полуутвердительно и оглянулся, будто ожидая подсказки или помощи со стороны.
– Не нужно, – решительно заверил его Лепель. – Росточком принцесса не выше вас будет.
Всадник негодующе распрямился:
– Можешь сообщить, где находится княгиня Нута?
– Еще не время, – загадочно возразил Лепель, указывая глазами на близко подступивших зевак.