Рождение волшебницы
Шрифт:
Случайные посетители харчевни, несколько испуганных любителей пива, жались к стенам и не выказывали ни малейшего поползновения вмешиваться.
Между тем Поплева, вторично упокоив Мясника и озадачив Потасканного Мальчика, должен был отступить перед Краснорожим, который медленно подступал к столу, тиская рукоять меча. Шаг, еще шажок – Поплева уперся спиной в преграду.
Неловко перескочив скамьи и простертых на полу товарищей, Краснорожий вспрыгнул на стол – Поплева нырнул вниз. Детина ткнул вслепую мечом под столешницу и соскочил назад, едва не попав ногой на Мясника. Все менялось мгновенно – под надсадный сип и хрип, удары клинка о камень
От ужасной такой неожиданности Вельможные Усики, господин в кружевах и лентах, обнажил клинок. Однако и Поплева успел выдернуть завалившийся в нагромождении лавок под опрокинутым столом меч – неизвестно уже чей. Меч так и лег в руку.
И тогда нечаянный взгляд на дверь подсказал Вельможным Усикам выход. Усики рванулись вон из харчевни и оставили побоище без малейшего для себя ущерба.
Тем временем дважды поверженный, нагруженный рухнувшим столом еще и в третий раз верзила, – отличавшийся младенческой головой Мясник, мычал и ворочался, высвобождаясь из-под груды тяжких дубовых ребер и углов. Не вовсе еще разобрав, что, чего и откуда, он покачнулся, кое-как все же разогнувшись, чтобы встать на колени. Увидел на полу меч. И, как не проснувшийся толком ребенок, потянулся к любимой игрушке. Но тут уж терпение кончилось даже у припертых к стенам любителей пива, которые все это время только охали, ахали и шарахались. Вооружившийся большим медным сосудом молодой человек собрался наконец с духом пустить его в ход – точным ударом сверху насадил сосуд на маленькую головку Мясника! И провернул ручки с излишним даже усердием – явственно захрустело.
Со всех сторон в сорванную с резьбы башку полетели кружки и более увесистые снаряды. Темнота и хруст, гул, сотрясение и бряцанье – Мясник взревел медным задушенным гласом.
– Пойдемте, сударь, – слегка запыхавшись, обратился к Поплеве косоглазый юноша, тот, что сорвал с резьбы узкую и, видно, все же нестойкую головку Мясника. – Пора и ноги уносить. Этот, что дал деру, – косоглазый кивнул на дверь, – Бибич, человек окольничего Дивея. Не иначе – подмогу приведет.
В самом деле, Поплева не видел, что тут можно еще сделать. Кувшинноголовый однообразно ревел, покачиваясь. Порочный Мальчик, сидя на полу в томной позе, отирал на щеках куриный жир, он потупился, не в силах глядеть людям в глаза. Кирпичная Рожа, напротив, с кряхтением нагнулся подобрать ножны и обратил к народу миролюбивый зад.
А тощий малый в смуром кафтане, тот самый, что возбудил все эти кабацкие страсти и оказался на полу еще до появления Поплевы, – тощий малый силился встать на ноги с похвальным намерением оставить это нехорошее место. И устранить тем самым повод для новых недоразумений.
Поплева выволок доходягу к дверям, перевалил через порог и вместе с косоглазым вынес его из харчевни на воздух, в расступившуюся толпу ротозеев. Вдвоем повели они жертву кабацких страстей прочь, отбрехиваясь от расспросов.
Случайный товарищ Поплевы, косоглазый молодой человек, был прежний Поплевин провожатый, которого тот конечно признал бы, когда бы лучше разбирался в лазутчиках да зорче озирался, вступая в город. Теперь уж сама нужда заставляла Поплеву настороженно вертеть головой – да что толку!
Скоро они попали в гнилую щель между домами, но услужливый молодой человек знал выход и не затруднился его показать. Доходяга в смуром кафтане едва волочился, голову обронил на грудь и никакими признаками осмысленности своих спасителей не баловал. Наконец они остановились, безмолвно вопрошая друг друга: что дальше?
Сползающие по склонам оврага улочки превращались здесь в сплошные лестницы, которые петляли в нагромождениях беспорядочных пристроек под грубыми сланцевыми крышами. Негде было тут задержаться глазу, чтобы выделить хоть одно вполне законченное строение, которое не служило бы добавлением, приделом к другому еще более непостижимому сооружению, что и само лепилось в край и торец чего-то. Среди разбросанных без порядка кривых окошек нельзя было встретить и одного ладного, тем более двух похожих. А в довершение картины противоестественно вознесенная на крышу коза пощипывала чахлый кустик, произраставший прямо из бока пристроенной повыше халупы.
– Куда ж нам его девать, бедолагу? – пробормотал Поплева, немало ошеломленный разнообразием открывшихся перед ним видов.
– Ладно, ребята, я бы уж сам, – заговорил тут слабым голосом доходяга. Поплева нагнулся, пытаясь заглянуть в завешенное упавшими космами лицо.
– Да где ты живешь?
– Лады, ребята, лады! – упорствовал в нежелании понимать несчастный. – Сколько раз зарекался… Не пейте, ребята, не надо…
Молодой человек с глазами врозь начал высвобождаться от лежащей на его плече руки:
– Прощай, братец. Не моего ума дело, отчего эти наладились убивать этого, а этот тех покрывает.
– Да ты про что? – начал уж свирепеть Поплева, которому изрядно надоели недомолвки и экивоки.
– Этот-то, выходит, государев тесть Поплева, – остановился косоглазый, указывая на доходягу. – Кабатчик сказывал. Да что-то не сладилось. Вот люди окольничего Дивея и хотели его прибить.
И, покосив на прощанье глазами, лазутчик пигаликов легко, как это свойственно человеку с чистой совестью, поскакал вниз по ступенькам.
Недоверчивое изумление Поплевы обратилось теперь на Рукосилова лазутчика. Но и этот ускользал. Захрипел при осторожной попытке его встряхнуть – глаза закатились, на посиневших губах проступила пена.
– Да это Ананья! – воскликнул Поплева, повторно его встряхивая. Увы, голова лазутчика безучастно болталась.
После памятного столкновения в Колобжеге для Поплевы прошло всего три месяца – там, где весь остальной мир считал годами. Тот памятный день был для него словно вчера: Ананья… крошечный волшебничек Миха Лунь с роковым Асаконом…
Среди достоинств и умений приспешника Лжевидохина не последнее место занимало искусство обмирать до полной безжизненности. Бездарный волшебник, Ананья умел не много, но то, что умел, отработал уж добросовестно. Полуприкрытые глаза его глядели бессмысленно, зрачки расширились. Беспомощно оглядевшись, Поплева положил тело на каменную ступень и припал к груди – сердце не билось.
Прохожие переступали тощие ноги мертвеца, едва глянув. Лишь курившая у открытого окна женщина с опухшим лицом выказала некоторое любопытство. Недолгое, впрочем, – внимание ее отвлек далекий заунывный крик, который слышался где-то там, поверх крыш.