Рождение волшебницы

Маслюков Валентин Сергеевич

Он разрыдался. Он позволил себе рыдать – со всей страстью изголодавшегося по искренности человека.

Карета мчалась в ночь среди погруженных в безмолвие полей. Ущербная луна стояла над мглистой холодной землей. Страх оставался рядом, где-то близко… Зимка догадывалась, что ночная лихорадка чувств оберегает ее от вопросов, которые подступят утром. Она взвинчивала себя, распаляя и торжество, и досаду, и упоение собственной дерзостью. Губы ее шевелились, и слышались сердитые восклицания. Где-то под боком разгневанной государыни в тесном мраке кареты затаилась без звука, без дыхания одна из сенных

девушек – Зимка не помнила, кто именно.

Горячечно перебирая свои намерения и замыслы, она нашла, наконец, слово, которое разом все объясняло, все приводило в порядок, придавая метаниям Зимки законченные и строгие очертания.

– Обмануть всех! – молвила она в темноту и прыснула оборванным смехом. Вспомнила, что не одна в карете, и прислушалась, но уловила только скрипы и шорохи. Присмотреть за девкой, отметила она и вернулась к выстраданной мысли. Обмануть всех! Пигаликов со всеми их договорами и соглашениями. Юлия с этим его юродством. Прыткого Ананью. Самонадеянного Рукосила. Очаровательного Дивея. Всех, сколько их ни есть. Всех провести и ускользнуть.

Зимка вздохнула от подмывающего чувства. Всех обмануть – значит все распутать. И тогда установить новый покой и порядок. Подарить любовь тому, кто единственно ее и достоин – Юлию! Ибо нынешняя необходимость лгать убивает искренность. Очиститься через испытания. Не отступать, только вперед, затаив невидимые миру муки, сомнения свои и страх – вперед!

Она чувствовала, что размышления ее не совсем обыкновенные, даже… сверхчеловеческие. Что намерения ее сродни подвигу, если не самый подвиг уже. Ей хотелось плакать от умиления. Когда-нибудь Юлий поймет и оценит! Что она сделала для него.

На почтовой станции, далеко за полночь, когда карета остановилась для смены лошадей, Зимка заснула.

Внезапный, на ночь глядя, отъезд великой княгини в Екшень действительно обманул всех, то есть спутал замыслы и расчеты Золотинкиных друзей и противников – она ошеломила и тех, и других.

Бурная была ночь и долгая. Юлий и Поплева сидели до утра, разговаривая о прошлом. В дремучем лесном логове мучался бессонницей Рукосил-Лжевидохин. Он не сводил свои далеко идущие расчеты к помощи очутившейся на слованском престоле Зимки. Она не могла дать больше того, что имела. А имела она только одно – любовь Юлия. Такую вещь, которую можно использовать только раз – на одно разовое предательство. А этого явно недостаточно для того, чтобы вернуть молодость и могущество. Первые отчеты Ананьи из Толпеня разочаровали Рукосила, и он отставил на время Зимку как заботу не первой срочности. Отправленное же после столкновения в харчевне письмо Ананьи с устаревшими, но утешительными вестями еще не дошло, потому что четыреста верст птичьего лету – это расстояние даже для волшебной почты.

Зато пигалики получили сообщение осведомителя еще до полуночи: Золотинка помчалась в Екшень!.. Принявший перышко секретарь разбудил сначала Буяна, а потом и остальных послов.

– Но мы не успеваем! – озадаченно проговорил Буян, еще раз перечитав донесение.

Посол Республики, влиятельный член Совета восьми был в белой ночной рубашке, любовно расшитой цветочками, уточками, и в колпаке. Не лучше выглядели его встревоженные, поднятые с постели товарищи.

– Не успеем обложить Екшень, – сказал Буян, опуская письмо. – Потребуется двести самострельщиков, а это возможно лишь через неделю, не раньше.

И сам опустился на смятую кровать. Единственная свеча на табурете, затененная стеснившимися вокруг рубахами, оставляла большую часть комнаты, стены, обстановку и косой потолок в беспокойной и переменчивой неясности.

– Но что она преследует? – заметил кто-то из темноты.

– Нужно предположить худшее, – живо и даже как будто с удовольствием отозвался Млин. – Золотинка бежит от пигаликов к Рукосилу. Тут и будет играть – на поле между ними. Между нами. И тогда ходовой монетой в этой игре станет искрень.

Никто не возразил. Никто, однако, из толпившихся у освещенной кровати Буяна пигаликов даже в этот час, когда тень неведомого простерла над ними свое крыло, не произнес вслух той простой мысли, что следовало, может, пойти на попятную, отказаться от преследования Золотинки по двухсот одиннадцатой статье. Не загонять волшебницу в угол. Оставив закон, незыблемость и неотвратимость кары лишь для беспомощных и безответных. Чудовищного этого предложения никто не высказал, однако сомнение смутило честные души пигаликов.

– Сколько у нас под Екшенем? – спросил Буян, окидывая взглядом товарищей. Под этим взглядом они взбодрились.

– Разведчики, посол. Восемь самострелов и пять следопытов.

В дороге Зимка держала Дивея на расстоянии, на людях и без людей с казенной вежливостью. Он замкнулся, усталый и мрачный. Всадники не слезали с седел по восемнадцать-двадцать часов, и полковнику доставалось не меньше других. Лошади падали, для отряда в тридцать человек подстав на станциях не хватало. Золотинка велела охране двигаться своим чередом, не пытаясь угнаться за государыней. В Екшень она вкатила на третий день в карете восьмериком, но, считай, без свиты – в сопровождении нескольких витязей на упряжных лошадях с последней станции.

Великие государи не посещали охотничий замок Екшень почти два года, заброшенная усадьба опустела и задичала. Никто не выбежал навстречу. Гайдуки соскочили с запяток, сбили замок и отворили ворота обширного, как лес, сада. Дороги и дорожки застилала прошлогодняя листва. Зеленая плесень покрывала землю, валежник, толстые стволы вязов. Затхлым духом веяло из студеных помещений особняка. С перекошенными лицами бегали немногие слуги, скрежетали замки, и понадобился особый человек, чтобы открывать перед государыней забухшие, неповоротливые двери.

Зимка оглядывалась, пораженная убожеством великокняжеского замка. Тростниковая крыша! Она велела топить все печи и очаги и прошла на задний двор, к хозяйственным пристройкам, где жили сторожа и челядь. Здесь она приметила склонившуюся к колодцу старуху, которая, вопреки всеобщему переполоху, не обращала внимания на государыню. Отерши рот, искоса глянув из-под нависшего над лицом платка, она засеменила прочь, тяжко опираясь на клюку.

– Кто это?

– Нищенка, – не совсем уверенно, не тотчас отвечал дворецкий – мужчина в зипуне с заштопанным локтем. – Не хватает людей. Одна ограда у нас полторы версты.