Рождение Зимы
Шрифт:
Дилайн потчевал гостей историями о сражениях на далеком юге. Многие из людей Ланнисов сейчас как раз находились там, на юге, сражаясь под началом Гривена ок Хейга против мятежных Кровей Даргеннан, и потому за столом интерес к рассказам Дилайна был острейший. Дилайн уверял слушателей, что борьба скоро закончится и тан Игрин, непокорный бунтарь, или умрет, или будет пленен. Ринейрен и его гости, включая и Оризиана, хоть и принимали на веру эти новости, но с весьма скромным энтузиазмом. Между Кровью Ланнис и Кровью Хейг большой любви не было. Оризиан не раз слышал разговоры о том, что две тысячи людей, отправленные под
Чем дальше полз скучный вечер, тем старательнее Оризиан таращил глаза под наливающимися тяжестью веками. Хотя он не забывал разбавлять вино водой, но от тепла и духоты его упорно клонило в сон. Хорошо еще, что гулкий бас Ринейрена не давал ему заснуть и держал в постоянной боевой готовности. Но вот портовый мастер рассмеялся, и Оризиану стало понятно, что все усилия оказались напрасны.
— Подозреваю, слишком много вина и плотной еды для молодого гостя, — сказал Ринейрен.
Оризиан виновато улыбнулся:
— Простите меня, два дня верховой езды берут свое.
— Конечно, конечно, — вскричал Ринейрен. — Можете идти; завтра у вас опять день в седле.
— Благодарю вас за прекрасное угощение, — поднимаясь, сказал Оризиан. Остальные гости тоже встали, выражая ему признательность, кто поклоном, кто кивком. По дороге к двери он обнаружил рядом жену Ринейрена и его дочь и с трудом сдержался, чтобы не кинуться со всех ног под прикрытие выделенной ему спальни. Поскольку за его спиной опять шумно угощались, ему все-таки пришлось задержаться под веселым, но настойчивым и, во всяком случае, внимательным взглядом Карьены.
— Какая жалость, что у нас не было возможности поговорить, но, прежде чем удалиться, вы должны сказать хотя бы пару слов моей дочери Линне. — Она тихонько подтолкнула вперед дочь, та, немного взволнованная, кашлянула, прочищая горло.
— Очень рада познакомиться с вами, мастер Оризиан, — сказала она, одаряя его вежливой улыбкой и ловким реверансом.
— А! — ответил он.
— Линне почти пятнадцать, — многозначительность сочилась в голосе Карьены, как мед из переполненных медовых сот.
— В самом деле… а мне… — Он вдруг обнаружил, что забыл, сколько ему лет.
— Шестнадцать, — охотно подсказала Карьена.
Оризиан не сразу нашел подходящие для расставания слова. Рот ждал его у дверей зала. Щитник сочувственно улыбнулся, когда Оризиан рассказал ему о том, что произошло.
— Шестнадцать — рискованный возраст для единственно подходящего и свободного человека в семье тана, — прокомментировал он события.
На следующее утро Килан был спокойным, даже тихим; его терзали последствия выпивки и того, что можно было бы назвать роскошной серией игр с домочадцами портового капитана. Рот, пребывавший в отличном настроении от перспективы засветло добраться в Колглас, был бодр и весел. Возможно, к несчастью своего товарища. Всю дорогу, пока проезжали по улицам Гласбриджа, перебирались на другой берег широкой реки, текущей по центру города, и выезжали через западные ворота, Рот с Оризианом оживленно говорили об охоте, о Кросане и о растущем великолепии Андурана.
Потом они выехали на вымощенную камнем дорогу, шедшую вдоль южного берега устья реки Глас. Это было многонаселенное пространство, с множеством сельских ферм и деревень вдоль пути. Везде скрипели колеса небольших водяных мельниц, по обе стороны оседлавших стремящийся к морю поток. То тут, то там на камнях лежали вытащенные на зиму из воды рыбацкие лодчонки. Путники остановились у одного из придорожных домов, купили несколько овсяных лепешек и немного сыра и отправились дальше. Настроение Килана после еды немного поправилось, он во всех подробностях изложил сплетни, собранные накануне вечером за игрой в кости (что и говорить, непристойно вести себя подобным образом в доме капитана порта).
Далеко за полдень, скорее даже к вечеру, они обогнули небольшой мыс и наконец увидели Колглас. Окруженный близко подступившим к окраинам густым лесом, город лежал на дальнем от них берегу мелководного залива, усеянного скалистыми островками. Замок Колглас стоял на высокой скале метрах в ста от берега; подвергавшаяся всем ветрам и дождям старая цитадель сама казалась столь же естественной частью пейзажа, как скала, на которой она стояла и о подножие которой разбивались волны. Вода уже спала, и открылся узкий мощеный брод, ведущий от города к замку. Они увидели на дороге телегу, груженную дровами для очагов замка. На лице Оризиана появилась широкая улыбка.
— Догоняйте! — крикнул он и послал коня в отчаянный галоп.
Он услышал сзади сердитый окрик Рота, а потом топот копыт, это оба охранника бросились за ним. Береговая дуга не заняла много времени, но, когда они добрались до окраины города, бока лошадей ходили ходуном.
И главная улица, и разбегавшиеся от нее во все стороны улочки были забиты народом. Как доверху нагруженные рыболовецкие лодки притягивали чаек, так Колглас всегда манил к себе людей на День Рождения Зимы. В палатках, расставленных по всей рыночной площади, шла оживленная торговля всем, что душе угодно: от свечей до зимних башмаков. И хотя много денег переходило из рук в руки, воздух был заряжен добрым юмором и весельем. Многие владельцы палаток и ларьков, зазывая, кричали и махали Оризиану.
В отличие от остальной площади, около памятника в виде небольшой пирамиды из камней было почти пусто, только стайка ребятишек с визгом гонялась друг за другом вокруг нее. Памятник был сооружен в честь битвы при Колгласе. Тогда единоличным правителем был Сириан, он руководил городом от имени тана Килкри в то время, когда изгнанная Кровь Гир и ее последователи были еще очень молоды и страстно мечтали вернуться. Сириан сумел изгнать армию Темного Пути, когда та прорвалась через Долину Камней и потекла на юг по долине Гласа. В награду за одержанную победу Сириану было дано право основать свою Кровь, править долиной, стоять на ее страже и держать ее навечно против изгнанников с севера.
Уже больше века стояла здесь Пирамида, возле нее играли дети и отдыхали странники. Несмотря на кажущуюся фамильярность в обращении с ним, памятник оставался мощным символом значительности Крови Ланнис. Тот, кто после отъезда возвращался в Колглас, не чувствовал, что он и в самом деле вернулся, пока не побывает на площади. Первым Оризиан, за ним Рот и Килан, не слезая с коней, нагнулись и коснулись круглого векового камня, венчавшего пирамиду; от множества подобных прикосновений камень стал уже совсем гладким.