Рожденный на селедке
Шрифт:
– Нет ничего прекраснее любви родных людей, - сказала она, смотря на двух сестер, хихикавших над прошлым.
– Есть, - сказал я и посмотрел в глаза Джессики. Она тяжело задышала, а я улыбнулся и вдохнул её запах. Краем губ коснулся волос и отпрянул, сдерживая грех в узде. – Прости. Детьми мы были.
– Ими и остались,- сказала она грустно. – Ловко прячем чувства от других, но друг от друга неспособны. Прости, Матье, что долго я вестей тебе не посылала.
– И ты прости. Что не искал тебя, - сказал я и в глазу опять защипало.
Часть десятая.
Следующим утром я испытал нечто приближенное к множественному оргазму, когда вошел в тронный зал и увидел двух королев, сидящих рядом, а возле них багровую от ярости Блядскую рожу. Светлейший герцог, словно хером подавился и яйца спрятал за щеки. Он так и буравил сестер ненавистным взглядом, пока они весело щебетали, под удивленными взглядами других вельмож.
– Раз все здесь собрались, начнем, - сказала Её милость, одаряя светлейшего герцога добрым взглядом мясника, смотрящего на кроткого ягненка перед тем, как пустить ему кровь. Тот одарил её не менее красноречивым взглядом, напомнив мне о мужеложцах, что традиционный брак всем сердцем ненавидят. Но королева уже повернулась к сестре и взяла её за руку. – Войны не будет, добрые милорды. То был каприз судьбы и женских логик.
– Но Ваша милость. Как же злобные посланья? – спросил герцог де Кант-Куи, раззявив свой гнилой рот. Его голос по-прежнему был сахарным и сладким. Но яд, что в нем бродил, становился лишь сильнее.
– Порой случаются они, включая и великих. Однако под тонной оскорблений нашли мы кое-что другое.
– И что же, Ваша милость? Предательство? – посерела блядская рожа Блядской рожи.
– О, нет, мой добрый друг, - улыбнулась Её милость. – Любовь. Любовь была там, но не яд. Обиды детские, что сердце нам кололи. Но ныне все иначе. С Испанией я заключаю мир. Войны не будет.
– Истинно так, Ваше величество, - сказал я. – Так перепьемся же скорее на пиру, иначе говорю, от жажды я помру.
– Пусть предстоящий пир скорее скрепит франко-испанский мир, - подыграла мне Её милость блядскими стишками. – Светлейший герцог, могу ли я просить вас об услуге?
– Конечно, Ваша милость, - поперхнулся тот ядом. Знамо дело, не часто королева просит, а не приказывает. – Все, что угодно. Абсолютно все.
– И голой сракой на ежа присядите, светлейший? – ехидно дополнил я. – Копье турнирное себе в дристалище впихнете? И ссаки мула выпьете без пререканий?
– Все, что Её милость пожелает, - улыбнулся мне блядин сын, вернув на лицо маску целомудрия.
– Желаю я, чтоб вы вина нам поднесли. Вином скрепим мы мир и смоем старые обиды, - ответила королева, а светлейший герцог, не веря своему счастью, чуть не обоссался, я тому свидетель. Ногами заелозил, сжимая пах и мелкий гульфик. А королева, меж тем, продолжала. – Вы мой друг. И правая рука. Не только обо мне забота ваша, но и о стране.
– Перемудреж идет уж со стихами, - вставил я.
– С превеликим удовольствием, Ваша милость, - гадко улыбнулся светлейший герцог де Кант-Куи. И не смутило его хмурое лицо Софи и ядовитый блеск глаз испанской королевы. Он был готов рыдать от удовольствия. – Когда потребно принести вино?
– Неси сейчас, - велела Маргарита. – Чего тянуть мгновенье за уши.
– Да будет так, Ваша милость, - сказал светлейший герцог и умчался прочь в подвалы за вином. А я серьезно посмотрел на Её милость, но не увидел в глазах страха. Только счастье и любовь.
Герцог вернулся довольно скоро, неся во вспотевших руках поднос с двумя кубками и запечатанный кувшин с вином. Он чуть не рухнул на ступенях, словно жаба, столь велико было его волнение, но справился с ним и твердо замер у ног королев. Те встали, улыбками своими зал озарили, взяли по кубку в руки, дождались, когда герцог нальет им вина, после чего повернулись друг к другу. Светлейший герцог, все еще не веря своей удаче, моргнул и опустил глаза. Всего на миг, но этого хватило. Я улыбнулся, когда Её милость резко вылила в вино красную жидкость из бутылька тролльчих.
– Скрепим союз, - сказала она, поднимая кубок.
– И смоем старые обиды, - сказала королева Маргарита, беря в руки свой кубок. Она тревожно посмотрела в глаза сестре и, чуть вздохнув, кивнула.
– И уберем тяжелый груз.
– Семьей же станем мы отныне.
– Ненавижу, блядь, стихи, - тихо сказал я и замер, когда Её милость сделала глоток вина.
Вдруг она побледнела и схватилась свободной рукой за горло, вызвав тревожные крики в толпе знатного люда. Знатный люд честным особо никогда не был, но тут не смел удержаться и огласил воздух испуганными воплями, когда Её милость зашаталась и упала бы непременно на пол, разбив себе голову, если бы её не подхватила королева Маргарита.
– Лекаря, лекаря. Позовите лекаря, - будничным голосом крикнула она в толпу, но никто не пошевелился. Десятки злобных глаз уставились на неё, прожигая испанку дьявольским огнем презрения.
– Измена! – улыбнувшись улыбкой хорька, сказал светлейший герцог, утирая с обширного лба едкий пот. – Измена!
– Чего ты мелешь, дурогон? – нахмурилась Маргарита, сжимая обмякшее тело сестры. – Здесь лекарь нужен, а не твои тупые крики. Зовите лекаря, молю!
– Измена! Стража! Под замок её, - залился кастрированным соловьем герцог. – Её и всех её людей.
– Матье! – крикнула тонко Джессика, когда её схватили грубые лапы стражей.
– И его, - дополнил светлейший герцог, указав на меня пальцем. – Здесь зреет злобная израда. Кувшин был запечатан. Я чист и руки тоже девственно мои чисты. Испанцы и ублюдок виноваты. Они, поняв, что им не победить, решили нашу королеву вероломно отравить, искусной ложью одурманив её разум и в вино плеснув отраву.
– Ты совершенно безжалостный моржовый хер, - рек я, когда и в меня вцепились лапы стражей. – С истинно бабьей свербящей гузкой, покрытой омерзительными прыщами.