Рождество в Фогвуде
Шрифт:
– Я понял, о чём вы говорили, сэр. Я лично обслужу этого господина.
– Что случилось? – спросил Джеймс, уловив лёгкое шипение в последней фразе.
– Сэр Артур отправил меня за поводками. Мне приказано увести собак в заднюю часть дома на всё время пребывания здесь мистера Симонса.
Он ушёл, а Джеймс глубоко вздохнул и припомнил часто повторяемую женой фразу: «Терпение – добродетель». Если даже Спенсер не удержался от шипения… Две русские псовые борзые Винс и Феба были любимцами сэра Артура, баловнями всех обитателей замка, как членов семьи, так и слуг, и неизменно вызывали восхищение гостей. Они были красивы,
Вскоре в гостиную пробежал Джейк с поводками и через минуту вывел грациозных борзых из комнаты и повёл под лестницу, где располагалась дверь в задние помещения. Встретив взгляд Джеймса, он огорчённо пожал плечами и пообещал:
– Мы о них позаботимся, сэр.
Потом оттуда появился незнакомый мужчина лет сорока в тёмной ливрее и белых перчатках. Заметив Джеймса, он остановился.
– Я Марк Джексон, сэр, мне приказано проводить мистера Симонса в его комнату.
– Я сам его провожу, мистер Джексон, – нехотя проговорил Джеймс.
– Зовите меня Марк, – произнёс тот сдержанно.
– Как скажете, – ответил Джеймс и прошёл в большую гостиную.
Бросив взгляд на отца, он в очередной раз испытал сыновнюю гордость за него. Сэр Артур был, как обычно, спокоен, полон достоинства и очень доброжелателен. Только когда мистер Симонс направился к дверям, он, поймав взгляд сына, позволил себе измученно закатить глаза к потолку. Джеймс ответил ему полной сочувствия улыбкой и вышел вслед за гостем.
Через несколько минут он быстро сбежал по лестнице и снова вошёл в большую гостиную, где сэр Артур стоял у камина и задумчиво смотрел на огонь.
– Что случилось? – спросил Джеймс, подходя к отцу.
– Ничего, – обернулся тот. – Ах, ты о собаках? Он увидел их на диване и сказал, что они отвратительные создания и портят мебель. Винс зарычал, Феба оскалилась. Я велел увести их, чтоб они его не покусали.
– Они никогда не реагировали так на гостей.
– Они прекрасно распознают эмоции. Впервые на них смотрели с отвращением. Они не привыкли к этому.
– Я тоже, – признался Джеймс. – И как он тебе?
– Джо прав. Неприятный тип. Его резкая манера выражаться не выходит за рамки приличий, хотя и неприятна. Но в нём есть что-то другое… Крайняя меркантильность, цинизм… Нет, не только. Понимаешь, мне кажется, он рассматривает дочь, исключительно, как товар, и весьма деловым тоном предложил после чая обсудить условия женитьбы Тома на ней.
– Условия? – переспросил Джеймс.
– Да, он рассматривает это как сделку и хочет оценить, насколько она выгодна. Мне показалось, что если наши условия его не устроят, либо мы не примем его условий, сделка не состоится.
– Ну, брось, папа! – неожиданно для себя растерялся Джеймс. – Как он может её продавать. Она взрослая девушка, совершенно самостоятельная. Он может отказать в благословении, но не может запретить ей выйти за Тома.
– Как мне показалось, он думает иначе. И рассматривает дочь, как свою собственность.
– С другой стороны, – Джеймс задумчиво посмотрел на вошедшего в гостиную Спенсера, – мы можем его выслушать, верно? И даже если он нам не нравится, то ради Тома и Вэлери мы можем быть с ним предельно учтивы.
– Хорошо, что ты это понимаешь, – одобрительно кивнул сэр Артур и, обернувшись, посмотрел,
– Но мы ведь не пойдём у него на поводу? – тревожно спросил Джеймс.
Сэр Артур удивлённо взглянул на него, а потом улыбнулся.
– Вот уж не думал, что когда-нибудь ещё услышу в твоём голосе такой детский страх пополам с протестом.
– Он напомнил мне мистера Гудмэна, учителя латыни, который имел дурную привычку бить школьников линейкой по рукам, – признался Джеймс. – Он наводил на меня ужас. К счастью для меня, он умер через год после моего приезда в школу. У него был цирроз печени.
Сэр Артур обнял сына за плечи.
– А ты уже вырос, стал сильным и отважным мужчиной, и вряд ли мистер Симонс решился бы ударить тебя линейкой по рукам.
Джеймс расслабился и с улыбкой кивнул.
– Ты меня поймал, папа. Только с тобой я ещё решаюсь быть ребёнком и искать защиты. Да Лара иногда вытаскивает из меня своими маленькими нежными пальчиками детские страхи, и утешает на своей груди.
– И мы оба гордимся твоим доверием. Всё будет хорошо, мой мальчик. И у Тома тоже. А теперь я хотел бы сделать несколько звонков. Спенсер, будьте любезны подать чай сюда.
– Слушаюсь, сэр Артур, – тут же вытянулся в струнку дворецкий, и лишь после того, как хозяин вышел из гостиной, вернулся к своему занятию.
Джеймс присел в кресло у камина и задумчиво смотрел, как пылает на буковых поленьях весёлый огонь.
Я закончила распаковывать подарки и вызвала Джейн, чтоб она помогла мне аккуратно разложить их. Карточки из коробок я сложила на серебряный поднос для писем, чтоб потом передать Джейку, а открытку, подписанную профессором Дугласом Перишем, сунула в бювар Джеймса, чтоб он не забыл лично написать ответ. Джейн заверила меня, что уберёт упаковку и коробки из комнаты и наведёт здесь порядок. Уже выходя, я бросила взгляд в камин и увидела серебряную рамку. Стекло лопнуло. Фотография сгорела. Я вдруг пожалела, что позволила Джеймсу сжечь её. Я бы просто обрезала часть с физиономией этой стервы, а остальное припрятала. Вспоминая его лицо на той фотографии, я невольно испытывала странное чувство тревоги и щемящей нежности. Нет, я не влюбилась в того мальчишку с ледяным взглядом, каким он когда-то был. Скорее, разглядела в лице своего мужа черты этого самого мальчика, мятущегося и страдающего от ревущих в его груди слишком взрослых страстей. И ещё сильнее влюбилась именно в него, своего Джеймса, взглянув на него с иной, незнакомой стороны.
– Туда что-то упало? – услышала я рядом озабоченный голос Джейн.
– Мистеру Джеймсу не понравилась фотография, – объяснила я. – Немного кардинально…
– Такое с ним случается, – неожиданно улыбнулась Джейн. – К этому все привыкли. Я достану её, когда буду чистить камин.
– Только не обрежьтесь стеклом, – попросила я.
Уже спускаясь по лестнице, я вдруг подумала, что в доме наверняка есть старые альбомы с фотографиями, где я найду много снимков Джеймса. Такой обязательно должен быть у тёти Роззи. Может быть, для фотографий своего любимого племянника она завела особый альбом и с удовольствием покажет его мне.