Розовый Дождь
Шрифт:
Слуги разливали вино, пиво, темный эль и мед, уцелевшие в глубоких подвалах замка, раскладывали мясо, хлеб, овощи и фрукты - поживиться было чем, одним словом! Простые мужики-солдаты уже давно работали челюстями и чокались за помин души несчастного монарха и за здравие молодых, оголодавшие дети уминали за обе щеки мясо - дармовое фруктово-овощное изобилие уже прекратилось...
– , а женщины и девушки перешептывались, боясь, однако, нарушить грустную тишину.
Наконец, Гастон, кашлянув в кулак, решил взять инициативу на себя, как хозяин замка по праву. Он встал и поднял кубок, наполненный красным вином, и сказал:
– Это вино с виноградников моего отца, урожая 99 949 года Эры Порядка и Процветания, - негромко,
– Года рождения моего старшего брата, Роланда...
– Гастон сделал паузу и сглотнул слюну.
– Оно родилось тогда, когда родился мой брат, и умрет тогда, когда умер мой брат - ибо все вы будете пить это вино в этот вечер... Мы все скорбим о его гибели, также как скорбим о гибели миллионов и миллионов душ, которые погибли за этот самый страшный год в истории Целестии, за тех, кто сражался, и за тех беззащитных, что пали невинными жертвами чудовищного нашествия из Леса... За всех... Мы поминаем здесь не только моего брата, нашего Короля, но поминаем здесь всех тех, кто не дожил до победы...
– Гастон больше не мог говорить, его душили слезы. Он одним махом опрокинул здоровый кубок, то же самое сделали и остальные.
Воцарилась тишина. Всем стало как-то неудобно, неловко...
– И что теперь будет, что теперь, король Гастон? Что будет с Целестией? Что будет с нами?
– вдруг раздались чьи-то голоса из-за столов для простолюдинов.
– Что?.. Что?.. Что?..
Гастон растерянно оглянулся, потом взглянул на Королеву, целиком ушедшую в себя, а потом развел руками и сказал:
– Ну, во-первых, я не ваш король... У вас есть Королева... По законам Авалона...
– Прекрати, Гастон!
– вдруг резко сказала Фея, при слове "Королева" как бы проснувшись от сна.
– Авалон на дне морском, как мой несчастный муж, которого убил его собственный ублюдок!
– Фея бросила тяжелый, исполненный ненавистью и невыразимой болью взгляд на Люка, который тут же побелел лицом и осунулся...
– Мама!..
– воскликнула Милена, но та сделала выразительный жест в её сторону и Милена замолчала.
– Довольно играть комедию! Для меня эта корона - как могильный камень на моей голове! Забирай её себе, как ты всегда и мечтал, восседай на троне, посреди любящего тебя народа, правь и изображай из себя Роланда Древнего, только вот посмотрим, будут ли тебя боготворить твои подданные, замерзая в сырых жилищах и умирая от старости и болезни в 60 лет!
– Фея быстрым жестом сняла с головы золотую корону и водрузила её на голову Гастона так стремительно, что тот не успел ей помешать, и бросилась к выходу из залы.
По собранию прокатился шум недоумения и удивления.
Но тут со своего места уже вскочила Стелла и, стремительно подлетев, перехватила Королеву за руку, помешав ей уйти.
– Мы все понимаем твое горе, сестра, особенно я... Поверь мне - я тысячелетиями тосковала по своему потерянному мужу, хотя ни одна душа, кроме моих дочерей, не знали об этом... Но в своем горе я призываю тебя быть справедливой... Гастон никогда не стремился к власти, ты знаешь это сама прекрасно, а в гибели твоего мужа, как и миллионов других, я повинна гораздо больше, чем сын несчастной Лили... Я создала Излучатель, я создала Темный-Темный Лес, хотя и из благих побуждений... Но согласись и с тем, сестра, что именно благодаря этому злосчастному Лесу ты и встретилась со своим любимым и провела все эти годы - всего-то на всего 26 лет - счастливо, после десяти тысяч лет одиночества... И у тебя четверо замечательных детишек и уже родился внук... разве это не замечательно?
– Стелла улыбнулась, взглянув на пухленького малыша на руках у мамы.
– У меня, например, были десятки тысяч внуков и внучек, но ни одного из них я не знала даже по
Фея покраснела как мак, а потом, упав на грудь Стеллы, зарыдала...
Даже самые грубые и жесткие сердца не могли не расчувствоваться и по многим щетинистым и грубым щекам поползли слезы. Всем было жалко Королеву. Люк встал со своего места и подошел к Фее, положив свою тяжелую руку на её плечо.
– Я сожалею, что так вышло, Ваше Величество...
– тихо сказал он.
– Но я уверен, что если бы тут стоял Ваш муж и мой отец, которого я знал только несколько часов, он бы сказал Вам простить меня... Незадолго до смерти он говорил о Создателе, о том, что Он гораздо ближе к нам, чем кажется, и мне думается, говорил он об этом не случайно... Он что-то знал, знал что-то такое, что ни мне, ни Вам не известно...
Но Фея резким движением отстранилась от груди Стеллы, сбросила со своего плеча руку Люка и немигающим, полным ненависти взглядом, уставилась на его лицо, на его единственный уцелевший глаз.
– Молчи! Молчи, волчонок! До конца жизни я буду ненавидеть тебя и хоть во мне нет больше магической силы, но проклятие фей ещё сбывается! Я... Я...
– но тут уже Гастон, взяв обезумевшую вдову в свои медвежьи объятия, зажал ладонью ей рот.
– Довольно проклятий и зла, сестричка, довольно... Сегодня день примирения и прощения, через неделю - Новый год - год нового тысячелетия - и мы не должны допустить, чтобы новая Эра началось со зла... Хорошо?
– Фея бессильно кивнула и Гастон, взяв её за руку, повел обратно к трону.
– Грядет новая Эра и, как знать, может быть нас ещё ждет много всего хорошего впереди.
– А я больше не верю в светлое будущее... Я больше не верю в добро, я больше не верю в счастье, моя жизнь закончена...
– мрачно и громко проговорила Фея.
– И я не верю больше в Создателя... Если бы Он был на самом деле, Он никогда бы этого не допустил - Безликого, чудовищ, смертей, убийства моего Принца... Его выдумали феи, чтобы оправдать свою власть над людьми, тешить свое тщеславие - Лили была права...
Шум возмущения и негодования прошел по зале от такого богохульства, а Стелла схватилась за голову и переглянулась со своими дочерями и с Жемчужно-Белой - такого скандала ещё не видывало Сообщество! А Фея зарыдала, теперь уже на груди своей дочери, Милены...
Никто не знал, что и делать. Королева была безумна, хотя всем и жаль её было очень. Стелла и Жемчужно-Белая одновременно подумали, что надо бы её увести в спальню, от греха подальше. Люк кусал до боли губы - радость от завтрашней свадьбы напрочь покинула его. Даже Гастон был в прострации...
Но тут...
– Думаю, Лили бы с тобой сейчас не согласилась, Эсмеральда!
– раздался сильный, мелодичный, высокий и необыкновенно мягкий и гармоничный мужской голос.
Что тут началось! Люди и волшебницы повскакивали со своих мест, озираясь и шумя, кое-где попадала посуда, стулья, пурпурные феи, все как одна, одновременно набожно сложили свои бело-розовые, изящные ручки и воскликнули: "аххххх...!", даже Азаил, хитро спрятавшийся в темном углу, у каминной трубы, как настоящий таракан или паук, в надежде поживиться остатками пира, свалился на пол от неожиданности - уж кому-кому, а ему этот Голос был знаком лучше, чем кому бы то ни было!!!
– А что касается твоего мужа... Он сам захотел уйти... Он будет тебя ждать в другом мире, там, куда, я, надеюсь, отправишься со Мной и ты... Не в моих правилах разлучать влюбленных!
Фея удивленно, с расширившимися от ужаса глазами, посмотрела в ту сторону, откуда исходил голос, и её глаза увидели... скромную коренастую фигуру священника в шерстяной черной рясе и колпаком прокаженного на голове. Фея указала на него дрожащим пальцем и прошептала непослушными губами...
– В-вы... в-вы...