Рубеж-Владивосток
Шрифт:
Совсем не хочется, чтобы юнкера заметили кровавую портянку. Тогда может встать вопрос о моей замене.
Юнкера косились на меня сидящего на стульчике кубрика, пока все не улеглись. Или почти все.
— А ты молодец, лучше всех отчеканил, — подсел ко мне Максим уже в белуге.
Молчу, и борюсь с желанием наброситься на него без выяснения всяких там обстоятельств.
— Товарищ подполковник тебя всему училищу в пример поставил, — продолжает. — Теперь семь потов с товарищей сойдёт.
— Что ты хочешь этим сказать? —
— Да ничего. Ты молодец, всё доказал, что хотел. Как самочувствие? Давыдов сказал, что ты захромал под конец сильно. Что с ногой? Надеюсь, всё хорошо?
Сука ты, хотел сказать ему, но промолчал.
Поднялся и пошёл в сторону каптёрки, сжав челюсть от боли, которая теперь стала более противной, а вскоре уже тлеющей.
Чернышов за мной увязался.
— А отчего в кубрике не разделся, так бы всё принёс? — Ехидствует. — Аль к форме прилип, не находился такой красивый? Может, к зеркалу в умывальник сходишь, на себя полюбуешься, а?
Посмеиваются мимо проходящие юнкера с полотенцами.
Оборачиваюсь к нему уже у каптёрки. Лицом к лицу.
— Чего надо, Чернышов? — Бросаю ему в лицо, с желанием ещё и плюнуть.
— Как нога? — Интересуется издевательски. И у меня не остаётся сомнений, что это его рук дело. Его инициатива.
— Значит, это ты сделал, — шиплю на него.
— Сделал что? — Ухмыляется.
Хватаю его за грудки и завожу в каптёрку, где юнкер, ответственный за ротный гардероб, встречает нас с ошалелыми глазами. Максим и не сопротивляется, спокойно заходит, на наглой роже полуулыбка и провокация.
Отталкиваю от себя. Спокойно отходит, поправляя ворот белуги, хотя это без надобности, она мягкая.
— Господа, позвольте попросить вас не затеивать драку средь казённого имущества, — взвыл каптёр.
— Вышел отсюда, — рыкнул на него я. И парень вылетел пулей, оставив нас двоих.
Закрыв за ним дверь, я обернулся к скоту.
— Что? — Кивает мне и с улыбкой и с опаской одновременно. — На дуэль меня вызовешь?
Молчу, сверля его взглядом. И думаю, как бы не убить вообще, голыми руками задушив.
— Давай, вызывай, что? — Нарывается подлый юнкер. — Ты вызываешь, я выбираю оружие. И это будут… будут. Сабли! Ха! Нормально? Ты и так фехтуешь в разы хуже меня. А с такой ногой и подавно.
Снимаю парадный китель.
— Уже решился? — Продолжает кривляться гадёныш, ещё отступив. — Если не сабли, тогда вероятно кулачный бой? О! И здесь засада, товарищ Сабуров. Я отменный боксёр, если ты не знал. И завтра с опухшей рожей тебя уж точно спрячут куда подальше. На гауптвахту за нападение на юнкера. Который там раз? Уууу, четвёртый будет.
Вот почему он так уверен в себе. Боксёр, значит? Тем лучше.
— Хорошая идея, господин Чернышов, — отвечаю ему.
Сжимаю кулаки, поднимая их к лицу.
— Что ж! Атакуйте, сударь, — говорит с гадкой улыбочкой и поднимает свои кулаки к бесстыжей роже.
Иду на него, глядя чётко на лоб чуть выше переносицы. И периферийным зрением успевая уловить, как он ставит ноги, куда переносит упор. И понимая, что сам собирается атаковать. Вроде подаётся назад и делает ещё такое лицо перепуганное. До маразма.
Нет, просто издевается. Мол, не бей.
Сближаюсь на расстояние длинного удара, чувствуя резкую боль в ноге, но вставая всё равно твёрдо. Дёргаюсь с ложным выпадом левой руки, намекая на джеб. Максим уклоняется и выбрасывает свой сразу навстречу! Тем и открывается для моего удара. Ухожу с линии атаки, подныривая, и достаю его крюком с подшагом, прямо в правый глаз. Бам!
Потрясённый противник уходит в защиту, но получает ещё и слева в ухо. Выстреливает прямой в ответ, уклоняюсь чётко! И обрушиваю серию ударов по подлой роже, пока оппонент не валится на задницу и не заваливается на бок в нокауте. Последний удар пришёлся в челюсть, я даже услышал щелчок.
Если бы меня сейчас видел дед Фёдор, он бы гордился, как молниеносно и чётко я уложил этого парня.
Не успел опомниться, в каптёрку вбежал наш взводный в сорочке.
— Сабуров, что ты натворил! — Ахнул он, отталкивая меня.
Ринулся тормошить гада, тот и оклемался. Только лыка не вяжет.
— Ты… ты ему челюсть сломал?! — Заорал взводный, ощупав. — Слава Богу, нет вроде.
Каптёр тут же подтянулся и ещё два юнкера засунули свои любопытные лица.
— Я вынужден доложить ротному, — показался и дежурный по роте юнкер Степан.
— Отставить! — Рявкнул взводный и, всех выгнав, закрыл дверь.
Максим уселся на пол, шмыгает, отплёвывается. На нём лица нет, сплошное месиво.
— За что этого–то, Сабуров?! — Выдавил командир роты, злой, как собака на цепи.
Молчу. Пар спустил, теперь понимаю, что перебор.
— Говори, ну, — настаивает.
Осознаю… нутром чую, если скажу истинную причину. Он с такой ногой меня заменит. Рисковать никто здесь не станет. Да я и не привык сор из избы выносить. Решили всё по–мужски. Между собой.
— Он — боксёр, я — боксёр, решили схлестнуться, — ответил всё же, покривившись от тлеющей боли в стопе.
— Так, понятно, — заключил на выдохе и произнёс удручённо. — Мне это не замять, Сабуров. Тебя бы под арест. Но заменить сейчас некем. Отмаршируешь завтра на совесть, если честь юнкера в тебе ещё не угасла. А потом ротный будет уже решать, что с тобой делать.
— Да он не, — замямлил подлец с пола.
— А ты рот закрой, — рыкнул на Максима взводный. — Рыло и твоё в пушку, знаю я, как ты задирать умеешь. Административное расследование позже проведём. Происшествие на роту повесят, но только после того, как Анастасия Николаевна отбудет из училища. Вздумаешь в обход меня докладывать, житья тебе здесь не дам.