Руби
Шрифт:
После того как полотно завернули, отец поспешил вывести меня из галереи.
– Только представь, как Дафна увидит эту картину. Ты должна продолжать заниматься живописью. Я обеспечу тебя всем необходимым, мы оборудуем комнату в доме, это будет твоя студия. Я найду для тебя лучшего учителя во всем Новом Орлеане, он будет давать тебе частные уроки, – добавил он.
Потрясенная, я лишь семенила рядом, сердце мое металось от возбуждения.
Мы уложили картину в машину.
– Я хочу показать тебе несколько музеев, проехать мимо пары знаменитых кладбищ, а потом поедем на ленч в мой любимый
Это было замечательное путешествие. Мы очень много смеялись, а ресторан, выбранный отцом, был чудесен. В зале был стеклянный купол, и мы могли сидеть и смотреть на пароходы и баржи, подходящие к причалам и идущие вверх по Миссисипи.
Во время еды отец расспрашивал меня о моей жизни на протоке. Я рассказывала ему о рукоделии, о полотне, которое мы с бабушкой ткали и продавали. Он спрашивал о школе, а потом поинтересовался, был ли у меня когда-нибудь молодой человек. Я было начала рассказывать ему о Поле, но остановилась, потому что мне было не только печально говорить об этом, но еще и стыдно описывать другое ужасное дело, состряпанное дедушкой Джеком. Отец почувствовал мою печаль.
– Уверен, у тебя будет много молодых людей, – сказал он. – Как только Жизель представит тебя всем в школе.
– В школе? – На какое-то время я забыла о ней.
– Конечно, тебя зачислят в школу на этой же неделе.
В моем мозгу промелькнула мысль, заставившая меня трепетать. Неужели все девочки в школе будут такими же, как Жизель? Как они меня примут?
– Ну-ну. – Отец похлопал меня по руке. – Не взвинчивай себя из-за этого. Уверен, все будет хорошо. Ну что ж. – Он взглянул на часы. – Дамы, наверно, уже поднялись. Давай поедем домой. В конце концов, я должен все объяснить Жизель, – добавил он.
Отцу все представлялось довольно просто, но, как говорила бабушка Катрин, сплести одну ткань обмана сложнее, чем наткать целый гардероб правды.
Дафна сидела под зонтом на металлическом стуле с подушками во внутреннем дворике сада, куда ей подали поздний завтрак. Хотя дама все еще была одета в светло-голубой шелковый халат и домашние туфли, на лицо ее уже была наложена косметика, а волосы были аккуратно причесаны. В тени они казались медового цвета. Женщина выглядела так, будто сошла с обложки журнала «Вог», который читала. Дафна отложила журнал и повернулась, когда мы с отцом подошли, чтобы поздороваться с ней. Отец поцеловал ее в щеку.
– Что мне следует сказать: доброе утро или добрый день? – спросил он.
– Для вас двоих это явно похоже на день, – ответила она, устремив глаза на меня. – Вы хорошо провели время?
– Чудесно, – заявила я.
– Ну вот и отлично. Я вижу, вы купили новую картину, Пьер?
– Не просто новую картину, Дафна. Новую Руби Дюма, – сказал он и улыбнулся мне широкой заговорщицкой улыбкой. Брови Дафны поднялись.
– Прости?
Отец развернул картину и приподнял ее.
– Не правда ли, красиво? – спросил он.
– Да, – проговорила Дафна неопределенным тоном. – Но я все еще не понимаю.
– Ты не поверишь, Дафна, – начал отец, быстро садясь против нее. И рассказал жене мою историю. Во время рассказа женщина поглядывала то на него, то на меня.
– Это совершенно удивительно, – произнесла она после того, как отец закончил.
– И по работе, и по тому, как ее приняли в галерее, видно, что у Руби определенно художественные способности, способности, которые следует развивать.
– Да, – согласилась Дафна, но ее голос все еще звучал сдержанно. Отец, однако, не казался разочарованным ее умеренной реакцией. Он, казалось, привык к этому. Он продолжал рассказывать ей о нашем путешествии. Она потягивала кофе из красивой, расписанной от руки фарфоровой чашки и слушала, а ее светло-голубые глаза темнели все больше и больше по мере того, как его голос поднимался и падал от возбуждения.
– Право, Пьер, я не видела тебя таким оживленным уже многие годы.
– Да, но сегодня для этого у меня есть прекрасная причина.
– Мне неприятна моя миссия напоминать об известных заботах, но понимаешь ли ты, что еще не разговаривал с Жизель и не рассказал ей свою историю о Руби? – спросила Дафна.
Казалось, что пыл отца поуменьшился прямо у меня на глазах, и он покорно кивнул.
– Ты, как всегда, права, дорогая. Пора будить принцессу и поговорить с ней. – Отец поднялся и взял мою картину. – Да, где нам ее лучше повесить? В гостиной?
– Думаю, лучше в твоем кабинете, Пьер, – ответила Дафна. Мне показалось, что ей не хотелось вывешивать картину на виду у всех.
– Да, хорошая мысль. Так я смогу видеть ее чаще, – согласился отец. – Ну, я пошел, пожелайте мне успеха. – Он улыбнулся мне, а затем ушел в дом, чтобы поговорить с Жизель. Некоторое время мы с Дафной смотрели друг на друга. Потом она поставила свою кофейную чашку.
– Кажется, ты успешно начала общаться со своим отцом, – проговорила женщина.
– Он очень хороший, – ответила я. Она мгновение смотрела на меня.
– Он не был таким счастливым уже очень давно. Мне следует рассказать тебе, раз уж ты стала вдруг членом нашей семьи, что Пьер, твой отец, периодически страдает меланхолией. Знаешь, что это такое? – Я покачала головой. – Он время от времени впадает в глубокую депрессию. Без предупреждения, – добавила дама.
– Депрессию?
– Да, он может замкнуться на целые часы, даже дни, и не пожелает разговаривать ни с кем. Ты можешь беседовать с ним, и вдруг внезапно у него появляется отсутствующий взгляд, и он прерывает ваш разговор на середине фразы. И потом ничего не помнит об этом, – проговорила Дафна. Я покачала головой. Казалось невероятным, что этот человек, с которым я только что провела несколько счастливых часов, может быть таким, как только что представила его жена.
– Иногда он запирается в своем кабинете и заводит эту ужасную траурную музыку. Я приводила докторов, и они прописывали лекарства, но он не любит ничего принимать. Он весь в мать, – продолжала Дафна. – Семейная история Дюма омрачена несчастными событиями.
– Я знаю. Он рассказал мне о младшем брате, – подтвердила я. Дафна остро взглянула на меня.
– Уже рассказал? Да, это я и имела в виду, – покачала головой женщина. – Ему не терпится поговорить об этих ужасных вещах и испортить всем настроение.