Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного
Шрифт:
Но не тут-то было!
От руководства конфедерации в Любек помчался гонец с просьбой приложить максимум усилий к тому, чтобы Шлитте и его люди не попали на Русь. Магистраты Любека подсуетились, и в итоге сам Ганс оказался в тюрьме, а его люди разбрелись кто куда. У второй группы все сложилось еще печальнее. Всех мастеров и ремесленников задержали в Вендене, где они и провели в заключении пять лет. Затем кого-то отпустили, а остальных заставили трудиться на благо Ордена. О том, насколько серьезно ливонцы отнеслись к попытке царя Ивана пригласить в Москву иностранных мастеров, свидетельствует тот факт, что когда некий мейстер Ганц попробовал самостоятельно пробраться в Россию, то, будучи пойман у границы, был обезглавлен.
Делалось все возможное, чтобы,
Как видим, в мире не меняется ничего.
Но такие «шалости» долго не могли сходить с рук ливонцам. Не нужно было испытывать терпение самодержца и играть на его растрепанных нервах. Особенно учитывая, что Иван Васильевич рассматривал ливонские земли как свою вотчину, которая была неправедно захвачена ворогами в стародавние времена. Вот тут-то и вспомнили в Москве о «Юрьевской дани».
Если хочешь найти повод к войне, то его можно найти всегда.
Что примечательно, эта самая дань была лишь одной из составляющих многочисленных претензий Ивана IV к правительству Ливонии. «Книга степенная царского родословия» их суть излагает так: «Земля Ливонская, въ ней же бяше седмидесят градов, в древняя лета земля та зовома Чюдьцы, идеже великий князь Ярослав Владимиричь и град созда во свое имя Юрьев и многа святыя церкви постави и тамо бяху епископи православные и подлежаху Рустей митрополии. Потом же богомерзцыи Немьци, пришедшее из Замория и вселишася в Чюдьцы и дань даваху Русским государемъ к Великому Нову граду. Егда умножишася и обогатиша и самочинием возгордешася и не токмо дани давти не начаша к Нову граду, но и брань супротивну воздвизаху и пакости многи великому Нову граду и Пськову содеваху, овогда убо побежающе, овогда сами же побежени бываху». В этой скупой казенной бумаге Иван Васильевич все тщательно припомнил ливонцам, начиная аж с основания Ордена меченосцев! Впрочем, сей исторический экскурс послужил своего рода вступлением к претензиям, более близким по времени и куда более серьезным. «И тако пребывающе, не токмо благочестия держателем не покаряхуся, но и на церковь Христову восколебашася ко своему имъ разорению и епископию Юрьевскую от истиннаго благочестия въ Латыньское бископьство претвориша, та же и церкви Божия разориша, потом же и святыя иконы попраша. На правоверныхъ же християнъ, живущих тамо, возбеснешася и гонение веле воздвигоша паче древнихъ злейшихъ иконоборець. И мучителие немилостиви быша имъ».
Это уже конфликт на религиозной почве.
Если же учесть, что Иван IV был человеком глубоко верующим, то факт покушения на церковь Христову приобретал в глазах царя чуть ли не решающее значение. Постоять за православную веру супротив латинского воинства – что могло быть почетнее в глазах русского самодержца.
На ту пору в Дерпте было два православных храма – Георгиевский и святого Николая. Первый для псковичей, второй для новгородцев. Понятно, что католические власти всячески стремились их закрыть.
6 января 1472 года во время праздника Богоявления, на льду реки Омвоже был арестован священник церкви святого Николая Исидор, а вместе с ним все православные прихожане, числом 72 человека. На следующий день, после того, как русские отказались перейти в католичество, всех их, включая женщин и детей, по приказу епископа утопили в проруби. Что же касается Исидора, то его обрядили в иерейские одежды и бросили в Иордань, где он накануне освящал воду. Имущество же казненных православных было разграблено. Тогда это преступление сошло ливонцам с рук, но теперь Иван Васильевич о нем вспомнил. Как и о словах своего отца, Василия III, который однажды заявил ландмейстеру: «я не Папа и не Император, которые не умеют защитить своих храмов» (Н. М. Карамзин).
Перечень обид продолжался: «Потомъ же гордостнии Немьцы и всех жителей Руских истребиша отъ земли Ливонския и домы ихъ
То, что русских купцов с завидной регулярностью грабили в Ливонии, отрицать было глупо. То, что царь Иван ищет повод для вторжения в Ливонию, тоже было понятно, недаром в адрес немцев прозвучала знаковая фраза: «Аще ли же неисправлени будутъ, то мечемъ своимъ претяше имъ».
Это была уже прямая угроза. Неприкрытая.
Ливонцы пуще огня боялись победителя Казанского и Астраханского ханства, что и засвидетельствовано русскими летописями. Та же «Книга степенная царского родословия» отмечает, что «божьи дворяне» были «страхомъ одержими».
Поэтому, выслушав все претензии в свой адрес, они скоренько снарядили посольство в Москву, «со многимъ молением милости и мира просящее и покаряющеся обетовахуся дань даяти мимошедших летъ и въ предхотящая быти лета и коньцы Руськия по древнему очистити и церкви Божия воздвигнути Рускимъ людемъ невозбранно дерзати». Как видим, немцы смиренно приняли практически все требования Ивана IV. Разрешали русским беспрепятственно возводить в Ливонии православные храмы. Даже соглашались выплатить легендарную «юрьевскую» дань, причем не только давать ее ежегодно в будущем, но и за прошедшие 50 лет, по одной немецкой марке с жителей Дерпта и области. Первая выплата должна была состояться в 1557 году. Мало того, по свидетельству Н. М. Карамзина, магистр клялся не вступать в союз с польским королем! И хотя царю была нужна война, он решил выждать. То ли еще не был к войне готов, то ли не хотел выглядеть агрессором в глазах «международного сообщества» того времени. Ждал, когда ливонцы совершат ошибку. И дождался.
Когда царский посол прибыл в Дерпт, чтобы ратифицировать договор, то ливонцы начали тянуть время, поскольку не желали становиться данниками Ивана IV. В итоге решили грамоту подписать, но при вручении объявить, договорной силы она не имеет, поскольку для этого необходимо согласие германского императора. Но государев человек только ухмыльнулся на немецкие уловки: «Царю моему нет дела до Императора! – сказал Посол. – Дайте мне только бумагу, дадите и серебро» (Н. М. Карамзин). А по прибытии в Москву доложил куда следует о вражьих происках. Что же касается Ивана Васильевича, то он с тех пор прибавил к своему титулу (и так не маленькому) – государь Ливонской земли. Так и писался отныне в грамотах да указах.
Прошло совсем немного времени, и к русскому царю вновь явились послы от магистра Вильгельма фон Фюрстенберга. В этот раз они стали просить об облегчении дани. Но это был уже перебор. Утомили своим словоблудием ливонцы Ивана Васильевича.
«Посольствами, учтивыми словами, льстивыми обещаниями, и навлекли на себя ужасное двадцатипятилетнее бедствие, в коем, среди развалин и могил, пал ветхий Орден как утлое дерево» (Н. М. Карамзин).
Царь их даже слушать не стал, велел вести дело боярам, а сам демонстративно распорядился готовиться к войне.
В январе 1558 года государева рать, где основную массу составляли служилые татары и представители народов Поволжья, вторглась в Ливонию. Царь знал, что делал, когда посылал на врага войско, состоявшее преимущественно из мобильных легковооруженных всадников. Большая война с осадой городов и полевыми сражениями в данный момент была ему не нужна, а вот пройтись по вражеской территории быстрыми отрядами татарской конницы, которые как метлой выметут у ливонцев все их добро, нажитое непосильным трудом, было вполне приемлемо. Нагнать на немцев страху, посеять смятение в их душах перед решающей кампанией, нанести максимально возможный материальный урон врагу – вот чего в данный момент добивался Иван IV. И надо сказать, это ему удалось.