Русская ёлка: История, мифология, литература
Шрифт:
Но в конце 1935 года Постышев ещё был в силе, и потому вопрос, не явился ли он действительно инициатором восстановления отвергнутого советской властью обычая, многократно разруганного в печати предшествующих лет, представляется вполне правомерным. Дать достоверный ответ на этот вопрос пока не представляется возможным. Однако можно проследить, как в книгах о Постышеве, которые одна за другой начинают выходить после его посмертной реабилитации в 1955 году, создаётся легенда о человеке, подарившем ёлку советским детям. Как бы ни оценивать личность и деятельность Постышева, эта создаваемая мемуаристами и биографами легенда имеет такое же право на существование, как и старинная немецкая легенда о Мартине Лютере, превратившем ёлку в рождественское дерево, английская легенда о королеве Виктории и принце Альберте, подарившим его англичанам, и целый ряд противоречащих друг другу американских легенд о появлении ёлки в Соединённых Штатах. В какой мере они соотносятся с реальностью, с точки зрения мифологии, не столь уж важно.
Описания эпизода о «реабилитации» ёлки, с которыми читатель встречается в мемуарах и биографических произведениях о Постышеве, дают возможность понять, во-первых, как создаются легенды о возникновении или же восстановлении в новом качестве ритуальных символических объектов; и, во-вторых, — как создаются легенды о «культурных героях», давших или же вернувших людям эти символические объекты.
Мемуаристы и биографы освещают жизненный путь Постышева как профессионального революционера и истинного коммуниста, загубленного Сталиным и его приспешниками. Постышев, который во время Гражданкой войны проводил военно-полевые суды на Дальнем Востоке и, как одобрительно пишут о нём некоторые авторы, говорил при этом, что «у нас нет уложений о наказании, у нас есть классовая совесть и революционное самосознание» [117, 348], в дальнейшей своей деятельности в мирное время изображается как партийный руководитель, главной заботой которого были люди. Его дела по улучшению жизни и бытовых условий населения перечисляются с неизменной тщательностью: занимая пост секретаря ЦК партии Украины, он благоустраивает городской сад в Харькове (бывшем тогда украинской столицей), улучшает работу городского транспорта, заботится о санитарном состоянии дворов, сам обедает в заводских столовых, следя за качеством еды для рабочих, и т.д. и т.п. «Доброе сердце» — так называет свои воспоминания о Постышеве один из его сослуживцев [66, 171].
По словам биографов, особенную заботу Постышев проявлял о детях. «Павел Петрович, — пишет мемуаристка, — очень любил детей. Он находил время, чтобы побывать в школах, детских домах, пионерских отрядах … в учреждениях, клубах и даже при жактах (жилищно-арендных конторах), где были пионерские форпосты» [56, 266]. Ему приписывается идея создания «культурного уголка ребёнка в доме» [249, 276]. Именно он в 1933 году обратился с призывом к пионерам села собирать колоски во время страды (сбором колосков занималась и я, пионерка начала 1950-х годов). В 1934 году, когда столица Украины переносится в Киев, Постышев передаёт харьковской пионерской организации здание республиканского ЦК с тем, чтобы создать в нём первый в стране Дворец пионеров, получивший его имя. Газеты сообщали о том, что, когда он покидал Харьков, школьники, не желая отпускать его, организовывали заставы. Рассказывая о посещении Постышевым два года спустя этого Дворца пионеров, корреспондент замечает: «Товарищ Постышев известен своею исключительной любовью к детям и исключительной заботой о них» [358, 206]. На второй день после опубликования заметки о ёлке Постышев, как сообщила «Правда», послал работникам этого учреждения срочную телеграмму: «Организуйте детям во Дворце пионеров новогоднюю ёлку» [285, 8].
Авторы мемуаров о Постышеве и его биографы, характеризуя своего героя, никогда не забывают включить в число его праведных дел напечатанную в «Правде» заметку о ёлке: «Разве забудут старые комсомольцы призыв Постышева сделать красочными новогодние праздники? Какой живой отклик и у родителей, и у самой детворы встретило его предложение устраивать ёлки?!» [256, 245]. Как обычно и случается в процессе создания легенд, поступок Постышева мифологизируется: одна за другой рождаются версии, каждая из которых, с одной стороны, повторяет, а с другой — развивает предшествующую, дополняя её новыми деталями. Нас убеждают в том, что именно у такого и только у такого человека могла возникнуть мысль о возвращении ёлки.
Г.А. Марягин, по его признанию, «знавший и наблюдавший» Постышева «в течение многих лет», в книге о нём, вышедшей в 1965 году в серии «Жизнь замечательных людей», пишет, что Постышев заговорил о возвращении ёлки «как-то на одном из заседаний», вспомнив при этом «о ёлке в Сокольниках, на которую вместе с Владимиром Ильичом приезжала Надежда Константиновна Крупская». Сюжет «ёлки в Сокольниках» пересказывается Марягиным явно по памяти и с ошибками: не Ленин с Крупской приезжали к детям на ёлку, как пишет он, а Ленин навещал жену в Сокольниках, где она в декабре 1919 года отдыхала в помещении лесной школы. Автор откровенно модернизирует события: до 1935 года, когда ёлка была под запретом, этот эпизод из жизни вождя не афишировался; широко известным он стал только после разрешения ёлки. Далее Марягин вкладывает в уста своего героя фрагмент из заметки, напечатанной в «Правде», превратив её в речь, адресованную его партийным сослуживцам по Киеву: «В дореволюционное время буржуазия и чиновники всегда устраивали на Новый год своим детям ёлку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями ёлку и веселящихся вокруг неё детей богатеев» и т.д. Вскоре после этого заседания, как пишет Марягин, и была напечатана заметка Постышева в «Правде», а в газетах появились шаржи: «Идёт высокий сутулый человек, с хмурым озабоченным лицом, но лучистыми глазами и несёт большую новогоднюю ёлку с пятиконечной звездой» [249, 278].
Т.П. Брауде, бывшая в 1930-х годах на Украине крупным профсоюзным деятелем и знавшая Постышева по Харькову, и по Киеву, на теме «Постышев очень любил детей» делает особый упор. Фантазируя на основе заметки, напечатанной в «Правде», она приводит якобы слышанные ею факты о «тяжёлом детстве» Постышева: «У Павла Петровича было очень тяжёлое детство. Он рассказывал, как с завистью засматривался в окна богачей, где на рождество стояли нарядные ёлки, светившиеся огнями. Стоял и думал: “Неужели никогда мне не придётся побывать у такой ёлочки?”» Советский партийный руководитель предстает в воспоминаниях Брауде в роли того самого «малютки», который, заглядевшись в окно богатого дома на разукрашенное дерево, думает «хоть раз бы мне праздник такой!» (см. выше сюжет о «чужой ёлке»). Образ «друга детей» мифологизируется в соответствии с известной и давно затасканной литературной схемой. Помня о своём тяжёлом детстве, лишённом ёлки, Постышев и задумывает «подарить всем детям праздник ёлки». Мемуаристка считает необходимым дать современному читателю, не осведомлённому в истории русской ёлки, пояснение: «Дело в том, что ёлка, как и другие атрибуты религиозных праздников, в частности рождество, после революции отпали сами по себе». (Как они «отпали сами по себе», мы уже знаем.) Далее говорится об отъезде Постышева в Москву на пленум, где поставленный им вопрос о ёлке был решён положительно. По возвращении в Киев он организует «первую послереволюционную ёлку на Украине»: лично распоряжается, чтобы во Дворец пионеров привезли самую большую, ветвистую ель, наказывает работникам не жалеть сил и средств, чтобы ёлка была «по-настоящему праздничной, красивой, нарядной»: «…и пусть дети вокруг неё танцуют, поют, играют, радуются приходу Нового года. Раздайте им подарки». Все его наказы, разумеется, были выполнены, и ёлка получилась замечательной. Постышев, придя на праздник со своими детьми, спрашивает их: «Ну, как, нравится?» Те, конечно, отвечают: «Очень нравится!» Отец радостно усмехается и говорит: «Раз нравится и старым, и малым, значит действительно хороша» [56, 276-278].
В мемуарах сына Постышева Леонида (впоследствии — старшего научного сотрудника Академии общественных наук при ЦК КПСС) история возвращения ёлки излагается как семейная легенда. Однажды летом 1935 года, вспоминает он, отец, обращаясь к детям, вдруг произносит странную фразу: «Что-то мы всё-таки не додумали…» По словам сына, Постышев все насущные проблемы всегда обсуждал с детьми. На этот раз «чем-то недодуманным» оказалось запрещение ёлки. Леонид приводит речь отца, которая представляет собой вариант всё той же заметки в «Правде». Однако в его изложении эта речь приобретает мемуарный характер: говорится уже не о каких-то абстрактных «детях рабочих, с завистью через окно посматривающих на… ёлку и веселящихся вокруг неё детей богатеев», а о самом Постышеве и его сверстниках: «С какой завистью мызаглядывали в окна богатеев, где вокруг наряженной и обвешанной подарками ёлки водили хороводы буржуйские дети». Составляя мемуары об отце, сын подготовился к изложению вопроса лучше, чем сослуживцы. В разговоре с детьми Постышев серьёзно обосновывает своё решение вернуть ёлку: теперь, когда появилась возможность дать детям рабочих радостный праздник, ёлку запретили как поповский предрассудок; однако при этом хорошего, весёлого праздника для детей так и не придумали. Попы были умнее: они, несмотря на то, что ёлка — обряд языческий, не стали с ним бороться, а использовали в своих интересах; «…подумал ещё и сказал твёрдо: “Вот будет очередной пленум ЦК, выступлю и поставлю вопрос о том, чтобы вернуть нашим детям этот чудесный праздник”». Отец напоминает детям о тех ёлках, на которых они сами присутствовали до наложенного запрета: «Да вы сами-то, наверное, помните, как маленькие веселились на ёлке?» Проблема обсуждается с разных сторон. Встаёт вопрос и о вреде, наносимом порубкой деревьев: «…но нам в школе объясняли, почему ёлку запретили: в лесу вырубали очень много маленьких ёлочек и этим наносили вред природе!», — замечает один из детей. Однако у отца уже всё продумано, и он без промедления отвечает, что ёлочки можно будет специально выращивать для продажи вблизи городов; «можно же делать их искусственными, из пластмассы или ещё из чего-нибудь, чтобы использовать не один год…» (Вопрос о ёлочных плантациях, насколько мне известно, не поднимался вплоть до 1960-х годов.)
Перед Новым годом Леонид тяжело заболевает двухсторонним воспалением лёгких. Когда отец уезжал на пленум, состояние сына было критическим. Вернувшись через несколько дней из Москвы, Постышев сразу же идёт к сыну, ставит на тумбочку возле его постели маленькую ёлочку, включает вилку в розетку — и «засветилась десятком маленьких стеклянных свечек красивая искусственная ёлочка»: «Смотри, что я тебе привёз Москвы! Это подарок тебе и всем советским детям. С этого Нового года опять будет праздник ёлки!» Леонид моментально пошёл на поправку: подаренная отцом ёлочка способствовала его выздоровлению. В семье так и говорили, что вылечили его не врачи, а ёлка [333, 303-304].
В посвящённом Постышеву романе Валерия Исаева «Соратник Сталина», вышедшем в 1999 году и «написанном по недавно рассекреченным документам архива ФСБ», легенда о человеке, подарившем ёлку советским детям, получает дальнейшее развитие. Эпизод о ёлке развёрнут здесь в пространное повествование и оформлен как самостоятельная новелла. Материалом, помимо всё той же заметки в «Правде», послужили биографии и воспоминания о Постышеве, но главным её стержнем, судя по всему, явились мемуары сына, предоставившие автору почву для безудержной фантазии. Как пишет Исаев, незадолго до наступления 1936 года Павел Петрович устраивает со своими детьми домашний «партактив», на котором ставит «проблему государственной важности» — о возвращении ёлки советским детям. На вопрос, как они предпочитают встретить Новый год — с ёлкой или без ёлки, все дети, не задумываясь, дружно высказываются за ёлку, но тут же пугаются. Для оправдания своего крамольного желания они ссылаются на всё ту же «ёлку в Сокольниках»: «Почему так получается? Все мы помним знаменитую ёлку в Сокольниках — во всех газетах писали про неё, про то, как у московской детворы побывали на ёлке Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна Крупская, а теперь про ёлку и говорить нельзя?» Вопрос о ёлке был задан и больному Леониду. Подросток реагирует на него весьма скептически: «А кто вам её разрешит, разбежались, она отменена, как буржуйская забава, чуждая нам…» Отец молча наблюдает за детьми, но «в душе» он уже знает: «ёлка в стране будет!»
Выслушав мнение детей, отец делится сними воспоминаниями о своём тяжёлом детстве. Сюжет «чужая ёлка» приобретает в этом рассказе особенный драматизм: оказывается, маленький Павлик вместе со своими сверстниками, с завистью глядя в окна на ёки в богатых домах, рисковал жизнью: «…в такую же новогоднюю пору, перебравшись через высоченную изгородь господской усадьбы», они, дети рабочих, «подбирались к ярко освещённым окнам, за которыми горела огнями чудо-ёлка. Она будила воображение, влекла к себе»; «мальчишки с рабочих прокопчённых окраин Иваново-Вознесенска уже ползли к ней… казалось, со всех концов города была видна ёлка, которая могла стоить им жизни». Здесь следует напомнить, что даже в самых трагических рассказах о бедных «малютках», глядящих через окно на чужую ёлку, никто и никогда не угрожал им. В худших случаях они просто замерзали тут же под окном.