Русская ёлка: История, мифология, литература
Шрифт:
В дневнике Корнея Чуковского содержится потрясающая запись, сделанная им на Рождество 1920 года:
Поразительную вещь устроили дети, оказывается, они в течение месяца копили кусочки хлеба, которые давали им [в] гимназии, сушили их — и вот, изготовив белые фунтики с наклеенными картинками, набили эти фунтики сухарями и разложили их под ёлкой — как подарки родителям! Дети, которые готовят к Рождеству сюрприз для отца и матери! Не хватает ещё, чтобы они убедили нас, что всё это дело Санта Клауса! В следующем году выставлю у кровати чулок!
В первые годы после Гражданской войны в городах, как и прежде, всё ещё продавалось много ёлок. Но население бедствовало, и мало кто мог позволить себе купить даже самую маленькую ёлочку. Мужики из пригородных деревень, привозившие в город ёлки, теряли предрождественский заработок. 25 декабря 1924 года Корней Чуковский
Третьего дня шёл я с Муркой к Коле — часов в 11 утра и был поражён: сколько ёлок! На каждом углу самых безлюдных улиц стоит воз, доверху набитый всевозможными ёлками — и возле воза унылый мужик, безнадёжно взирающий на редких прохожих. Я разговорился с одним. Говорит: «Хоть бы на соль заработать, уж о керосине не мечтаем! Ни у кого ни гроша; масла не видали с того Рождества…» Единственная добывающая промышленность — ёлки. Засыпали ёлками весь Ленинград, сбили цену до 15 коп<еек>. И я заметил, что покупают ёлки главным образом маленькие, пролетарские — чтобы поставить на стол.
Когда в некоторых семьях появлялась мало-мальская возможность приобрести к Рождеству хотя бы самую скромную ёлочку, то её покупали. Установленное в доме деревце возвращало людям праздник и воспринималось как примета постепенно налаживающейся жизни, восстановления разрушенных и попранных норм, обычаев и ценностей. Радость по поводу того, что впервые за несколько прошедших лет удалось устроить для детей ёлку, звучит в переписке известных фольклористов братьев Б.М. и Ю.М. Соколовых. В конце 1922 года Б.М. пишет:
Ниночка ещё со вчерашнего дня в восторге. Когда украшали с нею ёлку, то она прямо визжала от радости, безумствовала. А ведь так в общем скромно в сравнении, напр<имер> с тем, что мы видели в детстве. Но всё же наконец стало возможным опять радовать детей … Зажгли ёлку. Все танцевали, пели «О Tannenbaum, о Tannenbaum! Wie gr"un sind deine Bl"atter».
13 января 1922 года, то есть накануне старого Нового года, Б.М. Соколов рассказывает брату об устроенном в их доме празднике:
С 5 ч<асов> веч<ера> до 11 ч<асов> промаялся с ребятами: у них была ёлка, набрано было до дюжины детей … Я веселил детвору вовсю: скакал, прыгал, наряжался.
Когда понемногу начал налаживаться быт, снова стали организовывать праздники ёлки и в детских учебных заведениях. В том же 1922 году Б.М. Соколов рассказывает брату о празднике ёлки в гимназии, где учился его сын Игорь:
Во вторник веч<ером>… был на ёлке «маленьких» в гимназии, очень мило сошёл вечер, хотя рассердил меня Игорь, нарядившийся в… мои старые брюки и походивший на какого-то дурачка Иванушку вместо гнома, тогда как другие дети все были одеты оч<ень> изящно и красиво.
Казалось бы, всё шло на лад: ёлка вновь завоёвывала свои права не только в семьях, но и в школах. Однако дело обстояло не так просто: над ёлкой постепенно нависала угроза. Угроза эта пока ещё чувствовалась не всеми. Первый тревожный звоночек прозвучал уже через три недели после октябрьского переворота. Именно на него отреагировал Аркадий Аверченко в рассказе «Последняя ёлка», опубликованном перед Рождеством 1917 года в журнале «Новый Сатирикон». В нём говорится о том, как автор приносит в редакцию традиционный рождественский рассказ, включающий в себя весь необходимый «антураж», характерный для этого жанра, в том числе, конечно, и ёлку. «О каком Рождестве говорите?» — спрашивают его в редакции. «Даже ребёнок догадается! — вскричал я запальчиво. — Я говорю о Рождестве Христовом!» — «Так-с! А вы знаете, что народные комиссары из Смольного для уравнения нашего календаря с западным отменили в этом году Рождество?» — отвечают ему [2, 10-11].
В конце 1917 года «комиссары из Смольного» ещё не думали об отмене Рождества, однако уже 16 ноября, через три недели после октябрьского переворота, на обсуждение советского правительства был поставлен вопрос о календарной реформе, что, видимо, и явилось причиной для возникновения слухов об отмене Рождества.
Реформа календаря имела к ёлке непосредственное отношение, поэтому остановимся на этом вопросе несколько подробнее. Вплоть до Октябрьской революции Россия всё ещё продолжала жить по юлианскому календарю, в то время как большинство европейских стран давно перешло на григорианский календарь, принятый Папой Григорием XIII в 1582 году. Необходимость проведения календарной реформы, перехода на новый стиль ощущалась с XVIII века. Уже при Петре I в международных отношениях и в научной переписке Россия была вынуждена пользоваться григорианским календарём, в то время как внутри страны жизнь ещё
В целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени Совет Народных Комиссаров постановляет ввести по истечении января месяца сего года в гражданский обиход новый календарь.
Поскольку разница между старым и новым стилем составляла к этому времени 13 суток, то в результате реформы русское Рождество сместилось с 25 декабря на 7 января, а Новый год — с 1 января на 14-е. И хотя ни в декрете, ни в других исходящих от советского правительства документах этого времени об отмене праздника Рождества не говорилось ни слова, тем не менее следствием сдвига привычных дат оказалось сильное психическое потрясение народа, всегда, как показывает история, сопутствующее календарным переменам. Нарушение календаря воспринималось как ломка жизни с её традиционно связанными с определёнными датами православными праздниками. Г.А. Князев 1 января 1919 года (по новому стилю) записывает в дневнике: «Так и не знали “праздновать“ или нет “новый год”. Некоторые “встречали”, другие будут встречать по старому стилю — “Не хотим по-большевистски”» [189, 148]. Частная жизнь людей ещё долгое время продолжала идти по старому календарю, а пожилые люди через многие десятилетия привычно производили в уме несложную арифметическую операцию, как у Бориса Пастернака в стихотворении «Август»: «Шестое августа по старому / Преображение Господне» [307, 525]. Что будет с Рождеством и ёлкой после вхождения календарной реформы в жизнь, пока было непонятно.
Вторая, ещё более серьезная угроза ёлке состояла в том, что день октябрьского переворота стал навязываться народу как начало новой, социалистической эры. Утверждение системы советских праздников, которые вводились в новый календарь, создавало обстановку временного хаоса. Официальная печать давала указания, как следует проводить советские праздники, и делались попытки замещения старых праздников новыми. В 1922 году была проведена кампания за преобразование праздника Рождества Христова в «комсомольское рождество» или иначе — в «комсвятки». Основание комсомола (первоначально РКСМ) связывалось прежде всего с идеей воспитания молодёжи в духе атеистической идеологии. Введение нового календарного праздника под названием «комсомольское рождество» в противовес «поповскому рождеству», как стали называть великий православный праздник, соответствовало идее «подмены» праздников, что, по мнению советских идеологов, могло помочь народу органично перейти на новую календарную систему. Комсомольские ячейки должны были организовывать празднование «комсвяток» в первый день Рождества, то есть 25 декабря, которое было объявлено нерабочим днём. Мероприятия начинались чтением докладов и речей, разоблачающих «экономические корни» рождественских праздников. Потом шли спектакли и инсценировки, политические сатиры, «живые картины». Комсомольцы читали юмористические рассказы, устраивали игры, пели комсомольские песни на церковные мотивы. На второй день праздника организовывались уличные шествия, на третий — в клубах устраивались маскарады и ёлка, получившая название «комсомольской ёлки». Участники ёлочных карнавалов (в основном из комсомольцев-пропагандистов) рядились в самые невообразимые сатирические костюмы: Антанты, Колчака, Деникина, кулака, нэпмана, в языческих богов и даже в рождественского гуся и поросёнка. Проводились шествия с факелами и сожжением «божественных изображений» (икон). «Комсомольские ёлки» организовывались и в детских домах.
Создавая новые праздничные ритуалы, советские идеологи стремились использовать элементы традиционных календарных обрядов, как народных, так и религиозных. Именно поэтому ёлка и фигурирует на «комсомольском рождестве» как один из обязательных его компонентов. В качестве директивы по устройству нового праздника был выпущен сборник «Комсомольское рождество». На предприятиях детские ёлки организовывались в эти годы силами профсоюзных организаций. Рассказывая о «комсомольских святках» в Рязани, корреспондент «Правды» цитирует слова председателя завкома одного из рязанских заводов, якобы сказанные им перед новым, 1923 годом: «О детской ёлке подумать надо, и Новый год на носу… Танцульки устраиваем. Вчера одну устроили, на ёлку детям заработали миллионов 500» [175, 4].