Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска
Шрифт:
Только теперь меняется духовное содержание лирического героя. Глубже и тише стали стихи. Они отражают созерцания и видения автора. Так, например, посетив на обратном пути из Парижа Швецию, поэт пишет стихотворение, где передает свои тихие созерцательные размышления, возникшие перед развалинами древнего замка. Мы видим здесь глубокую обращенность души поэта к прошлому, его благоговейно-сердечное отношение к людям миновавших веков. В другом стихотворении («Тень друга») Батюшков описал еще одно событие, которое произошло с ним на обратном пути в Россию. Прежде чем сказать об этом, нужно отметить, что «Тень друга» – произведение знаковое для тогдашней словесности, потому что тема дружбы в новой поэзии начала XIX столетия становится одной из важнейших. Как уже говорилось, большинство стихов создаются в дружеском кружке и обращены к друзьям. Всякое почти произведение поэтов новой школы пронизано этим духом дружества. Так было и в поэзии Батюшкова. Но в ранних стихах друг – это в первую очередь соучастник легкомысленного веселья, сотрапезник и собутыльник, теперь же Батюшков касается сакральной, мистической стороны дружбы. Стихотворение «Тень друга» связано с образом Ивана Александровича Петина, выпускника Московского благородного пансиона,
Дружба для Батюшкова – это «неизъяснимое таинство сердца», «лучшее сокровище жизни» [73] . «Я ношу сей образ в душе, как залог священный, – писал поэт о своем погибшем друге, – он будет путеводителем к добру; с ним не разлучимся, с ним я не стану бледнеть под ядрами, не изменю чести, не оставлю ее знамени. Мы увидимся в лучшем мире» [74] . Воспоминания о друге суть воспоминания о добродетели, дружба дает возможность человеку нравственно возрастать, иметь четкий моральный ориентир. С другой стороны, смерть друга – это мистическое откровение о вечной жизни, она убеждает оставшихся на земле в том, что душа бессмертна. Не может исчезнуть бесследно столь драгоценное и любимое существо. Вечность становится чем-то очевидным, когда возлюбленный друг переселяется туда. Утверждением мистической вечности дружбы заканчиваются «Воспоминания о Петине». «Исполняя свой долг, – писал Батюшков, – он был добрым сыном, верным другом, неустрашимым воином. Этого мало для земного бессмертия. Конечно, есть другая жизнь за пределом земли и другое правосудие; там только ничто доброе не погибнет: есть бессмертие на небе!» [75]
72
Пушкин. II. С. 424.
73
Батюшков. С. 399.
74
Там же. С. 397.
75
Там же. С. 409.
Именно мистическая встреча с душой почившего становится темой стихотворения «Тень друга». В нем Батюшков описывает, очевидно, и в самом деле бывшее ему видение, которое посетило его на корабле во время плавания по Северному морю. Лирический герой стихотворения видит своего убитого друга в радостносветлом обличье, его лицо, «как утро майское, веселием цвело» [76] . Это видение не имеет в себе ничего жуткого, оно вселяет в сердце лирического героя веру в бессмертие и светлую надежду на грядущую окончательную встречу с тем «горним духом», каким стал его друг. Характерны общая тональность и настроение этого стихотворения. Лирический герой изображен в созерцательном состоянии «сладкой задумчивости», он погружен в тихие воспоминания, и все его существо находится в этой своеобразной медитации. Сам строй стиха – медленные и плавные шестистопные ямбы, ненавязчивые музыкальные аллитерации, приподнятая поэтическая лексика – передают возвышенно-созерцательное состояние, на фоне которого вполне органично возникает таинственное видение. Мистическая встреча с другом, описанная в стихотворении, явилась важнейшим подтверждением подлинности того восприятия дружбы, которое культивировали литераторы начала XIX века. Батюшков сознательно обращается не к абстрактным рассуждениям и поэтическим метафорам, а к описанию подлинного события и живого духовного опыта. Поэзия в самом деле становится дневником, летописью духовного мира поэта.
76
Там же. С. 223.
Другая, важнейшая, тема русской поэзии золотого века – это, конечно, тема любви. Чувство влюбленности, с которого в Петровскую эпоху снято было табу, не получило достаточно яркого, личностного выражения в XVIII веке. Переведенные Тредиаковским песенки из романа «Езда на остров Любви» – только неуклюжие упражнения на заданную тему, а «Любовные элегии» Сумарокова – попытка дать образец излияний любовных чувств по канонам классицизма. Ни у кого из поэтов прежнего века личное любовное чувство, конкретная история любви не стали материалом литературных произведений. Только в начале XIX столетия русские поэты пошли на сближение жизни и творчества. Первыми, кто написал стихи, посвященные конкретным возлюбленным и созданные под впечатлением подлинного любовного чувства, были Батюшков и Жуковский.
У Батюшкова это в первую очередь стихотворение «Воспоминания» 1815 года, в котором отразилось трагическое возвышенное чувство поэта по отношению к Анне Фурман. Его возлюбленная была воспитанницей известного мецената и благодетеля, президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина. Его большой дом в Петербурге был полон родственниками, приживалами и приживалками, а гостеприимная усадьба Приютино нередко вмещала несколько десятков гостей. Батюшков, приходившийся Оленину дальним родственником, нашел в нем покровителя и старшего друга. Еще до войны 1812 года он познакомился с Фурман в
Батюшков оказался на распутье. Его убеждали, что не стоит обращать внимание на сентиментальные чувства, и что, не испытывая особенной склонности к нему сейчас, невеста непременно полюбит его впоследствии. Но поэт ждал от возлюбленной ответного чувства и не хотел насильственного соединения. Пойти на этот брак значило для него поступить против совести и погубить и любимое существо, и самого себя. «Я не могу постигнуть добродетели, – писал он в то время, – основанной на исключительной любви к самому себе. Напротив того, добродетель есть пожертвование добровольное какой-нибудь выгодой. Она есть отречение от самого себя» [77] .
77
Батюшков. С. 177.
Таким отречением от себя был для Батюшкова отказ от брака. «Я должен покориться без роптанья воле святой Бога» [78] , – писал по этому поводу поэт. Он видел в необходимости отказа веление свыше и не хотел идти против него. Возгоревшееся в нем религиозное чувство помогло Батюшкову пережить разрушения радостных надежд, он все больше понимал, что подлинное счастье не в осуществлении своих желаний, а в таинственном соответствии высшей правде. Но и понимая это, поэт не мог не испытывать глубокой скорби и душевной пустоты оттого, что надежды его рухнули. «Не себе, а Богу обязан я, что Он спас меня из пропасти» [79] , – сообщал в это время Батюшков своему другу. И в то же время он признавался в том, что эти испытания оставили в его душе «совершенную пустоту». «Мы не для радостей в этом мире; я испытал это на себе» [80] , – говорил Батюшков, опять же подчеркивая свое неприятие каждодневности, романтическое выпадение из нее.
78
Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 224.
79
Там же. С. 231.
80
Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 231.
В стихотворении «Воспоминания» Батюшков изображает своего лирического героя в этом ключе. Он находится «под новым бременем печали», сетует на свою судьбу, на неверность дружбы и любви, но не перестает благоговейно вспоминать образ возлюбленной. Обращаясь мыслью к военным временам, он говорит, как высокое любовное чувство вдохновляло и укрепляло его. Подобно чувству дружбы, чувство любви для поэтов начала XIX века нередко носило сакральный характер. В этих стихах Батюшков изображает именно такое, священное, рыцарское переживание влюбленности:
На крае гибели так я зову в спасеньеТебя, последняя надежда, утешенье,Тебя, последний сердца друг!Средь бурей жизни и недугХранитель ангел мой, оставленный мне Богом!..Твой образ я таил в душе моей залогомВсего прекрасного… и благости Творца.Я с именем твоим летел под знамя браниИскать иль славы, иль конца [81] .Можно заметить, что образ возлюбленной соединяется в сознании лирического героя Батюшкова с мыслью о Боге, он видит в любви чувство, данное ему свыше, оно спасает его от отчаяния и малодушия. Этот образ оказывается для него «залогом благости Творца», основой для веры в существование прекрасного и идеального в этом мире. Очевидно, что влюбленность имеет религиозный характер, она связывает душу лирического героя с миром горним, настраивает ее на высокий лад. Подобно средневековому рыцарю, он выходит на бой с именем прекрасной дамы на устах. И думается, это не было только поэтическим вымыслом, люди того времени умели возвышенно чувствовать, не боялись ложной сентиментальности и культивировали в себе священное восприятие и любви, и дружбы, что не мешало им быть порой безудержно веселыми и легкомысленными.
81
Батюшков. С. 212
Оставив надежды на счастливый брак, Батюшков ощутил с новой силой пустоту жизни. Миновали героические военные годы, не было больше непосредственной веселости молодых лет, душа ощутила вкус вечности, разочаровавшись в радостях земных. Он не знал, куда идти. «Горестно истратить прелестные дни жизни на большой дороге, без пользы для себя и других; по-моему, уж лучше воевать» [82] , – писал в то время Батюшков. Внутренний кризис по-своему разрешается в городе Каменец-Подольский, где поэт пытался служить. Но не казенной службой, а высоким словесным служением ознаменовался для него период жизни в этом провинциальном городе. Здесь Батюшков начинает ряд статей, в которых ему удалось выразить свой духовный и творческий опыт.
82
Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 318–319.