Русская поэзия в 1913 году
Шрифт:
Порою высмеивались некие достаточно условные и тоже никого конкретно не задевавшие «измы», как в «повести в стихах» приятеля некоторых из акмеистов Алексея Липецкого «Надя Данкова»:
Цветы и Гамсун, и наряды, Толстой, и сельские обряды, И «измы» разные смешно Сливались в целое одно…А также вполне обобщенные «декаденты», как, например, в «Веселом райке дедушки Пахома»:
…картины пишут разные, хорошие и безобразные, а самые модные декадентские и хреноводные. Декадентская картина тем хороша, что не поймешь в ней ни шиша… А это современной публике и нравится, а художник тем и славится. Важнее шагает, длинные волосы отпускает и усердней за галстук заливает…
Или в стихотворении Жана Санаржана
Или у И. М. Радецкого в стихотворении «Невский»:
Наблюдаю, изучаю – Вижу много лиц… Много тощих декадентов, – Городских «интеллигентов» – И «лихих девиц»…Впрочем, эпитетом «тощая», согласно мемуарной заметке Анны Ахматовой, врач-гигиенист и поэт-дилетант Иван Маркович Радецкий воспользовался, обличая в январе 1913 года ее и ее сотоварищей: «Бородатый старик Радецкий, выступая против нас, акмеистов… с невероятным азартом кричал: “Эти Адамы и эта тощая Ева!”» [12] Означает ли это, что и в только что процитированном стихотворении Радецкий наскакивал в первую очередь именно на акмеистов? Так или иначе, но еще один из его опусов изобилует грубыми нападками на прямо названного по имени уже в заглавии поэта и прозаика из поколения старших символистов:
12
Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М.: Torino, 1996. С. 302.
Прямо перечисленные символисты обвинялись и в ядовитом стихотворении В. Терновского «Наши дни», вошедшем в его «Книгу настроений»:
Промчался век богатырей, – Пошли Бальмонты, Сологубы – Стихов красивых душегубы И воспеватели страстей…Легко заметить, что основными объектами для насмешек и инвектив массовых поэтов старшего и среднего поколений продолжали оставаться главным образом символисты. Чт'o такое футуризм и акмеизм, большинство из них просто еще не успели толком понять и прочувствовать. Однако более молодые со страстью обличали футуристов и (гораздо реже) – акмеистов.
К примеру, Н. Евсеев в стихотворении «Два памятника (Из Новочеркасских мотивов). По поводу постановки памятника Я. П. Бакланову» иронически стилизовал монолог прекраснодушных провинциалов, обращенный к условному скульптору-реалисту XIX столетия:
Мы дети прогресса… Дней прошлых завеса Тебя отделяет от нас… Иди к футуристам, Примкни хоть к кубистам – Тебя просветим мы сейчас.А Я. Коробов с А. Семеновским издали во Владимире-на-Клязьме книгу стихотворных пародий «Сребролунный орнамент», на титульной странице которой красовалось: «Автору “Громокипящего Кубка” благоговейно посвящаем». Адресата этого втайне глумливого посвящения пародировал Коробов:
Белый фартук. Шарф, гребенка, На щеках бутоны роз. – Няня, няня, у ребенка Оплаточьте сопленос…Он же насмешливо перепевал двух левых акмеистов – Владимира Нарбута и Михаила Зенкевича:
Багряносиний рядотуш И жирногноестный прилавок… И целый сонм скотинодуш Укорно зрится с пялопалок.13
Одно из пародируемых Коробовым стихотворений (Михаила Зенкевича) целиком приводится ниже в этом разделе нашей работы.
При этом жанровое определение «пародия» в подзаголовке к книге Коробова и Семеновского отсутствовало: сметливому читателю предлагалось догадаться обо всем самому [14] .
Но, по крайней мере, в одном встретившемся нам сходном случае даже самый сметливый читатель, вероятно, попал бы пальцем в небо: мы имеем в виду три вышедшие в Зенькове книжечки Сергея Подгаевского, производящие стопроцентное впечатление затянувшейся пародии на стихи сразу нескольких кубофутуристов, в первую очередь Алексея Крученых и Владимира Маяковского.
14
За подражание, а не за пародию принял книгу Коробова и Семеновского такой замечательный знаток русского авангарда, как Андрей Крусанов. См.: Крусанов А. Русский авангард. Т. I. Кн. 2. М., 2010. С. 463.
Приведем один характерный фрагмент из книги «Бисер»:
Затворились Квадратные Двери. Как же Не радоваться Такой Мудрости?! Свиньи, Гнояю Задверно Удавленных Гнидами. Гнусно Корчится Белиберда.Один – из книги «Эдем»:
из ночи слезливой выползла рыжая змея моих лжестраданий. Пускай будет так. Плач мой – визг. визг пришибленной собачонки… это из другой оперы… нет, нет… ничего подобного! улица. гм?И один – из книги «Шип»:
мне – учителю, тарабарщно, ните – ики.И только твердое знание о том, что будущий соучастник Владимира Татлина по выставке «синтезостатичных композиций» Сергей Подгаевский писал свои стихи абсолютно «всерьез», заставляет перестать относиться к ним как к пародии и попытаться увидеть в этих стихах опыт усвоения футуристической поэтики.
И все-таки вслед за М. Л. Гаспаровым резко обособлять русскую модернистскую поэзию от массовой представляется нам не вполне корректным и уж точно – излишне категоричным. О значительном влиянии модернистов на не модернистов от противного убедительно свидетельствуют хотя бы процитированные выше пародии молодых авторов на стихи Северянина, Нарбута и Зенкевича [15] .
15
«При анализе пародии как процесса рабочего, при учете рабочих моментов пародии, уясняется ее связь с моментом подражания, вариирования» (Тынянов Ю. Н. О пародии // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 292).
Весьма многочисленными в стихотворениях не элитарных поэтов были вариации модернистских программных текстов, а иногда и прямое копирование модернистов.
Особенно усердно осваивали поэтику Бальмонта:
Я – поэт для взалкавших немногих, Я – поэт предпоследних ступеней, Там, где света ползучие блики Переходят в холодные тени И шуршат на пороге. Я – горюч, едко-жгуч, как ланиты слеза, Я – река, я – ручей, я – загадка речей, Я – опал и рубин, аметист, бирюза…