Русская рулетка
Шрифт:
— С-сучка! — просипел Тамаев, решив, что Маша виновна в провале. Может быть, и не только она, может, уже образовалась целая стенка, может, там и этот фискал с птичьей фамилией, если его только не взяли на кладбище, может, и ещё кое-кто — всё может быть!
Кожаные куртки медленно прошли до поворота и, не оглядываясь, завернули за каменный купеческий дом с богатым мраморным портиком. Маша проводила их, постояла немного, радуясь теплу и свежему влажному воздуху, улыбнулась тихо и вернулась в дом.
— С-сучка! — повторил Тамаев, вытянул затёкшие ноги. — Погоди, заплатишь за всё, не отвертишься.
Он продолжал наблюдать за окнами. В квартире Таганцева было тихо. Никто не скользил за занавесками, тени исчезли, жизнь в доме едва теплилась.
«Засады нет, — понял Тамаев, — чекисты ушли и не оставили засады. А почему, спрашивается?»
На этот вопрос Тамаев не мог ответить, мог только догадываться. С одной стороны, у чекистов не хватало людей, с другой — Таганцева всё равно нет в Петрограде, он ушёл, а хватать случайных гостей, пришедших к служанке, не резон, с третьей — люди могли сесть в засаду вечером и ждать, когда к ним приплывёт настоящая рыба, не мелочь. В общем, всё это было неважным — важно, что засада на квартире отсутствовала, это Тамаев угадал безошибочно.
Через двадцать минут он вошёл в подъезд.
Остановился у резной дубовой двери с хорошо начищенной латунной табличкой, на которой было выгравировано: «Квартира № 20», взялся пальцами за круглую головку ручного звонка, хотел было крутануть, но остановил себя, сунул руку в карман бушлата, нащупал револьвер, резко выдернул руку, снова сунул в карман — проверял, не мешает ли что этому движению, которое может оказаться спасительным. Рука входила в карман и выходила из него легко. Тамаев снова взялся за холодную медную бобышку звонка и крутнул её, потом крутнул ещё раз и, сунув руку к револьверу, замер, слушая, какие же шаги раздадутся за дверью — лёгкие служанкины или чьи-то ещё? И не прозвучит ли что-либо подозрительное — возглас, шепоток, скрип паркетин под грузной мужской ногой? Он вздрогнул освобожденно, когда услышал невесомую поступь служанки и клацанье решительно отодвигаемого засова. Маша приоткрыла на цепочке дверь, увидела Тамаева, проговорила спокойно, ничему не удивляясь:
— Вы? — вздёрнула шпенёк цепочки, открывая дверь совсем. Глянула на тёмное угрюмое лицо Тамаева, спросила: — Что-нибудь случилось?
— Ничего! — ответил Тамаев.
Маша посторонилась, пропуская Таганцева в прихожую.
— В доме кто-нибудь есть? — спросил боцман.
— Есть, — помедлив, отозвалась Маша.
— Кто? — Тамаев прижался спиной к двери, подобрался.
— Да не бойтесь, — Маша беспечно рассмеялась, — ваш же моряк, вы его знаете, Сергей, — она отёрла пальцами глаза и снова рассмеялась, — ну и вид же у вас!
— К вам кто-нибудь приходил?
Прежде чем ответить, Маша опять помедлила, она словно бы обдумывала ответ, обдумывала слова, и Тамаев засёк это.
— К Владимиру Николаевичу приходили. Двое.
— Кто?
— Да по службе, я их не знаю, — сказала она, пригласила Тамаева. — Проходите!
— Кто там, Маша? — послышался с кухни голос Сороки.
«Вот мухомор! — со злостью подумал Тамаев. — Кошкодав! Что же я тебя не прикончил? Ведь я же знал, знал, что ты заодно с кожаными куртками! Клопоед!»
А с другой стороны, к Таганцеву могли действительно наведаться с работы, ведь самого профессора в Питере нет, он в отъезде, мало ли какие бумаги могли понадобиться в его торфяном ведомстве — сведения по червякам, по гнили, по урожаю клюквы, морошки и ряски в трясине, или справка о том, сколько водяных водится в болотах Псковской губернии. Тамаеву сделалось спокойнее, впереди словно бы свет замаячил, замигал. Ведь это действительно могли оказаться люди с работы. Ну а то, что они чекисты, штука объяснимая: торф — это тепло и электричество, это топливо, а топливом ныне занимаются чекисты.
— В доме больше никого нет? — спросил Тамаев.
— Никого. Да вы проходите, проходите!
Тамаев поверил Маше, расслабился — выходит, он на неё понапрасну окрысился. Вытер потный холодный лоб: так дело может дойти до того, что и собственного отца он скоро будет подозревать в связи с чека, а кому-то всё-таки надо верить, обязательно нужно верить, иначе — гибель. Иначе просто не продержаться. Тамаев вытер ботинки о волосяной коврик, лежавший у двери, потом, словно бы вспомнив дом свой, прошлое, вдруг расслабленно махнул рукой и принялся расшнуровывать ботинки.
— Не надо, не надо! — попросила его Маша. — Всё равно полы мыть.
— Пусть ноги отдохнут, — Тамаев снял ботинки и прошёл на кухню, за руку поздоровался с Сорокой. — Беда! — шепнул он.
— Что такое?
— Кто-то завалил вас!
— Кто? — испуганно, как показалось боцману, спросил Сорока.
— Эх, друг мой разлюбезный, пшеничный, пряничный, если бы я знал, — пробормотал Тамаев расслабленно. Сузил глаза. — Сюда чекисты не приходили?
— Приходили. Маня тебе же сказала — папку с бумагами забрали, в Сапропелевом комитете срочно понадобилась.
— И больше ни?
— Ни-ни!
Кивнув головой, Тамаев опустился на табуретку, обмяк, вытянул ноги и сладко пошевелил пальцами в носках. Интересно, сколько осталось времени до прихода чекистов, когда же они накроют эту квартиру? «А ведь обязательно накроют», — подумал он равнодушно.
— Дай мне хлеба, и я пойду, — сказал он Маше, подтянул под себя ноги.
— Да вы хоть бушлат снимите!
— Некогда! А ты Сорока, птичка Божья, будь начеку! — боцман сунул руку в карман, проворно выдернул — движение отработано до мелочей, нигде ничего не мешает, нигде ничего не застревает.
Неожиданно он услышал треск паркета в гостиной, насторожился, глаза его сжались в маленькие опасные щёлочки.
— Кто это? — почти беззвучно шевельнул он губами, побелел. На лбу Тамаева выступил пот.
— Никого, — ровным безмятежным голосом ответила Маша, и Тамаев всё понял. В тот же миг он увидел лёгкую прозрачную тень, шевельнувшуюся на обоях прихожей, и когда человек показался в проёме двери, стремительно выдернул из кармана револьвер и выстрелил. Пуля, громко взвизгнув, отщепила кусок косяка, вонзилась в толстый гвоздь, сплющилась и унеслась в комнату, чиркнув по живой плоти. Оглушённый человек медленно повалился вперёд, распластался на полу.