Русская современная драматургия. Учебное пособие
Шрифт:
И далее:
Девушка, он, оказывается, потерял сердце. Только и всего? Сейчас поищем.
Затем разыгрывается чудесная пантомима «поиска сердца» влюбленного Бима. В конце концов «сердце» на ладони передается любимой девушке Малютке: она «нежно берет сердце, как птенца, дует на него, гладит его. Бим на седьмом небе» (2,363–364).
В пьесах-сказках много забавной игры словами и игры в создание новых слов:
– Да я тут живу недалеко. Я, надо сказать, недалекая.
– У меня нет ничего. Я девушка ничего себе, все другим.
– Все мне делают замечания. Я просто замечательная.
В ответ на реплику «Вам придется долго ждать» героиня
Монтеры в «Двух окошках», о себе:
– Кто по грибы – те грибники.
– А мы по столбы! – Мы столбняки. Столбики. (Курсив мой. – М.Г.).
В «Двух окошках» есть игра в рифмы, и «нескладушки» в ритме детской считалки («Что-то города не видно // Рифма к этому „обидно“ // Что-то суши не видать // Рифма к этому „кровать“ // Все вокруг покрыто мраком // Рифма к этому „собака“ // А при чем же здесь собака? //…Дальше рифма не выходит…»). «Марш электромонтеров» в той же пьесе откровенно пародирует многочисленные пионерские «речевки»:
Левая калоша – ать,Левая калоша – ать,У кого родная мать,А у нас нет никого,Только электричест-во!Правая калоша – два.Правая калоша – два.У кого есть голова,А у нас нет ничего,Только электри-чест-во!Изобрететальность Петрушевской в этой области безгранична и остроумна: здесь и розыгрыши, и комическое обыгрывание многозначности слова, и словесные загадки. В пьесах-сказках для детей много веселого, забавного материала для спектакля-праздника, яркого зрелища, несущего добро, вопреки злу и жестокости «грубой жизни».
Пожалуй, именно сказки писательницы – самый веский аргумент в спорах вокруг ее творчества: Что это? Жестокое бытописательство, вскрывающее «пошлость пошлого человека», или полет фантазии, высокая поэзия? Безразличие к изображаемому, сторонняя, объективистская поэзия – или любовь к людям, сострадание? Ей принадлежат слова: «…Когда притерпишься с годами, присмотришься, познакомишься, окажется, что толпы нет. Есть люди. Каждый сам по себе человек со своей историей и жизнью своего рода, каждый со своим космосом, каждый достоин жизни, достоин любви…» (4, 23).
Творческое кредо Л. Петрушевской прекрасно сформулировано в киносценарии мультфильма «Сказка сказок»: «…А я поэт. Все увиденное, услышанное потрясает меня до глубины души. Чувства меня раздирают, я чувствительное существо. Мое рабочее место на площади, на улице, на пляже. На людях. Они, сами того не зная, диктуют мне темы и иногда даже целые фразы. Не говоря уже о красках: их я просто списываю с натуры… А я все равно поэт. Я вижу каждого из вас. Ваша боль – моя боль».
Список цитируемых произведений
1. Петрушевская Л. Песни XX века: Пьесы. М., 1988.
2. Петрушевская Л. Три девушки в голубом: Сб. пьес. М., 1989.
3. Петрушевская Л. Свой круг Рассказы. М., 1990.
4. Петрушевская Л. «…Нам – секс?» // Иностранная литература. 1989. № 5.
5. Петрушевская Л. Что делать! Опять двадцать пять // Драматург. 1993. № 2.
Глава 3. Авангардные тенденции в современной драматургии
Авангард в нашем искусстве был пресечен на взлете, во второй половине 20-х годов, как не совместимый с искусством социалистического реализма. Он на многие годы ушел в подполье, породив «самиздат» и «диссидентство», но все-таки существовал, опровергая ленинскую формулу, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».
С перестройкой «театральный андеграунд» застойных времен не просто поднялся на поверхность, но и «узаконился», уравнялся в правах с официальным театром. По всей стране на хозрасчетной основе активизировалась работа маленьких трупп, рождаются и в разной степени успешно функционируют маленькие театрики «На досках», «В арке», «На подоконнике», «На пятом этаже», «Новый театр», «Театр абсурда» и т. д. В начале перестройки их только в Москве насчитывалось около 200, а в Ленинграде – 70–80. Среди них есть традиционные по своим эстетическим устремлениям, но в большинстве своем они авангардные. «Авангард! Сюрреализм! Театр Абсурда! Интеллектуальный, философский, площадной, шаманский, абстрактный и еще бог знает какой это театр! Право же, современные студии бегут от плоского реализма, как чеховский Мопассан бежал от Эйфелевой башни», – не без иронии заметила критик Н. Ртищева в обзоре о Московских студиях [82] . Подробный анализ работы ленинградских студий представлен в альманахе «Современная драматургия» (1990. № 1. С. 183–199). Конечно, картина вырисовывается пестрая, причудливая, неоднозначная. Критик Е. Соколинский в статье «Ну, как там ваш?…» довольно остроумно высвечивает эти причуды некоторых ленинградских студий (Театр «Абсурд», неофольклорная группа «Дерево» и др. [83] . Когда-то именно из студийного движения родился новаторский театр Станиславского и Мейерхольда, Таирова и Вахтангова. Действительность подтверждает, что в условиях творческой конкуренции побеждают и выживают наиболее талантливые. Московский зритель уже сделал выбор, поддержал и полюбил «Табакерку» (театр-студия под руководством О. Табакова), театр «На Юго-Западе», «На Красной Пресне» («Около дома Станиславского»). Театр имеет право на любой лабораторный эксперимент, если он помогает выработке нового сценического языка. Атмосфера студийности предъявляет новые требования к художественной специфике драмы, и это один из факторов, несомненно влияющих на процесс обогащения сценической формы, если не брать в расчет «вольнолюбивое желание избавиться, наконец, от мучительной власти литературы» у вольных студийцев и замену драматургии «акциями», «вариациями» и тому подобными авангардистскими играми.
82
Ртищева Н. Путешествие по дилетантам // Лит. газета. 1988. 24 августа.
83
Соколинский Е. «Ну, как там ваш?…» // Совр. драматургия. 1989. № 6. С. 142–143.
Оградно, что в атмосфере свободы театрального творчества стали возрождаться прерванные традиции сосуществования различных направлений. Освобождается от мраморной неподвижности и мертвящей догматики система великого Станиславского, создан Международный театральный центр Мейерхольда; к нам вернулся, чтобы поразить и обогатить своей новизной театральный и педагогический опыт Михаила Чехова. Бережно восстанавливается и изучается наследие Е. Вахтангова, А. Таирова, С. Михоэлса благодаря открытию их архивов. Все это стимулирует театральных деятелей и драматургов к творческому поиску.
Выработке нового драматургического языка в большой степени способствует снятие табу на зарубежную авангардную пьесу, на «буржуазный» театр абсурда. К нам без негативного критического ореола пришли классики театра абсурда С. Беккет и Э. Ионеско (в литературном и сценическом вариантах), а также Г. Пинтер и С. Шепард, Т. Стопард и С. Мрожек, Ф. Аррабаль и Жан Жене. Длительная оторванность от мирового драматургического творчества, конечно, не лучшим образом сказалась на эстетических исканиях советских драматургов. Опыт авангардной зарубежной драматургии помогает современным нашим писателям найти художественный эквивалент открывшимся в пору гласности абсурдным явлениям нашей жизни, в недавнее время считавшимся «запретными зонами».
Об истоках современного драматургического авангарда
Новый «театральный язык» современной драмы, богато представленный в пьесах 80—90-х годов различными проявлениями на разных уровнях художественной формы и в содержании, отнюдь не свидетельствует о сформировавшемся уже течении, подобном «театру абсурда» на западе в 50—60-е годы. Режиссер и драматург А. Кургатников предпочитает называть такого рода произведения «пьесами с элементами абсурдизма, где нелепость человеческого существования уловлена живо и художественно, выводя историю к притче или острой метафоре» [84] .
84
Курганников А. Современная драматургия // Совр. драматургия. 1990. № 1. С. 182.