Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава
Шрифт:
Однако в X в. конное дело у киевских русов так и не получило сколько-нибудь заметного развития. Константин Багрянородный отметил, что русы покупали коней у печенегов, следовательно, сами коневодством не занимались. Одной из сдерживающих причин была дороговизна всаднического снаряжения: полный комплект тогдашнего всаднического вооружения (шлем, панцирь, меч с поясом, щит, копье) вместе с лошадью и упряжью равнялись по стоимости стаду в полсотни коров [433] . Конь по-прежнему оставался лишь символом сакрального могущества и социального престижа князя и русской знати. Подавляющее большинство дружинников сражалось пешими, а основным средством передвижения в военных походах была ладья. Вот характерные замечания иностранных писателей X—XI вв. о постановке военного дела у русов: «Они совершают походы на отдаленные земли, постоянно странствуют по морю на судах, нападают на каждое встречное судно и грабят его. Могуществом они превосходят все народы, только что у них нет лошадей» (это сообщение Ауфи относится, скорее всего, к таврическим русам, разбойничавшим на Каспии); «сражаются они копьями и щитами, опоясываются мечом и привешивают дубину и орудие подобное кинжалу. И сражаются они пешими, особенно эти прибывшие [на судах]» (Ибн Мискавейх о русах, напавших на Бердаа); «скифы [русы] всегда сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле» (Лев Диакон о войске Святослава); «тогда весь народ Рузов, бывший там, поднялся на бой: их было 6000 человек пеших, вооруженных копьями и щитами, которых просил [византийский] царь Василий у царя Рузов [Владимира Святославича]» (армянский историк XI в. Степанос Таронский). Впрочем, во время походов в глубь Болгарии войско Святослава могло передвигаться на конях, но перед сражением все русы, не исключая князя, обязательно спешивались [434] и строились «стеной». Единственный раз мы видим русов сидящими на лошадях во время сражения только в одном эпизоде из «Истории» Льва Диакона, где этот случай преподан как забавный курьез. Дело было под Доростолом, в котором заперся князь Святослав: «...скифы [русы] к концу дня выехали из города верхом — они впервые появились тогда на конях. Они всегда прежде шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами [на лошадях] не умели». Византийский историк отметил, что ромейская кавалерия легко и быстро разметала необученную русскую конницу. Во всех других «редких случаях, когда в составе войска русов упоминается конница, оказывается, что в походе участвовали союзники-степняки» [435] . Иначе говоря, конные отряды в русском войске состояли из нанятых на время ведения войны кочевников — печенегов, венгров и т. д. Среди объективных причин, обусловливавших такое положение дел, главной была та, что восточноевропейские породы лошадей, слабые и малорослые (всего до 130 см в холке), были плохо приспособлены для того, чтобы носить на себе тяжеловооруженного всадника. На Востоке же с давних пор существовали боевые породы, отличавшиеся выносливостью и высоким ростом (до 150 см в холке) [436] .
433
См.: Рутткаи А. Войско и вооружение в великоморавский период // Великая Моравия и ее историческое и культурное значение. М., 1985. С. 150.
434
К.А. Михайлов, ссылаясь на Льва Диакона, пишет, что в одном из сражений под Доростолом Святослав сражался «на коне, посреди пешей фаланги русов, когда его ранил Анемас из свиты императора Цимисхия» (Михайлов К.Л. К вопросу о формировании всаднической субкультуры в Древней Руси // Новгород и Новгородская земля. История и археология (Материалы научной конференции. Новгород, 26—28 января 1994 г.). Вып. 8. Новгород, 1994. С. 98). На самом деле это известие принадлежит Скилице — византийскому историку XI в. У современника событий Льва Диакона нет прямого указания на то, что Святослав бился верхом.
435
Михайлов К.Л. К вопросу о формировании всаднической субкультуры в Древней Руси. С. 99.
436
См.: Витт В.О. Лошади пазырыкских курганов // Советская археология. Т. XVI. 1952. С. 186—187.
Ополчения восточнославянских племен также сражались пешими. Новгородская летопись передает слова новгородцев, изъявивших свое согласие поддержать князя Мстислава: «Княже, не хочем измерети на коних, но яко отчи наши билися... пеши».
Дружинная организация у русов имела характерную особенность, которая заключалась в том, что, наряду с князем, своей личной дружиной обзаводилась и его супруга. В сказании о мести древлянам Ольга повелевает «дружине своей», но упоминает также о «дружине мужа моего». Более подробные сведения о двух дружинах княжеской четы приводит сага об Олаве Трюггвасоне: «У сильнейших конунгов того времени [имеются в виду «конунги Хольмгарда», то есть русские князья] был обычай, что супруга конунга имела половину гридней и содержала их на своем иждивении и получала на то казну и все, что нужно было. Так было и у конунга Вальдемара, что супруга его имела не менее гридней, как и сам конунг, и они очень спорили между собою об отличных людях, ибо тот и другая хотели иметь их в своей службе». Жену князя Владимира сага об Олаве именует Алогией (искаженная форма имени Ольга) [437] , что позволяет приурочить свидетельство о дружине киевской княгини к середине X в.
437
Тождество Алогии и Ольги прослеживается и по эпитетам: Алогия из саги — «мудрейшая из жен», летописная Ольга — «мудрейшая всех человек».
Известие саг о численном равенстве дружин князя и княгини имеет подтверждение в древнерусском эпосе. В былине об Иване Годиновиче князь Владимир говорит, посылая богатыря на подвиг:
Гой еси, Иван Годинович! Возьми ты у меня, князя, сто человек Русских могучих богатырей, У княгини ты бери другое сто [438] .Здесь как бы молчаливо предполагается, что на каждые «сто» князя княгиня может выставить свои «сто». Точного количества дружинников Игоря источники не сообщают. Имеются данные Ибн Фадлана, относящиеся к началу 20-х гг. X в., о «400 богатырях» Олега II, «царя русов». Примерно ту же цифру называют былины, оценивая воинскую силу Красного Солнышка. Собираясь в поход против Чурилы Пленковича, Владимир «взял с собою князей и бояр и могучих богатырей... тут собралось их пять сот человек». По всей видимости, численность дружины Игоря, постоянно находившейся при нем на «дворе теремном», вряд ли превышала пять-шесть сотен человек. Судить об этом по аналогии с положением дел у соседей Киевской Руси невозможно. Если у Олава Святого поначалу было всего 60 дружинников, а позже их число возросло до 300, то польский князь Мешко I (ум. в 992 г.) содержал при себе разом 3000 вооруженных людей; примерно такой же, а может быть, и большей воинской силой располагал моравский князь Святополк I. [439]
438
Соловьев С.М. Сочинения. С. 201.
439
См.: Рутткаи А. Войско и вооружение в великоморавский период. С. 145.
Старшая дружина
Княжеская дружина была иерархическим сообществом. Наряду с дружиной вообще, летописи знают старейшую и молодшую дружины. Хотя эти термины появляются в летописи только в записях, относящихся к концу XI в., возникли они у славян гораздо раньше (старшая и младшая дружины существовали, например, у великоморавских князей второй половины IX в. [440] ) и с течением времени меняли свой социальный смысл.
440
См.: Там же. С. 143.
В середине X в. к старейшей дружине на Руси относили огнищан, или гридей.
Огнищем в древности называлось всякое кострище, пашня на подсеке или изгари (то есть на месте сожженного леса), стоянка пастухов с костром и т. д. [441] В более тесном значении это было место в доме, где разводился и поддерживался огонь, — домашний очаг. Огнищанами, следовательно, первоначально были те, кто кормился и обогревался возле огнища, члены домашней общины, большой патриархальной семьи: сам домохозяин, его семья, родичи и рабская прислуга — челядь. Со временем под огнищем стали подразумевать вообще дом, двор. Слово «огнищане» в этом смысле соответствовало древнерусскому домочадцы, северогерманскому hirdmann и латинскому familiaris или domesticus [442] .
441
См.: Ключевский В.О. Подушная подать и отмена холопства в России. Изд. 2-е. СПб., 1918. С. 316; Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. Изд. 10-е. СПб., 1917. С. 97.
442
См.: Дьяконов М.Л. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. Изд. 4-е. СПб., 1912. С. 75; Пресняков А.С. Княжое право в Древней Руси. С. 230—231.
С усложнением общественных отношений прежнее значение термина огнищане быстро ветшало. Однако его все еще охотно прилагали к разным категориям «домочадцев», даже если для обозначения последних уже существовали особые термины. Например, средневековый чешский памятник Mater verborum толкует слово огнищанин как libertus — «вольноотпущенный» [443] (вольноотпущенники обыкновенно оставались жить в доме бывшего хозяина). В древнерусском переводе «Слова Григория Богослова» греческое слово раб переведено словом огнище, хотя для раба в древнерусском языке имелся термин челядин. Договор князя Владимира Святославича с волжскими булгарами (1006 г.) знает огнищан («огневтину») как население княжеских сел; Даниил Заточник уточняет, что речь идет о людях князя, сельской княжеской администрации, тиунах и рядовичах: «...не держи села близ княжа села: тивун бо его аки огнь... и рядовичи [слуги] его аки искры». Тиун огнищный из Русской Правды — то же, что и более поздний дворецкий: управляющий княжеским двором. Стало быть, в этом случае под огнищем понимается не только двор как хозяйственная единица, но и те, кто к этому двору принадлежит — огнищане (точно так же впоследствии понятие княжеского или боярского двора необходимо включало в себя дворян — дворовых людей, военных слуг). Княжьими огнищанами были старейшие дружинники, «домочадцы» княжеского огнища-очага-дома-двора [444] , с которыми князь делил кров и стол.
443
Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. С. 97—98; Соловьев С.М. Сочинения. С. 316. Примеч. 351.
444
От польского летописца Галла Анонима известно, что князь Болеслав Храбрый называл своих дружинников не слугами, не рыцарями, а сынами княжескими. Подобное обращение было обусловлено, конечно, не одним только христианским добросердечием князя, а уходило корнями в давнюю традицию.
Вещи из «княжеских» и дружинных курганов
Старейшие дружинники назывались еще гридями, гриднями, гридью, гридьбой. «Гридь» — общеславянский термин: например, у хорутан грида значит «громада, сборище, толпа», то есть та же «дружина» [445] .
Гриди были воинами и княжескими телохранителями, которые обыкновенно несли службу в особом помещении перед княжескими покоями — гриднице (она же была местом, где проходили приемы и пиры). Их набирали из храбрейших воинов, удальцов, избравших войну своим ремеслом. Как уверяет сага об Олаве Трюггвасоне, князь и княгиня всеми средствами стремились заполучить таких «отличных людей» себе на службу и даже соперничали в этом между собой. Древнерусские былины, в свою очередь, дают немало примеров того, с каким почетом принимали в княжьем тереме заезжих витязей, желавших послужить князю «верой-правдою».
445
Соловьев С.М. Сочинения. С. 316. Примеч. 346.
Вступая в княжескую дружину, ратник попадал в категорию зависимых людей, холопов. Понятие холопства в IX—X вв. не совпадало с тем, которое мы знаем по памятникам более позднего времени. В дохристианской Руси холоп не был представителем особого класса или сословия. Холопство было не общественным положением, а служебным отношением, «тот, кто решился служить другому, — холоп, таково основное значение слова на Руси» [446] . Так, в Повести временных лет Иеровоам, иудейский аристократ, поступивший на службу к царю Соломону, назван «холопом Соломоновым» (статья под 986 г.). В X в. холопа сближали с рабом, но опять же не в том значении, какое это слово приобрело позднее. Рабами были все те, кто работал, то есть служил (работа в смысле физического труда выражалась термином страда: трудиться — страдать) [447] . В договоре Олега с греками есть статья «О работающих в Грецех Руси у христьяньского царя», подразумевающая русов-наемников, служивших в византийском войске; договор Игоря называет их «Русь работающе у Грек».
446
Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986. С. 167—168.
447
См.: Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. VI. С. 117.
Конечно, гриди не были рабами в собственном смысле слова, живой собственностью князя. Личная зависимость от князя не исключала их из категории мужей, ибо они служили ему своим мечом, а не находились в услужении, в черной работе. Своеобразие древнерусского «рабства»-холопства заключалось в теснейшей личной связи между господином и его слугой, вплоть до полного «поглощения» личностью господина личности «раба» — зависимого, служилого человека, благодаря чему, однако, последний мог обрести даже более высокий, по сравнению с неслужилыми, и в этом смысле «свободными», людьми социальный статус. Поэтому положение княжьего гридня было двойственным и противоречивым. Он стоял выше свободных людей на социальной лестнице, так как представлял для князя большую ценность, нежели любой другой «муж», и в то же время его личная свобода была скована такими обязанностями и ограничениями, каких никогда не знал рядовой обыватель Русской земли. Причем это касалось не только воинской обязанности проливать кровь в походах и сражениях. Умирая, князь забирал своих гридей с собой в числе прочих вещей, сопровождавших его в мир иной. Ибн Фадлан записал со слов купцов-русов, что «наиболее надежные» дружинники русского князя «умирают при его смерти и бывают убиты за него».
В документах первой половины X в. (договорах 911 и 944 гг. с греками) встречается термин боляре, бояре. Происхождение его остается загадкою. Сторонники славянской этимологии думали, что в образовании двух форм термина «болярин/боярин» участвовали два славянских корня: бой-/вой- и боль- (краткая форма от болий, больший). Болярин/боярин с этой точки зрения — доблестный воин из среды славянской знати. Убедительность этого объяснения несколько подрывается тем, что у термина «боляре/бояре» имелась еще и третья форма — были. Например, в древнерусском переводе хроники Иоанна Малалы читаем, что Юлий Цезарь «бысть убиен» своими «былями», то есть римскими сенаторами.