Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава
Шрифт:
Впрочем, далеко не безупречно и мнение о заимствовании славянами этого термина, так как его с одинаковым успехом выводили из самых разных наречий. Одни ученые ссылались на сарматское слово поярик/боярик, означавшее умного человека. Другие указывали на скандинавское baearmenn/baejarmenn («баармен», «байярмен») — «муж града» и одновременно «служащий при дворе». По разумению третьих — это тюркизм (в булгарской орде знатные люди, приближенные хана, именовались бойлами). Составители этимологических словарей, как правило, отдают предпочтение либо славянской, либо тюркской версии.
Как бы ни обстояло дело с происхождением слова «боярин», нам важно прежде всего то, каково было его социальное значение на русской почве. Принято считать, что боярство издревле составляло дружинную верхушку. Но содержание этого термина для первой половины X в. представляется не совсем ясным. Заглянем в договор 944
Бояре из договора Святослава с греками («кляхся аз царям греческим и со мною бояре и русь») совершенно безлики. К ним, по-видимому, не относится даже упомянутый рядом со Святославом Свенгельд, так как ни летописец, ни вставленное в летопись дружинное предание об Ольгиной мести ни разу не называют его боярином.
В самом тексте Повести временных лет, применительно к событиям IX—X вв., «боляре» появляются в позднейших летописных списках, со значениями слова, принятыми в XII—XV вв. Так, в статье под 944 г. бояре оказываются равнозначны русским послам, доверенным лицам самого Игоря, его жены, сына и других членов княжеского рода: «Игорь же посла боляре свои к Роману... И приидоша [в Царьград] Русскиа послы...» Там, где Лаврентьевская летопись, следуя древнейшему тексту, говорит, что Олег, взяв Смоленск, посадил в нем «муж свой», Троицкий список XV в. дает чтение: «посади боярина своего». Воскресенская летопись заменяет «болярами» всю дружину первых князей: Игорь, «дошед Дуная», созывает на совет «боляре своя» (вместо «созва дружину», как значится в старейших списках Повести); в аналогичном эпизоде доростольского совещания Святослава с дружиной («и поча думати с дружиною своею») стоит: «поча думати с боляры своими», хотя далее говорится, что речь князя «люба бысть... воем», то есть всем дружинникам.
Весьма вероятно, что в X в. связь между терминами «бояре» и «дружина» была не столь тесной, как в последующее время. В своем первоначальном значении на Руси термин «боярин», скорее всего, подразумевал членов великокняжеского рода, а затем и всю русскую родовую знать.
Постепенно круг лиц, на которых распространялось это значение термина «болярин» («благородный, знатный человек»), расширялся, но не столько за счет дружинников-гридей, сколько благодаря отождествлению с «болярами» представителей местной славянской аристократии — «князей» и прочих родовых старейшин.
Конечно, часть гридей стояла теснее и ближе к князю — например, те же послы. Однако вряд ли все они назывались боярами, поскольку многие из них не принадлежали к знати. В сочинении Льва Диакона о русско-византийской войне 968—971 гг. фигурирует Икмор, «храбрый муж гигантского роста, первый после Святослава предводитель войска»; позднейшие византийские писатели Скилица, Кедрин и Зонара уточняют, что своим высоким положением среди русов Икмор был обязан исключительно своей личной доблести, а не знатности рода.
Высшим дружинным званием в X в. был чин воеводы, а не боярина. Воевода являлся ближайшим помощником князя, военным и административным распорядителем. По словам Ибн Фадлана, у «царя русов» есть «заместитель, который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных». Возможно, звание воеводы распространялось и на посадников, сидевших в городах и крепостях. Как показывает пример Икмора, знатное происхождение не всегда отличало воеводу, однако это не мешало ему иметь собственную дружину («отроки» Свенгельда).
Младшая дружина
Молодшие дружинники в X в. назывались отроками. Хотя они также считались боевыми членами дружины, главная их обязанность состояла в обслуживании личных нужд князя, исполнении различных его поручений. Именно такими домашними прислужниками они являются в летописи: «Посем седоша древляне пити, и повеле Ольга отроком своим служити пред ними»; когда греческие послы «придоша» к Святославу, «поклонишася ему, положиша пред им злато и паволоки», князь сказал «отрокам своим: схороните»; «и придоша отроци Володимеровы, и поведаше ему всю речь Рогнедину» и т. д.
Отроки всегда находились при князе, готовые исполнить любую его прихоть: «И се слышавше вой, разыдошася от него, Борис же стояше с отроки своими...» Русская Правда отмечает княжого отрока в одном ряду с поваром
Вещи из «княжеских» и дружинных курганов
Кажется, по своему положению отроки приближались к челяди, рабам, хотя и привилегированным, освобожденным от черной работы по хозяйству. Этимология слова отрок, во всяком случае, позволяет проследить происхождение молодшей дружины из рабов. В старославянском, чешском и словацком языках «отрок» собственно и значит «раб» [448] . Княжьими отроками называли, по-видимому, малолетних чужеземных пленников [449] , обращенных в рабов. О любимом отроке князя Бориса известно, что он был родом угрин, венгр («сын угреск»). В летописном рассказе (под 968 г.) об освобождении Киева от печенежской осады важную роль играет отрок, умевший говорить по-печенежски, — должно быть, выходец из Великой степи. Среди отроков-детей могли быть и славяне, которые попадали в Киев после «примучивания» под дань очередного восточнославянского племени.
448
Фасмер М. Этимологический словарь. Т. III. С. 172.
449
Отрок значит буквально — неговорящий, бессловесный. Слово образовано с помощью отрицательной приставки от- (в значении «не») и корня рок- глагола ректи — говорить, сказать (см.: Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. Т. 1—2. М. 1910—1914. Т. I. С. 669).
Допуская известную условность, можно сказать, что эти подростки были при князе кем-то вроде пажей и янычар одновременно. Взрослея, они становились полноценными членами молодшей дружины, воинами. «Отроци» Свенгельда выглядят настоящими боевыми дружинниками — «изоделись суть оружием и порты». Похоже, что в количественном отношении отроки преобладали над гридями. На это как будто указывают слова патриарха Фотия по поводу нападения русов на Константинополь в 860 г.: «О город, царствующий почти над всею вселенною, какое войско, не обученное военному искусству [450] и составленное из рабов, глумится над тобою...» Не исключено, впрочем, что византийцы относили к «рабам» и гридей, княжеских холопов. Опираясь на значение слова огнищанин как «вольноотпущенный», М.Ф. Владимирский-Буданов предполагал, что некоторые старшие дружинники могли происходить из младших, невольных слуг князя [451] .
450
Эти слова не следует понимать буквально. Они означают только то, что русы в своей стратегии и тактике не придерживались правил византийских военных трактатов.
451
См.: Владимирский-Буланов М.Ф. Обзор истории русского права. Изд. 5-е. Киев, 1907. С. 35 и след.
Дружинная честь
Но если гридень был военным холопом князя, а большинство отроков — его рабами, то и князь находился в зависимости от своей дружины. Тот и другая состояли в отношениях взаимной несвободы и ответственности, которые определялись понятием дружинной чести.
Древнейшее значение общеславянского слова чьсть — «понимание». Поступить честно, таким образом, значило быть понятым другими членами группы, удостоиться уважения с их стороны за соблюдение принятой в этом обществе моральной нормы. Отношения групповой чести отрицают свободное проявление человеческой личности, целиком порабощают ее общественным установлениям и предрассудкам [452] . Однако же они резко ограничивают сферу произвола в группе, признавая за каждым ее членом некое кастовое благородство — честь и сопряженные с ней права, в том числе право на обережение этой последней от незаконных, бесчестных посягательств.
452
По случаю можно вспомнить лермонтовское: «Погиб поэт, невольник чести...»