Русский ад. Книга вторая
Шрифт:
– А че стрелять-то? – пробормотал Егорка и вдруг опять засмеялся; кажется, он не сомневался, что говорит сейчас сам с собой. То есть раньше это был один Егор Васильевич Иванов, а теперь их, Егор-Васильевичей, двое, потому как Егорка пил-пили допился наконец до полного сумасшествия, как и предрекала ему Катюха.
– Брат! – завопил Егорка. – Братик мой, ты здеся?
Сам меня нашел, да? Давай обнимемся, брат, – и Егорка стал обхватывать воздух руками.
Он радовался, что нашел наконец родного человека.
– Белая горячка, – прошептала Ольга Кирилловна.
– Стреляю… – предупредил Окаемов.
– Стреляй, черт с тобой, – разрешил Егорка; как же это смешно, обнимать руками воздух! Обнял воздух – и вроде как ты уже не один! А может, вдруг кто-то третий появится, но этот… третий… тоже ты!
– Стрелять-то чего?.. – бормотал Егорка. – Дурацкое дело – завсегда подлое…
Окаемов улыбнулся:
– За нарушение паспортного режима.
– А ты-то ис-шо… кто здесь будешь? – не понял Егорка, и какая-то догадка… вдруг смутно промелькнула у него в голове.
– Слышь, вы… ящероубогие! С вами власть говорит!..
Егорка замер. Ольгу Кирилловну, как и голос Наташки, своей жены, он различал в любом состоянии.
Фроська так глубоко зарылась в опилки, что у нее не было даже щелочки разглядеть Егорку, но Фроська все слышала и лихорадочно соображала, как же ему помочь.
– Сщ-а… товарищ участковый в вас гранатой кинется, – предупредила Ольга Кирилловна. – Раз вылазить не вылазите!..
Все! Теперь Фроська не сомневалась, что она сегодня умрет.
…Как? Я умру?.. Жила-жила… и вдруг умру?..
Егорка перекрестился. Потом навернулись слезы, – за ним пришли, там, за стеной, милиция, а милицию ненавидела вся страна.
– Ты права, Оленька… – Окаемов сообразил наконец, что Егорка так просто не сдастся, лезть за ним придется ему самому, но пачкаться не хотелось. Надежнее всего, конечно, привязать здесь, у лаза, собаку и отойти пока пообедать. Окаемов проголодался. Тем временем подъедет кто-то из младших чинов… вот пусть и занимаются…
Только за собакой надо обращаться в отделение, собаку быстро не привезут.
– Батяня мой, Оленька, в войну… великую чеченов из Урус-Мартана выселял. Врываемся мы, говорит, к чеченам на грузовиках, целая рота… – Окаемов решил передохнуть; надо же понять, что теперь делать, – темень непроглядная, моторы ревут, фары слепят… и мы стоим грозно, с автоматами наперевес: «Десять минут на сборы! Всем по машинам!»
А чечены… маленькие такие, грязные, детишков к себе прижимают, трясуться, потому как ночь кругом, а тут автоматы и фары… – вот тогда, сынок, говорил батяня, я и был человек! Свою силу чувствовал. Захочу, говорит, перестреляю их к чертовой матери! И ничего мне за это не будет, потому что товарищ Сталин сказал, что чечены Родину предали, Гитлера полюбили…
– Во как…
– Очень хорошо, я считаю, что тогда все на свете русские решали. Везде порядок был.
– Мы, Палыч, великий народ, – подтвердила Ольга Кирилловна. – Мы запросто можем всех перестрелять. Я вот думаю: может, их правда гранатой? Примите решение, товарищ капитан.
– Не, Оленька, не! Здесь собачка нужна… Конкретно натравленная.
– Верно Палыч, ой как верно, – лепетала Ольга Кирилловна, заглядывая Окаемову в глаза. – Тут же пробочкой выскочут…
Егорка застонал.
– Эй товарищ… – тихо просил он. – Пожалуйста… не надо песиков. У нас ребеночек тут живет.
– Какой, бл, ребеночек?.. – вздрогнул Окаемов.
– А?..
– Дети, говорю, откуда?
Они испуганно переглянулись с Ольгой Кирилловной.
– Где ребенка украл?
– Зачем… украл?.. Крыса больная… с нами живет, – испугался Егорка. Ее ж испугать можно… песиком…
Он застонал, обхватив голову руками.
– Ну и вылазь, – гаркнул Окаемов. – Личность твою установим, и сразу отпущу. Слово русского офицера!
– Егоркой меня зовут! – крикнул Егорка. – Иванов я… Русский! Егор Васильевич! Я ничего плохого не делаю… честное слово! Крест даю!
– А девка где?.. – насторожилась Ольга Кирилловна. – Девка куда деласи?
– Так гуляет где-й-то… Я ей что, надсмотрщик? Сам переживаю, не обидел бы кто! С вчера ис-шо ушедши. А где – не скажу, потому как ведать не ведаю, товарищ! Проснулся, ее нет…
– Считаю до двух, – громко повторил Окаемов. – Или вылазь, или пуля в живот!
– Зачем пуля? – закричал Егорка. – Зачем?
– За нарушение паспортного режима.
– А?
– Закон у нас такой. У милиции. Мы стреляем, когда хотим. Р-раз…
– Да какой я гражданин? – пробормотал Егорка. – Засранец я, самому ж неловко…
Он поискал глазами Фроську и вдруг увидел кончик ее хвоста. Вот радость-то, хоть крыска здесь…
– Мудофлоты!.. – вдруг истошно завопила Ольга Кирилловна. – Товарищ Окаемов, глянь! Это ж мой бидон, бл!.. Это ж… меня грабанули, Окаемов! Ты… ты слышишь, меня? Участковый! Мой!
Окаемов не слышал:
– Два…
– Палыч, Палыч… прикинь! – теребила его Ольга Кирилловна. – Это же меня наказали! Эти двое! Они уперли, срань чертова! Такой бидончик был… Новенький! – всхлипнула она. – Это что ж… они в квартиру мою залезали?! В квартиру? Через балкон? Нет, все! Теперь все! Сча я сама им нутреца выну…
– Два с половиной…
– Слышишь?! Дай же пистолет! – вцепилась в него Ольга Кирилловна. – Дай, Окаемов! Я их пристрелю, СА-ма-а!..
Егорка выдернул из опилок Фроську и осторожно взял ее на руки: