Русский Бог
Шрифт:
– Я бы и сам выпил с удовольствием, - ласково проговорил Фотий. Лакей тут же подал бокал и ему.
– За здоровье победителей! – провозгласил Фотий.
Елизавета Алексеевна поперхнулась. Помимо воли у неё оказалось вино с ядом.
Пронзительно зазвенели ударившиеся в тосте фужеры.
– Лафит – не мой сорт! Я предпочитаю клико, - нашлась Елизавета и протянула бокал не отстававшему от неё тамплиеру-китайцу. Тот с дрожью принял бокал из рук императрицы, под взглядом Фотия и императора Александра против силы отхлебнул.
– До дна! За победителей следует пить до дна, - с очаровательной гримаской зло приказала ему Елизавета.
Выпучив глаза, китаец выпил без остатка и тут же, схватившись за горло , побежал в уборную.
– Вот видите, даже тамплиеры не переносят лафит, - сказала Lise.
Присутствующие хохотали выходке китайца, приняв её за шутку. Громче всех смеялась Елизавета Алексеевна.
Александр взмахнул жезлом. Оркестр заиграл мазурку. Пары понеслись по залу. Впереди всех – Николай и Анна.
Александра Фёдоровна завистливо следила за счастьем мужа.
* * *
Опершись об изящный столик красного дерева стиля ампир, не снимая широкого парадного платья, императрица Елизавета Петровна предавалась любви. Малайца сменял негр, а его – крепкий курский крестьянин. Периодически императрица отпускала замечания:
– Работай, работай, не ленись…
– Помягче, помягче…
– Ну что же ты так, родимый…
Близко навытяжку в позе докладчика стоял с раскрытой папкой баденский консул фон Шмундт:
– Ваша оригинальность. Императрица, вошла в поговорку. Для государственных дел у вас не существует неудобного времени.
– Так, что, вы говорите, пишет моя мать, герцогиня Баденская Амалия? Снова просит русских войск для поддержки Южногерманского союза в объединении Германии?
– Совершенно верно, ваше величество, и присылка русских войск необходима безотлагательно. Прусский король может перехватить инициативу; Пруссия во главе Германии – это национальная катастрофа и забвение наших личных интересов…- консул понизил голос… - В случае вашего развода с императором Александром или… вдовства король Баварский готов предложить вам руку и сердце. А он- молод, силён, красив…
– Видит Бог, я ему верна! Консул, вы знаете. Я хочу одного – видеть несчастную Германию счастливою, какой бы то ни было ценой…
В большую резную липовую дверь будуара, где происходил разговор, резко постучали…
За дверью с решительным видом стоял Александр, чувствовалось, что он, наконец, принял твёрдое решение, Фотий, Аракчеев, три верных офицера. В дверь стучал Аракчеев рукояткой пистолета.
– Сейчас! Сейчас! – Елизавета взяла у фон Шмундта папку с докладной запиской; разогнав любовников, поставив локоть на тот же столик, что служил опорой для наслаждений, углубилась в чтение. Любовник расположились вокруг неё в качестве камер-лакеев, готовых к любому приказанию. По кивку головы Елизаветы фон Шмундт пошёл открывать, но задвижку уже сломали под натиском тел, и Александр со своими сторонникам ворвался в гостиную.
– Что случилось, господа? С чего такой натиск? Во дворце пожар? Какое крыло горит, левое или правое? – наигранно весело спросила Lise.
Александр, Фотий, Аракчеев, офицеры стояли тяжело дыша, косясь на Александра, который молчал, не предпринимая новых шагов.
– Вооружённая толпа, - издевательски обходила ворвавшихся Елизавета, указывая на шпаги и пистолеты на боку офицеров и Аракчеева, - среди бела дня врывается без доклада в покои российской императрицы, когда она только что погрузилась в государственные дела…
– Государственные дела, не ваше дело! – начал Аракчеев.
– Елизавета, Lise… нам нужно объясниться. Здесь можно говорить смело, все посвящены, - Александр огляделся, как бы ища поддержки, он боялся потерять запал. – Наши отношения нельзя больше оставлять так. Ты думаешь, я ничего не вижу, ничего не знаю, мне ничего не доносят, - Александр подозрительно оглядел камер-лакеев. – В данном случае моя жизнь мне дороже внешних приличий. Я пришёл обвинить тебя в государственной измене и попытке цареубийства. Доказательства самые веские…
– А себя ты в этом ещё не обвинил?! – дерзско отвечала Елизавета.- Ты учитель, я – ученица, я училась у тебя 11 марта на примере отца твоего Павла. Убить мужа – не так страшно, как отца…
– Елизавета, мы не одни!
– Только что можно было говорить всё что угодно, а теперь нельзя! Ты же сам сказал, что все здесь посвящённые. И Аракчеев, и офицеры, я вижу знакомые всё лица – и все были в ту мартовскую ночь, только на четверть века состарились…! Давай уж начистоту. А не так – с двумя правдами…
– Я был грешен, а ты грешна сейчас Елизавета. Я покаялся, потом на моей стороне сила…
– Ах так! – Елизавета сорвала с пояса у зазевавшегося офицера пистолет, направила на Александра.- Покаяние твоё – фикция, его не пощупать руками, а что касается силы…- она взвела курок, - то пусть завтра все европейские газеты напишут о неслыханном скандале – в России императрица застрелила безвольного никчёмного императора…,- Елизавета отшвырнула пистолет, - Впрочем, ты и этого не стоишь. Двадцать пять лет я правила Россией из-за твоей спины, нашёптывала тебе в постели, но теперь я хочу явной власти, и я её получу, как бы не пытались некоторые обманщики и проходимцы занять моё место!
– Елизавета с ненавистью оглядела Фотия и Аракчеева, презиравших слабость императора.
– Эх, Елизавета, - сказал Александр. – Если б ты знала, что хочешь отнять у меня то, за что я не держусь…
* * *
Мягкое утреннее солнце поднималось над полями. В ложбине ещё лежал туман, вытянувшись одной косматой полоской. Сине-розовая заря окрасила небо над далёким белокаменным монастырём. Редкие птицы проснулись и бесшумно носились под прозрачными перистыми облаками. Обрывки дымки плыли над речкой, замершей серо-голубой гладью. За речкой на огромном пространстве, оканчивавшемся низким кустарником, ходили в белых домотканых рубахах косари.