Русский Бог
Шрифт:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко, печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
Почему Пушкин в студеную петербургскую зиму в квартире на Мойке, стоя в четыре утра за бюро, дуя на стынувшие пальцы, вспомнил вдруг поездку в Грузию, вид на склоны Арагвы, никто не знал, тем более, то было загадкой ему самому. Разрешить он её не пытался.
Гаврила растопил печь, собрал остатки угля и щепок, ссыпал их в огонь,
– Саша! – воскликнула девушка, подбегая к бюро и обнимая замученного, желавшего, несмотря на утро, по-прежнему очень сильно спать, Александра,- Какое чудесное утро сегодня! Снег. Мороза нет. Солнце над домами, - прижимаясь к груди, целуя с нежностью мужа, Натали выглядывала в окно.
– Натали, нежная волшебная Натали, - Александр Пушкин прижался жестком бакенбардой к слабой тонкой кисти жены. В зеркале, на печной полке он увидел своё лицо, кудрявого, щетинистого маленького урода с красными от бессонных ночей глазами, сухими огромными вывернутыми губами, ввалившимися щеками, вдавленным носом, коротким лбом, в котором, казалось, и не было места великому уму, над ясными мудрыми глазами. К этому чудовищному по непривлекательности лицу сатира прижалась божественная головка, достойная Греза, юной жрицы любви, Афродиты в отрочестве, нераскрывшейся Лаиды. Прекрасное округлое чуть вытянутое лицо греческих статуй с длинным стеблем шеи, алым бантом щек, несобранными с утра, разбросанным подобно червлёным золотым лепесткам волосами, тычинками карих доверчивых глаз. Физическое уродство и физическая красота. Божественное совершенство лица и тела, стройность и гибкость талии, небесная привлекательность черт, дополняемая великолепными точёными ногами, просторным тазом, длинными гибкими руками, розовыми сосками девичьей груди под шифоном, круглыми плечами, с одной стороны, и несуразная, скорее смешная, чем отталкивающая внешность с короткими кривыми раздутыми в суставах нижними конечностями, тяжёлым вислым тазом, короткой грудью, сколиозом, одним плечом выше другого, сутулостью от постоянного письма, головой без шеи, лежащей прямо на плечах, с другой. Марсий вдыхает аромат розы. Страшилище и аленький цветочек.
– Чем ты занимался, несуразный, пока я спала? – спросила Натали, трогательно целуя мужа в небритую щеку. Она тоже засмотрелась в зеркало на печи, для неё не было скрыто несоответствие между ней и мужем.
– Стихи писал, родная моя, солнце души моей, - отвечал Александр Пушкин, нежно обхватывая жену за упругую талию.
– Стихи? Опять стихи? Изо дня в день по ночам стихи. Как это скучно!
– Послушай что я сочинил
– Ах, не хочу, не хочу, не хочу! Давай почитаешь вечером при гостях?
– Я не хочу при гостях. Хочу тебе первой. Вот послушай « На холмах Грузии лежит ночная мгла…»
– Грузия? Вот ещё. Причём здесь Грузия, когда мы в Петербурге? Потом, не на холмах, а на холмах. Ты совершенно не знаешь русского языка! Мне говорили, ты прогуливал уроки в Лицее. Ведь так, лгунишка?
– Я ничего не прогуливал, напротив…Державин…
– Знаю, знаю… У меня по русскому всегда был высший бал. Я и в твоих предыдущих сочинениях находила много ошибок. Теперь когда мы поженились, я буду править твои стихи. Признайся, я сильнее тебя знаю русский язык?
– Ну, хорошо. « На холмах Грузии лежит ночная мгла…» Нет, так теряется рифма.
– зато появляется правильность грамматики и смысл. Но оставим стихи, мой ласковый. Как тебе нравится моя новая ночная? – Натали завертелась перед мужем и зеркалом на печи, показывая все достоинства ночной сорочки.
– Смотри, какой бант!
– Я уже видел вчера.
– Видел. Но не оценил. Оцени!
– прекрасно. Но послушай, « на холмах Грузии…
– Саша! Оставь меня со своей Грузией, что она тебе далась? Там холодно, голодно, скалы без деревьев. Дикие пьяные люди. Что тебе в Грузии?
– Сегодня утром я почему то вспомнил своё путешествие по Кавказу. Высокие острые горы, сильные благородные жители…
– Какой бред! Ты шутишь? Варварство на этом Кавказе. Вот в Петербурге – прогресс!
– А твоя ночнушка - высшее прогресса достижение.
– Почему бы и нет? нет, ты только оцени её. Такой ночнушки нет, я думаю, даже у многих фрейлин. Я купила её в самой дорогой лавке текстильной лавке на Невском проспекте - в магазине Лагранжа.
– Он чей-то однофамилец.
– Неважно.
– Сорочка куплена за деньги, полученные от продажи стихов. Я – первый русский писатель, кто стал брать деньги за творчество.
– А что же они такие хитрые, хотят читать за бесплатно! Хорошо. Я прочитаю твои стихи, - Натали взяла листок со стихами и быстро пробежала их глазами. – « Тобой, одной тобой…» Стихи посвящены не мне. У тебя был какой-то роман на Кавказе? Ты написал стихи о жене губернатора Воронцова!
– Ты с ума сошла!
– Мне всё рассказали. Мерзкие стихи. Я порву их. Я порву их! Пока я сплю, ты развратничаешь.
– С кем?
– В голове своей. На бумаге. Вспоминаешь прежних своих…
– Оставь, не рви стихи.
– Порвала. Вот.
– Я всё равно запомнил каждое слово.
– Ты не любишь меня совсем.
– Люблю, страстно люблю, Натали.
– Ещё кого-нибудь любил как меня?
– Нет. Никогда. Ты – единственная.
– Единственная? Врёшь?
– Нет. Правда.
– Ещё какая я? Говори. Я ушки подставлю. Люблю слушать.
– Великолепная, божественная, неповторимая.
– Это ты уже вчера говорил. Придумай, что-нибудь новое. Ты же писатель! У тебя должен быть словарный запас ого-го!
– Нежнейшая, прелестнейшая.
– Фу, как банально! Выдохся с утра на стихах. Ты очень холодный мужчина. В стихах ты притворяешься. Но это для дураков.
– Перестань плакать, дорогая. Я люблю тебя нежно-нежно.
– Ты говоришь насильно, от ума, а не от сердца.
– Солнце моё, ангел небесный мой, душа моя, - целован Пушкин Натали.- Одуванчик, розочка моя.