Русский флаг
Шрифт:
В официальных случаях Муравьев рыцарственно отказывался от славы открывателя Амура, уступая ее тому, кто более всего достоин ее, - Геннадию Невельскому. И вместе с тем молва о том, что именно ему принадлежит решающая роль в этом предприятии, приносила Муравьеву большее удовлетворение, чем многие административные начинания, которым он поначалу придавал немалое значение.
Перо плохо повиновалось Муравьеву. Рука ныла сильнее обычного. Каждая фраза письма, прямо противоположная тому, что он недавно писал Завойко, рождала боль и злость, мешавшие плавному течению мысли. Он потребовал дежурного чиновника и почти обрадовался, увидев перед собой массивные стекла очков и старческий, по-рыбьему выдвинутый вперед рот помощника правителя канцелярии. В его присутствии к Муравьеву быстро вернется необходимая холодность, полупрезрительное отношение к миру и людям.
Муравьев диктовал, расхаживая из угла в угол, с отвращением посматривая на кривившиеся от усердия губы чиновника.
– "...Зная, что эскадра наша в здешних местах не может быть усилена и в будущем году и, следовательно, вы..." Зачеркните "вы". Пишите: "следовательно, Петропавловский порт останется без всякой помощи..." Муравьев сморщил красное лицо и тряхнул головой.
– Не нужно о помощи. "... без всякого благонадежного сообщения с устьем Амура или Аяном, а также, усматривая из полученных мною сведений, что неприятельская эскадра, действовавшая в настоящем году, усилена даже линейными кораблями, я признаю необходимым..."
Коллежский ассесор слушал Муравьева с подобострастным вниманием. Он и по состоянию Муравьева улавливал что-то необычное, из ряда вон выходящее.
– "...признаю необходимым перенести из Петропавловского порта все находящееся там: военные способы, морскую команду и управления, как военные, так и гражданские, в Николаевский пост, на устье Амура; оставить в Камчатском округе только управление земское, с присвоением исправнику всех обязанностей, кои возложены на земских исправников малолюдных округов Сибири, и почтовую контору..."
– Перепишите набело - и в дорогу, милостивый государь!
– сказал Муравьев чиновнику.
– Слушаюсь!
– привычно ответил тот, подимаясь из-за стола, но сразу осекся.
– В дорогу-с?
– Да-с! Положите живот на алтарь отечества. Превосходный случай отличиться!
Коллежский ассесор оторопело смотрел сквозь толстые стекла. Шутит он или серьезно?
– При моих-то глазах? Ваше превосходительство, я всегда с готовностью... Труднейшие поручения... Рвение и усердие...
Муравьев неумолим:
– Вот и покажите усердие, рвение, прыть и все такое прочее. Правительство щедро одаривает храбрецов. Читайте!
Коллежский асессор напрасно старался одолеть приказ о наградах за отражение неприятеля в Петропавловске. Строки сливались, заглавные буквы играли в чехарду, ни одно слово не входило в сознание.
– Ваше превосходительство!..
– взмолился он тончайшим голосом.
– Читайте!
– грозно вскричал Муравьев.
– В вас нет надлежащего почтения к высочайшему приказу. Пока вы здесь запускаете руки в карманы иркутских обывателей, люди выслуживаются, повышаются в чинах, пребывают в трудах праведных. Читайте! Здесь нет имени генерала Муравьева?
Коллежский асессор заставил себя пробежать список.
– Нет, - пролепетал он, мертвея.
– Нет, ваше превосходительство...
– И справедливо!
– прикрикнул Муравьев.
– Совершенно справедливо... Потому что его превосходительство генерал Муравьев не стоит орденов. Он сидел здесь с вами, пока русские люди в Петропавловске проливали кровь. Он не заслуживает награды, не правда ли?
Чиновник мычал в ответ что-то невнятное.
– Он стал канцелярской крысой, переписчиком бумаг, - горячился Муравьев, - того и гляди, его лишат и прежних орденов... Вы молодой человек, я дам вам возможность отличиться, чтобы не коснеть в пороках, а прославиться на всю Россию!
– Помилуйте! Пощадите, ваше превосходительство!
– молил помощник правителя канцелярии.
– Самоотверженное сердце и недостаток здоровья... Невеста... Решается судьбы...
– Невеста?!
– Да-а-а, - жалобно протянул чиновник, - невеста-а...
– У вас - невеста! Ха-ха-ха!
– Муравьев смеялся долго, зло, наслаждаясь испугом чиновника, его жалкими попытками улыбнуться.
– У вас невеста?! И вы ее уже целовали?
– Целовал-с, ваше превосходительство...
– Ну, коли так, бог с вами, оставайтесь дома, при невесте, а то уведут ее от такой красы.
Одинокая слеза скользнула из-под стекла.
– Премного благодарен-с... На всю жизнь... раб... Слуга верный... бормотал чиновник.
– Довольно и без вас рабов!
– грубо оборвал его Муравьев.
– А вы подумайте-ка лучше: кто сумел бы доставить мой приказ в Петропавловск? Не позже середины марта. А?
Чиновник мгновенно преобразился. Правая нога сама собою двинулась вперед, и весь он застыл в позе благоговейного внимания. Только за стеклянной броней беспокойно, как две маленькие мечущиеся твари, бегали глаза.
– Этакое расстояние!
– говорил он, шевеля бесцветными губами. Зима... и притом зима необыкновенная... Право, тут растеряешься... Есаул Мартынов?
– полувопросительно воскликнул чиновник, будто он сделал важную находку, но еще должен увериться в ее действительной ценности.
– Мартынов?
– Муравьев грозно метнул левую бровь вверх.
– Нужен человек идеального порыва, - пролепетал чиновник, - баловень судьбы. И, прошу прощения, человек достаточно грубый, чтобы выдержать подобное испытание.
Ему не удалось скрыть жадной заинтересованности. Муравьев пытался прочесть на лице чиновника причину его волнения.
– Уж не соперник ли вам Мартынов? Не позарился ли он на вашу невесту?
– Помилуйте, ваше превосходительство!
– Чиновник слегка икнул от пережитого страха.
– Господин Мартынов не принят в доме моей невесты. Ее родители люди весьма положительного образа мыслей.
– Не принят с парадного, можно и в окошко забраться, - дразнил его Муравьев.
– С Мартынова станется. Да и девицы нынче пошли, сами знаете... Родители положительного образа мыслей, а девицы - напротив того, гм...