Русский народ и государство
Шрифт:
Национализация земли не отрицает и свободы земельного оборота, мобилизации земельной собственности, права заклада земли и т. п., однако ставит все эти отношения под контроль публичной власти. Одним словом, национализация земли означает расширение прав imperium'a (ср. выше), а не превращение государства в земельного собственника.
Прилагая эти общие положения к конкретным задачам русской земельной политики, следует со всей настоятельностью подчеркнуть, что полная отмена принципа национализации земли была бы мерой не положительной, а чисто отрицательной. Русская аграрная политика должна освободиться от наследия социализма, а не от принципов национализации, совершенно справедливо утверждающих особое положение земли как объекта права и требующих по отношению к этому объекту особых государственных мер. Отсюда становится ясной и будущая программа демобилизации коммунистического наследства в области аграрного вопроса.
Мы уже имели случай в общих чертах познакомиться с историей советского законодательства о земле. В теперешней стадии этого законодательства земля является собственностью государства. Но можно спросить: какого? Советская республика является государством федеральным, в котором есть целое (Союз) и части разной юридической природы — республики союзные, автономные, затем автономные области и, наконец, административные части республик, области, округа, губернии и т. д. Кому же принадлежит собственность на землю в этом сложном федеративном целом, — Союзу или союзным республикам или еще более мелким частям? Вопрос этот не является простым теоретическим измышлением, напротив, он поставлен практической жизнью самого советского государства при составлении и обсуждении проекта новейшего земельного кодекса. Проект, как известно, исходил от союзных властей, которым по конституции присвоено право определять общие принципы земельной политики. Но значит ли это, что Союз имеет право собственности на всю территорию республики? Проект довольно тщательно старался затушевать этот вопрос, но он всплыл при обсуждении. Автономисты стали говорить, что Союз не имеет права собственности на территорию: право государственной собственности принадлежит союзным республикам. Централисты утверждали обратное и требовали, чтобы новый законопроект просто декларировал право собственности Союза на территорию. Наконец, появилось даже и понятие imperium'a как особой категории государственного права. Контрпроект, составленный правительством Белорусской союзной республики, пришел к следующим различиям: 1) земля как категория государственного права; 2) земля как категория земельного права. К чему сводится содержание первого права, в белорусском проекте не выяснено. Что касается второго, то он предлагает следующую норму: «Вся земля, входящая в состав территории Союза, составляет в пределах каждой союзной республики государственную собственность этой республики…» Кроме этого, проект признает еще какое-то особое «право» Союза на землю, как на «категорию земельного права». Объем этого права Союза на землю, по мнению авторов проекта, должен быть точно регламентирован.
Получается в высшей степени запутанная картина, которую необходимо разъяснить в момент демобилизации коммунизма. И последовательное разъяснение этой путаницы возможно при следующих предположениях. Во-первых, можно стать на точку зрения чисто капиталистической частной собственности на землю с признанием за государством права на imperium в его отрицательном понимании. Землею распоряжаются исключительно собственники, государство берет налоги и охраняет неприкосновенность собственников. Территория с точки зрения государственного права является неотчуждаемой и неделимой, как учит об этом классическая конституционная теория (со времени Фрикера и Незабитовского). Во-вторых, можно начать нагромождать одну собственность на другую, как при феодализме: собственность Союза — dominium eminens — будет висеть над собственностью союзных республик, эта последняя — над собственностью автономных республик и т. д.; внизу пирамиды будут стоять условные владельцы, вроде крепостных. В третьих, наконец, остается система, последняя, нами предлагаемая; imperium наделяется положительными заданиями — и это есть верховное право Союза на землю в смысле определения общих начал землепользования и землеустройства. Вследствие федеральной структуры imperium делится между Союзом и его членами — это и будет право членов Союза на автономное развитие общих начал землеустройства на своей территории. Деление это может пройти и еще ниже, выражаясь в признании за отдельными административными частями республик частичной автономии в области местного землеустройства. Вместе с тем восстанавливается право частной собственности на землю. Собственниками могут быть отдельные лица, семьи, общины, сельскохозяйственные коммуны, наконец, само государство. Imperium осуществляется над частными собственниками, то есть государство ведет активную земельную политику. Этой последней программы и придерживаются евразийцы. Они исходят из исконных воззрений народов России-Евразии на землю как на объект, конечное распоряжение которым принадлежит всему общественному целому. Интересы же общественного целого, связанные с развитием производительных сил, требуют установления личной собственности на землю в функциональном понимании этой собственности.
Таким образом, евразийская земельная программа не признает социализации земли ни в каком из ее видов. Если понимать под национализацией земли утверждение активной аграрной политики с принципиальным признанием права государства на часть земельной ренты, то евразийцы ничего не имеют против такой национализации. В таком понимании национализация (как это было у Г. Джорджа) ничего не имеет общего с социализмом и всецело допускает институт частной собственности. В указанном смысле понятие национализации земли всецело совпадает с идеей imperium'a, наделенного положительными функциями.
2) Трудно выработать какие-либо общие нормы для собственности на другие «орудия производства» (кроме земли), то есть на средства труда (или предметы или комплексы предметов, которые рабочий ставит между собой и обрабатываемым материалом) и на предметы труда (сам обрабатываемый материал). По своей природе некоторые из них должны стоять под особым наблюдением государства (каменный уголь, нефть и т. п.); другие же, поскольку они вновь производимы, заслуживают меньшего внимания, чем земля и ее недра. Если рассматривать теперь эти объекты в конкретной ситуации современного советского правопорядка то в отличие от земли принцип национализации равносилен здесь социализации в смысле огосударствления. Земля в Советской России, за исключением совхозов, находится в пользовании отдельных лиц, семей и общин. Другие средства производства, особенно же фабрики и заводы, находятся в пользовании самого государства. Поэтому вопрос о ликвидации коммунистического наследства в означенной области прежде всего должен натолкнуться на факт государственной промышленности и стать к этому факту в то или иное принципиальное отношение. Отношение это всецело определяется изложенными выше соображениями о преобразовании института собственности. Мы подчеркивали, что реформа собственности еще не достигается переменой субъектов. Поэтому мы возражали против принципиального значения социалистической экспроприации частных собственников. И в то же время мы не можем не выдвинуть того же аргумента и против сторонников экспроприации государства. В Советской России промышленность огосударствлена, следует ли из этого, что нужно лишать государство собственности, так как в свое время лишили собственности буржуазию? Кто выставит это требование, — а такие люди ныне находятся нередко, — тот повторит «наизнанку» многие ошибки социалистов. Такое требование не есть стремление к преобразованию, но к простому возвращению утраченной собственности без всякого рассуждения о влиянии такого возвращения, буде оно состоится, на само общественное целое, — на общехозяйственные интересы России-Евразии. Государственная промышленность стоила громадных затрат со стороны государства, и интересы его не могут быть игнорированы. Кроме того, государственная промышленность обладает рядом недостатков, но в ней есть и достоинства. Государственное хозяйство в некоторых областях экономической жизни вполне показало свою жизнеспособность (например, железные дороги). Нет никаких оснований отрицать, что достоинства государственного хозяйства обнаруживаются и в других областях, тем более что организация государственного хозяйства в России «теснейшим образом связана с совокупностью русских условий и выражает собою необходимости русского месторазвития». Россия-Евразия «как сухопутный массив», затрудняет «проявления конкуренции» и выдвигает силою вещей «начало монополии». Поэтому и весь современный «коммунистический» хозяйственный строй позволительно рассматривать, как «заострение и сгущение черт торгового, промышленного и земельного уклада, наблюдавшихся и в Киевской и в Московской Руси и в императорской России». Современная Россия требует не «экспроприации» государства, но создания тех условий, которые могли бы обезвреживать отрицательные стороны, присущие государственной промышленности, и, главное, коммунистическому режиму, решительно отрицающему преимущества порядка частной собственности (ср. выше). В современной России «наряду с существующей и имеющей развиться государственной промышленностью должна быть создана соразмерная ей частная промышленность такого же охвата». Существование и возможное соревнование этих двух промышленностей создает наиболее благоприятные условия для быстрого развития производительных сил.
3) Совсем особо стоит вопрос о собственности на обработанный в процессе производства материал. Это есть проблема приобретения собственности — проблема, которая менее всего разрабатывается юристами и политиками права. Система капитализма вся построена на определенных способах такого приобретения, глубоко вошедших в жизнь и считающихся как бы социальными аксиомами. Юристы формулируют наиболее существенную из этих аксиом в следующих выражениях: «Если собственник первоначальной вещи сам изготовил новую вещь, то, конечно, права собственности на эту новую вещь принадлежат ему же. То же самое следует допустить в том случае, если спецификант действовал по поручению собственника перерабатываемой вещи [335] . На второй части этой аксиомы юридически базируется весь современный капиталистический уклад. Предприниматель есть собственник орудий труда и обрабатываемого материала. Он «поручает» рабочим перерабатывать этот материал. Рабочий — простой спецификант; собственность на продукт труда принадлежит не ему, а предпринимателю.
335
Д. Д. Гримм, Лекции по догме римского права, Киев, 1919, стр. 126.
Догма эта никогда не была предметом особого исследования, ее просто признавали как самоочевидную, не ставя вопроса о ее значимости. Юристы исследовали другой, менее принципиальный вопрос — вопрос о том, кому принадлежит вещь, переработанная из чужого материала без поручения собственника. Одна школа римских юристов (сабинианцы) признавала собственником новой вещи собственника материала. Другая (прокулеанцы) признавала собственником новой вещи спецификанта. Разногласия эти объясняются тем, что первые опирались на учение стоиков, по которому главное значение в вещах имела материя, а не форма (в данном случае оформляющий труд), а вторые следовали Аристотелю, признающему более существенное значение формы перед материалом. Во всяком случае, в учении прокулеанцев было признано принципиальное значение труда в процессе переработки сырого материала, и это учение даже рассматривали как выражение интересов труда в обществе, вышедшем из стадии натурального хозяйства [336] .
336
Sokolovsky, Die Philosophie im Privatrecht, I, § 4.
Особо примечательно то, что правосознание народов России-Евразии никогда не было убеждено в правильности основной аксиомы капитализма, что переработанная вещь исключительно принадлежит собственнику материала. В этом отношении народное правосознание не только было близко к учению прокулеанцев утверждая, что потраченный труд имеет ценность и должен быть оплачен даже при ошибке (например, добросовестная запашка чужого поля, как своего), но и шло гораздо далее римских юридических представлений, признавая за всяким трудом самостоятельное юридическое значение. Русскому народу чужд взгляд, что, если вещь не принадлежит обрабатывающему, то труд этого последнего служит для него не основанием права собственности, а обуславливает только вознаграждение, вытекающее не из труда, а из юридической сделки между собственником вещи и работником. Правосознание русского народа так высоко ценит труд, что склонно считать рабочего как бы собственником в известной доле обработанного им чужого материала [337] . Это еще не есть социалистическое «право на полный продукт труда», это есть признание за трудом органически существенного значения в производстве.
337
Cp. А. Ефименко, Исследование народной жизни, вып. I, Москва, 1884.
В противоположность капитализму социалисты декларировали «право на полный продукт труда». Капитализм говорил рабочему устами предпринимателя: «Мои деньги, мой капитал, мои машины, мое сырье, моя организация — получай ту заработную плату, о которой договорился, и оставайся производству чужим». Социалисты переворачивают эти слова и говорят капиталистам устами рабочего: «Мой труд, стало быть, мой и продукт, уходи с фабрики, как ей посторонний». Другими словами, если капитализм отрицает самостоятельное юридическое значение труда, то социализм склонен отрицать самостоятельное юридическое значение капитала и организационных способностей [338] . Система, характеризуемая словами «ни капитализм, ни социализм» (государственно-частная система хозяйства) должна найти синтез между этими двумя крайностями и на этом синтезе построить законодательство о приобретении права собственности на обработанную материю.
338
Примеры, иллюстрирующие это положение, можно найти у А. Меnger, Das Recht auf den vollen Arbeitsertrag, 2-te Aufl., 1891.
Советское государство национализировало все орудия производства, превратило промышленность из частной в государственную, но, что самое замечательное, не только не провозгласило социалистического права на полный продукт труда, но даже и не сделало решительных попыток в направлении признания за трудом органического значения в производстве. Оттого коммунистическая система хозяйства выродилась в «капитал-коммунизм», или государственный капитализм. При такой системе государство всецело усвоило норму капиталистического присвоения собственности: собственность на перерабатываемый материал принадлежит собственнику орудий производства и предметов труда. Рабочий при такой системе подобно рабочему капиталистического общества является продавцом своих услуг. Советское право в обычном порядке связывает государственное производство с рабочим посредством особой сделки. Вознаграждение рабочему есть результат этой сделки, а не принципиального признания труда как особого правового начала. Система эта в конечном счете ведет к той эксплуатации рабочего, как и при капитализме. Российское коммунистическое государство говорит рабочему: «Мои средства производства, орудия, машины, сырье, моя организация, — ты случайный элемент в производственном процессе, отработал — получай по условию и иди домой».