Русский народ и государство
Шрифт:
Наиболее бросается в глаза то, что всякое, даже явное классовое государство принуждено защищать государственное целое от внешней опасности и не может не устанавливать некоторых основ всеобщей внутренней безопасности для всех граждан. При этом государство может явно предпочитать интересы одних групп и ставить на второй план интересы других, однако же оно перестает быть государством, если не устанавливает сколько-нибудь постоянного мирного порядка жизни входящих в государство социальных групп и классов. Государство отличается от простого поля сражения, где происходит постоянная потасовка, тем, что в пределах государственного порядка устанавливается некоторое перемирие, которое дает возможность более или менее устойчивым формам жизни. Нормально государство берет на себя нейтральные задачи охраны жизни, имущества, здоровья, внешней и внутренней безопасности и т. д. не только имущих и сильных, но, хотя бы в неравной степени, и всех других. Равным образом и государство, существующее на основе пролетарской диктатуры, не могло не установить некоторого порядка общей жизненной безопасности даже и для «буржуев». Окарнованный «буржуй» пролетарского государства все же защищается от простого ограбления на улице так же, как и охраняется рабочий. А простое убийство «угнетенного» рабочего капиталистического общества так же карается судом, как и убийство «буржуя».
Наличность этих нейтральных целей государственной жизни не может отрицаться и самими представителями классовой теории государства. Сами сторонники теории экономического материализма принуждены признать, что государство, по крайней мере в некоторые периоды своего существования, есть некоторая, «стоящая над обществом» сила, которая «умеряет классовые столкновения, держит их в границах порядка и таким образом препятствует тому, чтобы борьба классов дошла до границ взаимного истребления» [343] . Если у родоначальников марксизма такой взгляд на государство высказывался мимоходом, то некоторые современные представители западного марксизма формулируют его вполне отчетливо и даже прямо упрекают своих учителей, что для них неясна была другая, мирная сторона государственной жизни, неясно было то, что государство есть «порядок совместной жизни людей, существующий во взаимных целях, — публичное общество или, по выражению Гегеля, организм, упорядочивающая способность которого создала в общественной жизни благоприятную почву для поднятия огосударствленных племен и народов до их теперешней культурной стадии развития» [344] . Так говорят, впрочем, «меньшевики» и «соглашатели», которых в советской России официально принято презирать; но к этому в более осторожной форме склоняются и писатели советской школы. Классовое общество, говорит один из них, есть система, построенная на началах борьбы, система дисгармонии. Но как же, спрашивает он, такая дисгармоническая система способна существовать как некоторое Целое? Целого не может быть, если нет в нем некоторого единства. В этом автор видит несомненное противоречие классового общества, умеряющееся реально только тем, что органом классового общества является государство. Государство и преследует цели сохранения существующей дисгармонической системы; государство «компенсирует органический дефект классового общества — отсутствие внутреннего единства». Все это есть замаскированное и тщательно обезвреженное признание того, что государство несет с собой начало единства и взаимности, что оно, следовательно, есть «замиренное общество» или союз мира, может быть, мира несправедливого, но все-таки мира [345] .
343
Engels. Ursprung der Familie, 6 Aufl.
344
Cunow.
345
Энгельс. Основы советской Конституции, 1923, стр. 29.
Эта «мирная» сторона государства отмечается и буржуазными представителями классовой теории. Гумплович, например, отмечает, что насильственный характер государства обнаруживается главным образом на ранних ступенях государственного развития [346] . С течением времени внутренние отношения властвования необходимо смягчаются и власть начинает преследовать не только личные, но общие, социальные цели. Оппенгеймер тратит немало труда на доказательство простой мысли, что жизнь социального целого определяется особой солидарностью его частей. Поэтому он хочет построить «синтез» между теорией чистого насилия и теорией добровольного образования государств, как о ней учили старые авторы школы естественного права и сторонники теории общественного договора [347] . Вся государственно-правовая теория Дюги построена на том, что принятый им исходный взгляд на государство как на продукт чистого физического насилия смягчается введением других, противоположных начал — начала общественной солидарности и права. Одним словом, можно вполне согласиться с мнением новейшего юриста, который говорит: «Громадная заслуга социологического направления заключается в указании на общественные противоречия внутри государственного целого и в ярком освещении образования классов и отношений социальной взаимозависимости; однако ошибка его состоит в том, что оно игнорирует существующую поверх всяких противоречий солидарность интересов организованного в государство народа и недооценивает те факторы, которые в противоположность классовым противоречиям оправдывают и защищают соборные задачи государства» [348] .
346
Gumplowicz. Allgemeine Staats Lehre, стр. 45, 202, 287.
347
Oppenheimer. System der Soziologie, 1,1923, стр. 470, 489.
348
Menzel. Begriff und Wesen des Staates. Handbuch der Politic, I, стр. 44.
Если перейти от теории к чисто практическим течениям в современной политической жизни, то нельзя не отметить, что указанную солидарную стихию государства с особой силой и выразительностью подчеркивает итальянский фашизм. «Фашизм, — гласит одна из десяти фашистских заповедей [349] , — есть Италия буржуазная и пролетарская, Италия всех трудящихся, которые на место мифа о борьбе классов и на место факта гражданской войны поставили деятельную кооперацию всех граждан». «Фашизм есть священный союз всех истинных итальянцев». «Фашизм есть принесенная с чувством преданности жертва личного блага благу всей нации». В этой жертве национальному целому принесены не только индивидуальные, но и классовые интересы. Фашисты утверждают, что они свергли итальянскую буржуазию не в интересах какого-либо другого класса, но в интересах национального целого. Перед его лицом все интересы равны — и интересы буржуазии и интересы пролетариата.
349
Op. M. H. Christo, Mussolini batisseur d'avenir: «Le decalogue faciste».
Полное непонимание этого начала солидарности, живущего в каждом здоровом государственном организме, составляет одну из основных причин той болезни, которая терзает современную Россию. Марксизм привил ее телу субстанцию, питающую вечный процесс разложения и раздора. До тех пор пока русские люди — и правящие и управляемые — не поймут, что государство есть стихия мира, до тех пор невозможно будет ожидать восстановления нормальной политической жизни советского государства.
4. О государстве как союзе правды
Однако государство является не только союзом мира, оно должно быть также и союзом правды, и это вытекает неизбежно из понятия о государстве, как о союзе мира. Охранять мир можно только во имя чего-либо, во имя каких-либо принципов или идеалов. Наиболее обычным из таких принципов является принцип простого сохранения жизни. Государство призвано осуществлять свои нейтральные функции ради того, чтобы отдельные люди или входящие в государство социальные группы и классы просто не пожрали друг друга в жестокой взаимной борьбе. Государство, иными словами, должно жить само и для этого давать жить другим. Оно должно заботится о целом и потому о сохранении равновесия между противоречивыми жизненными интересами отдельных общественных групп и отдельных лиц, борясь с этими интересами, когда они грозят жизненным интересам других и целого, балансируя на грани этих интересов и приводя их в систему некоторой жизненной устойчивости. Государство должно заботиться о том, чтобы каждому воздавать ему принадлежащее и оправданное его деятельностью на пользу целого, но не более этого. Если назвать принцип такого воздаяния каждому своего справедливостью, то государство и будет союзом справедливости. Однако, такое понятие справедливости очень бессодержательно и формально: в конце концов остается неясным, каково же должно быть содержание принадлежащего каждому и насколько объем этого содержания сам по себе справедлив. Формально справедливое государство должно, например, одинаково нейтрально относиться к интересам и предпринимателей и рабочих. Оно не может преследовать ни исключительно интересов первых, ни интересов вторых, не может быть классовым государством, ни в буржуазном ни в пролетарском смысле этого слова. Оно вправе лишить власти буржуазию, если она неспособна справляться с этими нейтральными функциями; но оно должно свергнуть и рабочее правительство, оказавшееся не в меру эгоистическим в проведении своих массовых задач.
Но можно не без основания сказать, что по существу дела самое свойственное капитализму социальное деление граждан на буржуазию и пролетариат несправедливо. На самом деле, с точки зрения каких нравственных принципов можно защищать то положение дел, при котором одни граждане — и их неоспоримое большинство — должны нести многочасовой, бессмысленный, отупляющий, духовно-уничтожающий труд, а другие — наслаждаться продуктами этого труда, и по большей части вовсе не в духовных целях, а просто в целях весьма не высоких, а иногда и прямо низменных удовольствий! В решительной, беспощадной постановке этого вопроса лежит старый смысл «русской правды», которая в большевизме нашла только свое последнее и уродливое выражение. Русское понятие о «правде» никогда не могло оправдать «капитализм», если под ним понимать хозяйственную организацию, при которой по правилу существуют две различные группы населения: владельцы средств производства, которые в то же время являются руководителями и представляют собою хозяйственных субъектов, и неимущие постоянные рабочие, которые являются объектами хозяйства и с которыми поступают на основании начала наибольшого приобретения и наибольшей хозяйственной пользы [350] . Русский ум не мирится с тем, что капитализм основной целью хозяйственной деятельности считает не удовлетворение законных потребностей человеческой личности, но исключительно приобретательство и увеличение богатства.
350
Я беру здесь определение капитализма В.Зомбарта.
Полной неспособностью найти нравственное оправдание капитализму отличается все наше белое движение, идейная неудача которого, между прочим, заключается в том, что оно ровно ничего не могло выставить против большевизма, кроме жизненного героизма и штыков. Искренне говоря, никто из белых нравственно капитализма защитить не мог, а между тем боролся за капитализм. На том берегу было несомненное преимущество, проявляющееся не в силе оружия, но в способности агитации — в способности убеждать в своей правде среднего русского человека.
Неумолимой исторической судьбе было угодно, чтобы убежденнейшим противникам большевиков суждено было попасть в капиталистическую Европу и Америку и здесь стать не в роли «хозяйственных субъектов», а в роли «объектов хозяйства». Здесь они на собственном горьком опыте увидели то, что представляет собою капитализм. И для них, как для русских людей, особенно чувствительно, что капитализм убивает не столько плоть, сколько душу. Заработки иногда бывают и сносные, но вот то, что у человека выматывают все нравственное достояние, что он способен после этого выматывания только ко сну, в лучшем случае к кинематографу, что, как сказал один искреннейший человек, который десять часов в день возил стружки, — теряется даже способность молиться (а это для него было самое дорогое), — вот это оправдать нельзя никакими ухищрениями, никаким лицемерием, никаким суесловием, к которому прибегают иногда ныне кающиеся бывшие марксисты.
Сила советского государства заключается в том, что оно своею целью поставило решительную борьбу с капитализмом, объявило себя, таким образом, некоторым «государством правды» и заставило многих поверить, что оно действительно есть «государство правды». Поэтому идейно победить коммунистическую власть может не «государство факта», а какое-либо другое «государство правды». Иными словами, такое государство, которое также поставит своей целью борьбу с капиталистической эксплуатацией, но во имя иных, не коммунистических целей и другими, не коммунистическими средствами. Что касается до целей, то коммунистическое государство, следуя материалистической философии марксизма, познает только один вид освобождения — освобождение материальное, экономическое. Оно обещает дать всем людям в достаточном количестве хлеба, полагая, что остальное все приложится, если человек будет сыт. Да и прилагаться-то, в сущности говоря, нечему, так как марксистский коммунизм считает идеалом человека наиболее сытое, довольное и материально счастливое пребывание на нашей планете. Что касается средств, то коммунизм думает достигнуть уничтожения эксплуатации и счастливой материально жизни при помощи уничтожения частной собственности на землю и орудия производства, которые должны стать собственностью всех трудящихся и угнетенных.