Русский народ и государство
Шрифт:
Таковы предположения Сперанского, которые мы попытаемся рассмотреть сейчас с точки зрения свершившихся в России перемен. Императорская власть рухнула, и, таким образом, упали возглавления государственной системы, как мыслил их Сперанский. С падением этих возглавлений должно упасть и все то, что на них строилось: падают, таким образом, назначаемые монархом министерства, падает и вся система местных (губернских, окружных, волостных) управлений. Что же остается? Остаются в качестве единственного носителя власти избирательные учреждения, начиная с низших, кончая высшими, остается то, что можно назвать советами депутатов и их органами. Низший совет выбирает высшие органы советов и, в свою очередь, свой правительственный орган, свое «правление» или свой «исполнительный комитет». С падением самостоятельно назначаемых местных и центрального правительств правительственная власть переходит к этим комитетам. Верховный из них, соответствующий министерствам, делается выборным, превращается в комиссариаты и в совет комиссаров. Для согласования центрального управления с местными образуются отделы комиссариатов при местных исполнительных комитетах. Но их можно образовать или путем избрания на местах, или же комбинируя избрание с назначениями. В последнем случае местное управление будет построено прямо по Сперанскому: выборные комитеты на местах и при них назначенные министерства «в малом размере» — отделы губернских и уездных исполнительных комитетов.
В самых общих формах при снятии монархического принципа из системы Сперанского и выходит то, что действует ныне в России в виде системы советов. Основные особенности этой системы можно свести к следующим: а) Государственная система названного типа в принципе своем преодолевает индивидуализм и атомизм европейской демократии. Для европейских демократий высшим органом
Огромный недостаток западной демократии проявляется в фактической неспособности дезорганизованной массы голосующего корпуса как-либо проявлять себя — в необходимости внести в «орган» какую-нибудь «организацию». Так родятся политические партии, которые играют в западных демократиях роль организующего начала. Голосующий гражданин присоединяется к какой-нибудь партийной программе, становится членом целого, которое фактически играет в государстве политическую роль. Режим западных демократий есть партийный режим, партия дает демократии то организующее начало, которого она не имеет, поскольку мыслится как неорганизованная куча отдельных голосов. Однако режим партий взамен естественной организации граждан дает организацию чисто искусственную, построенную не на действительных социально-экономических интересах и потребностях, но на «принятии программы». Партийные программы строятся обыкновенно по принципу: «Кто больше пообещает». Вот на таких посулах и покоится организация «верховного органа» современных демократий. Людей объединяют неосновательные обещания, пробужденная ими жадность, надежды в будущем поживиться и получить побольше, и немудрено, что при этом политическая жизнь лишена здоровья и чистоты. В противоположность всему указанному советская система, по крайней мере в принципе своем, покоится на представительстве чисто реальных и профессиональных интересов, группирующихся около «советов» как основных ячеек республики. Отсюда вытекают еще две важные особенности советской государственной системы. Во-первых, она вся построена на косвенных выборах, что решительно противоречит европейским демократическим догмам, считающим нормальными только выборы прямые. Идея прямых выборов вытекает из учения о народном представительстве, как географической карте страны. Чтобы парламент «отражал» лучше всю страну, необходимо непосредственное избрание депутатов народом. Чем более депутаты отделены от непосредственного волеизъявления народа, тем менее точно отображают они нацию. Но стоит только отрешиться от этих демократических фикций, стоит только усвоить взгляд на выборы, как на отбор наиболее способных и лучших, и вопрос о косвенном избирательном праве получит совсем иное освещение. Можно считать несомненным, что процесс такого отбора гораздо совершеннее протекает при многостепенных выборах, чем при прямых. Во всяком случае, правосознанию русского народа косвенные выборы куда ближе, чем прямые. Еще при подготовке к выборам в Учредительное Собрание в 1917 году трудно было убедить простого русского человека в справедливости прямого избирательного права. «Нет, — часто приходилось слышать от солдат, — уж лучше мы выберем делегатов, а они там решат, кто должен быть депутатом». В мнении этом проявлялось, интенсивное, практическое чувство русского человека, что ему иногда трудно судить о пригодности того или иного из избираемых к политической работе. Русский избиратель хотел сознательно ограничить себя тем, чтобы в акте избрания поручить доверенным лицам избрать из своей среды наиспособнейших.
Кроме того, прямые выборы фактически возможны только там, где упрочен режим партий и где население раздроблено на партии. Слава Богу, в России этого еще до сих пор нет. Русский народ до сих пор представляет собою массу беспартийную, и если при этих условиях привить у нас систему прямых выборов, ясно, что она обратится в голосование за тех, кто всего более пообещает. А какие же кандидаты могут быть при прямых выборах предложены? Ведь прямые выборы отправляются от предположения, что народ есть неорганизованная куча голосующих и только партия может быть той организацией, которая способна выставить кандидатские списки. Здесь мы подходим ко второй положительной особенности советской системы, вытекающей из ее основного взгляда на совет, как на органическую клетку государства. Советская многостепенная избирательная система теснейшим образом связывает выборы в центральные государственные учреждения с выборами в органы местного самоуправления. Депутаты выбираются не политическими партиями, а теми территориально административными государственными органами, иерархический порядок которых образует скелет советского государства. По принципу своему такая система имеет в виду постепенно провести на государственные верхи истинно деловых людей с государственных низов. Если такой порядок упрочился бы как нормальный, это означало бы, что в правительство могут пройти только люди, которые выказали себя деловой работой в местных учреждениях. Парламент, составленный из таких людей, был бы уже не «говорильней», но истинно рабочим учреждением.
Мы часто слышим мнение, что вредно местное самоуправление вмешивать в политику — пускай оно занимается своей работой, а не выборами депутатов. Мнение это покоится на в высшей степени несправедливом взгляде, что «политика» это — одно, а деловая работа — другое. Действительно, партийный режим способствует упрочению подобного взгляда; «политика» при нем сводится к партийным дрязгам и партийной борьбе в парламенте. От такой «политики», конечно, следует держаться подальше местному самоуправлению, хотя при господстве партийного режима пожелание это является чисто платоническим: все равно партийность проникает и в органы самоуправления, которые тоже ведь составлены из представителей партий. Однако для нас вся проблема организации правильно построенного, демократического государства сводится к тому, чтобы на место народного представительства, избранного по партийному признаку, поставить народное представительство, чисто деловое и рабочее. Для нас дело идет об уничтожении «политики» в парламенте, а раз она будет уничтожена, не будет ее и в местном самоуправлении. Уничтожить же ее можно только одним путем: путем непосредственной связи с деловой государственной работой в центре.
в) Государственная система названного типа является системой последовательно проведенной опосредствованной демократии. Управление через полномочных представителей, Депутатов — вот основная ее норма. В силу этого названная система в значительной степени чужда тем трудностям, которые тотчас же наблюдаются, когда демократию понимают не как власть депутатов, а как полное самоуправление народа, где, строго говоря никто не властвует, а каждый управляет самим собою.
Тупик, в который попали западные демократии, в значительной степени объясняется этим пониманием демократического строя как некоего анархического самоуправления. На самом деле как такое «правление всех и никого» можно осуществить в действительности? По-видимому, оно мыслимо только в виде постоянно созываемой сходки всех граждан, которые решают все вопросы голосованием и только исполнение своих решений поручают отдельным лицам. Подобная сходка возможна, конечно, только в небольшой общине, так как сходка в несколько миллионов и даже тысяч человек была бы и немыслима, и вполне неработоспособна. Кроме того, такое управление через общее собрание граждан возможно только в общине с очень простой и несложной жизнью. Если же перед общиной стоят многочисленные и сложные вопросы, это значит, что общая сходка граждан должна собираться постоянно и граждане большую часть времени должны тратить на сидение в собрании, на произнесение речей и на голосование. Русские хорошо знают как идет дело на таких сходках и как бесконечно долго на них обсуждается самый простой вопрос. Пожалуй, при таком «самоуправлении» людям ничего не осталось бы делать, как посвящать все свое время политике. А так как это весьма скучно и жизненно невозможно, то практика общих собраний силою вещей превращается в то, что на них идут только любители, призванные политики, которые фактически со временем и становятся правящей группой. Но все это мы говорим о случае, когда вообще общая сходка возможна. А когда она немыслима, вследствие количества ее участников, тогда современные демократии предлагают заменить ее некоторыми суррогатами, в виде, например, референдума или плебисцита. И опять-таки построить жизнь государства на голосовании всех вопросов путем плебисцита совершенно немыслимо. Плебисцит есть сооружение тяжелое, дорогое, берущее немало времени у участников и применимое только в особо важных и исключительных случаях. Таким образом, куда мы не идем, везде наталкиваемся на мысль, что управлять фактически можно только через известную группу лиц, через специальное меньшинство.
Мы переходим, таким образом, к идее демократии опосредствованной, которая по существу дела является политической формой, реально привившейся в жизни благодаря ее удобству и осуществимости. Народ может управляться не сам, а посредством депутатов. Сторонники западных демократических учений часто стараются, как мы уже говорили выше, создать фикцию, согласно которой выходит, что управляемый через депутатов народ как бы самоуправляется. Для оправдания этой фикции утверждали, что собрания депутатов являются как бы народом в миниатюре. Однако все эти образы и сравнения. не обладают ровно никакой реальностью. Собрания депутатов в действительности являются не миниатюрной копией народа, а тем правящим властным органом, который стоит во главе демократического государства. Поэтому совершенно правильно говорить о диктатуре парламента в демократиях европейского типа, только всегда нужно помнить отличия этой диктатуры от других, сходных политических форм. Прежде всего — и это самое главное — диктатура парламентских депутатов есть диктатура людей, которые попали в правящую группу после избирательной борьбы, после известного всенародного состязания. Этим диктатура парламента, отличается от диктатуры старой родовой аристократии или от диктатуры назначенной абсолютным монархом бюрократический группы, «служилого сословия». Родовая аристократия существует в силу исторических преимуществ, по действующему праву, не сменяема; бюрократия подобрана волею монарха, назначена его односторонним актом и без монарха не сменяема также. Властное первенство парламентское создалось, напротив, в силу личной конкуренции: происходила избирательная борьба, кандидаты дебютировали перед народом, народ оценивал того или другого — и остановился на тех, кто ему казался лучшим. И с другой стороны, и аристократия, и старая бюрократия безответственны, парламентские же депутаты ответственны уже прежде всего тем, что их всегда могут забаллотировать на следующих выборах. Член демократического правительства должен так или иначе показать свою способность и свое умение управлять. Во всем этом проявляется некоторое неоспоримое преимущество демократической правящей группы. Хотя народ и не всегда умеет выбирать лучших, однако умеет ли всегда выбирать их монарх и лучшие ли непременно те, кто считается уже лучшим по роду? В данном случае У демократии и других политических форм преимущества и недостатки, так сказать, одинаковые. Но демократия бесспорно лучше аристократии и абсолютной монархии в том смысле, что она отрицает личный режим и создает условия для оценки правящих по признакам чисто объективным. Личная симпатия или личная принадлежность к роду могут быть единственными критериями для оценки правящего в монархии. Самый неспособный министр может таким образом существовать, если родовит и угоден. А в демократии принципиально, по крайней мере, такой случай невозможен. Демократические власти должны завоевать себе симпатии борьбой и работой. Не отрицаем, что в этой борьбе могут быть применяемы и нечистые средства, однако это не есть возражение по существу. Нечистыми средствами можно исказить каждый институт, даже самый совершенный. Мы же говорили здесь о принципах. И принципы конкуренции и ответственности составляют принцип первостепенной важности для будущих судеб России.
Старая царская Россия была государством бюрократическим, в котором это начало «конкуренции и подбора» всего менее находило применение. Хороша ли, худа ли была царская бюрократия, это другой вопрос, но сейчас она является разбитой и уничтоженной. Советское правительство породило собственную, коммунистическую, бюрократию, которая большими достоинствами также не отличается. В настоящее время особенно важно для России привлечь к управлению государством широкие народные круги, чтобы выработать из них способных и деятельных лиц, могущих хорошо двигать государственную машину. Нужно помнить, что когда кончится коммунистическая диктатура, у любого будущего правительства не будет рабочей силы, не будет исполнителей и руководителей — их негде достать, помимо обращения к народным массам. Поэтому тот принцип опосредствованной демократии, который мы встречаем в советском государстве, является принципом первостепенной важности для будущих судеб России.
Таково начало опосредствованной демократии, провозглашенное в советском государстве, но фактически в нем ныне задавленное и влачащее довольно жалкое существование. Фактически современная Россия управляется на основе не демократического, но чисто олигархического начала, воплотившегося в диктатуре коммунистической партии. И здесь, конечно, мы имеем дело не с «правдой», а с «кривдой» советского государства, которая рано или поздно обличит свое собственное ничтожество. Современнее господство этой «кривды» покоится на разных основаниях, которые можно свести к трем главным: 1) Непривычка русского, особенно крестьянского, населения к самоуправлению, отсутствие в нем крупных организаций и широкой сплоченности. Известно, что крестьяне очень неохотно идут на выборы в советы, процент уклоняющихся от выборов — огромный. В выборах принимают участие далеко не лучшие деревенские силы. При выборах у населения никакой ясно осознанной и признанной всеми программы нет, между тем коммунисты выступают всегда сплоченной группой, организованно и поступая по обдуманной программе. 2) Различные неправомерные с точки зрения советского права действия правящей партии и произвол, царящий в современной России, отсутствие в ней строгих правовых норм. Так советский избирательный закон позволяет правящей партии лишить избирательных прав целые группы граждан, объявив их «кулаками», «буржуями» и т. д. Далее коммунисты могут производить на выборах сильное давление на избирателей, используя то, что они стоят у власти и что в их руках государственная сила. И тем не менее мы видим, что в последние выборы в советы крестьяне довольно успешно сорганизовались и выбрали в сельские советы не коммунистов, а своих «беспартийных» представителей. Однако и это не помогает. Когда начинаются выборы на различные съезды советов, давление коммунистов начинает все более и более повышаться в зависимости от стадии выборов. Помогает этому давлению то обстоятельство, что выборы в волостной, губернский, окружной и т. д. съезды, происходят в численно незначительных избирательных собраниях, куда сходятся или съезжаются с мест. В таких собраниях депутатов, конечно, весьма легко обработать, если они не организованы. 3) Наконец, самые особенности современного советского государственного права. Избирательный закон в Советской России и построен так, что городские советы имеют право посылать от себя непосредственно депутатов на различные съезды Советов, начиная с уездных и губернских и кончая съездами самого Союза. Сельские же Советы лишены права выбирать от себя депутатов непосредственно. Депутаты из крестьян могут пройти в высшие республиканские съезды только в том случае, если они избраны в губернские или уездные съезды Советов. Это обстоятельство ставит в большое преимущество города и фабрики, где имеются самостоятельные советы, перед деревней. А так как в городах и на фабриках у коммунистов и более приверженцев, и они здесь имеют большую возможность давить на население, то при помощи такого закона и выходит всем знакомая в советской
России вещь: в сельских советах в среднем 90 процентов некоммунистов, а на республиканских Съездах — 90 процентов коммунистов. Это — настоящий фокус, вроде тех, которые показываются в цирках.
Для будущего самым существенным вопросом русской внутренней политики является постепенное освобождение советского демократического начала от коммунистического гнета. Учреждение Советов дало оружие для такого освобождения в руки самому русскому народу. Как ни задавлены Советы коммунистами, все же русское, преимущественно крестьянское, население постепенно учится в них самоорганизации и самоуправлению. Советы — суть те лаборатории, в которых вырабатывается подбор истинно «деловых» людей, истинной соли земли русской, фундамента для построения будущей народной России. Это уже не «глиняные» ноги громадного русского великана, это — настоящий гранит, который не сможет разрушить никакая сила. Но чтобы работа такой лаборатории стала нормальной, следует добиться того, чтобы истинные представители советов проходили и на верхи государства.