Русский народ и государство
Шрифт:
Скажут, пожалуй, что это установка старая и довольно известная: мы стоим как будто перед возвращением старых органических воззрений на государство. Мы снова вещаем об эпохе «реставрации государственных наук» [372] , эпохе уже прошедшей и изжитой. Неужели сейчас опять нужно звать к де Местру, Берку, Галлеру, Гегелю и другим бесчисленным представителям органического и исторического воззрения на государство? Бесспорно, органические воззрения воскресают в современном государствоведении, но весь вопрос как раз в том, что возрождение их происходит совсем в иных, новых формах. Дело не идет просто о том, чтобы реставрировать старые идеи, чтобы водворить в государственной науке принципы политической романтики начала XIX века, дело идет о пересмотре всего государствоведения, о построении новой теории государства [373] . Задача эта диктуется именно особенностями нынешнего исторического момента, совершенно новыми формами, выплывшими на поверхность жизни европейских обществ. Реставрация государственных наук XIX века вызывалась отрицанием французской революции, но революция эта есть уже ныне факт давно прошедший; ныне свершилась другая, не только политическая, но социальная, российская революция. И в революции этой для государствоведа открылись две стороны: она поставила перед западным государствоведом ряд новых вопросов и она в то же время освободила его от западного эгоцентризма. Российская социальная революция есть процесс, вдохновленный западными теориями, но происшедший на неевропейской почве, которая жила в других политических оформлениях, чем запад, и для которой была органически чужда европейская либерально-демократическая доктрина. Таким образом, процесс развития политических идей переместился, и никак не могут уже удовлетворить те формулировки, которые давали отрицатели западной революции в XIX веке. Для нас, русских, Галлер, де Местр и Гегель столь же далеки, как и Локк, Монтескье и Руссо. И если мы стали, после нашей революции, фактором европейской жизни и европейской мысли, то, очевидно, развитие политических теорий должно приобрести особое направление, в значительной степени указываемое русской наукой, а не европейскими реакционерами и реставраторами.
372
Название известной книги Галлера.
373
Ср. М. Rumpf, Archiv d. offend. Rechts, NF, IX, 1925, стр. 348 (рецензия на книгу Мейнеке), где автор совершенно правильно указывает, что сейчас дело идет о построении «органического учения о государстве совершенно нового стиля, которое одинаково будет отличаться как от мистически окрашенных представлений о государстве немецкой романтики и историзма, так и от политического биологизма научных монистов».
Глава 2. О методах теории государства
Утрата чувства государственной реальности находит свое особое выражение в той методологии, которая ныне господствует в западном государствоведении. Основным методологическим приемом западной теории государства является установка умственного зрения исключительно на новейших государствах западной культуры, то есть на тех государствах, самое бытие которых сложилось в духовной атмосфере, уже лишенной ощущения реальности государства. Один из самых выдающихся государство-ведов новейшего времени, создатель целой школы и до некоторой степени властитель дум целого поколения, ныне умерший гей-дельбергский проф. Георг Еллинек выставил в своем известном сочинении по общей теории государства следующее небезынтересное для человека, не принадлежащего к западной культуре, требование. По его мнению, предметом общей теории государства должна быть «только жизнь современных западных государств и их прошлое, поскольку оно необходимо для уяснения настоящего» [374] . «Эти государства, — как правильно указывает Еллинек, — образуют в своем историческом развитии самостоятельную ветвь всей семьи государств. Мир азиатских государств имеет, конечно, общие корни с западноевропейскими государствами, но развитие их шло независимо от последних». Оттого они и должны быть выкинуты из поля наблюдения современной теории государства. Такое выключение не означает, по мнению Еллинека, неполноты. «История, — говорит он, — всегда фрагментарна». «Требовать, чтобы научное познание было основано на всем историческом прошлом, значит желать невозможного или проложить путь спекуляции, которая по своей внутренней ценности ничем не отличается от фантастических исторических конструкций прежнего времени, имеющих с современной точки зрения в лучшем случае анекдотическое значение» [375] . Следует только спросить, почему, при таких предположениях, сочинение Еллинека называется общей теорией государства? Не правильнее ли было назвать его общей теорией европейского государства, к тому же нового периода? То, что у Еллинека находит совершенно сознательную формулировку, — формулировку, ограниченность которой очевидна, вследствие ее точности, у других современных авторов является результатом скрытой подмены одних проблем другими. Так, например, автор одного из новейших трудов по общей теории государства Каррэ де Малъберг [376] просто подставляет на место теории государства теорию современного конституционного права, называя, однако, свое сочинение «Theorie generale de l'Etat». Очевидно, что прилагательное «generale» просто излишне, что ни о каких общих проблемах государства у автора не говорится. Более последовательно поступают те из современных ученых, которые сознательно и открыто заменяют теорию государства теорией современного государственного права. Такая постановка вопроса, по крайней мере, избавляет от ложного представления, что теория современного европейского государства может сойти за теорию государства вообще. Так, например, поступает выдающийся французский государствовед Ориу, который в своем учебнике совершенно ясно подчеркивает, что он намерен изучать только одну из форм государства, именуемую «конституционным режимом». По мнению Ориу, «конституционный режим» встречается только два раза в истории западной цивилизации — в конце греко-римского периода и начиная с XVIII века нашей эры. «Конституционный режим» привлекает Ориу прежде всего потому, что он актуален, а затем и потому, что, по мнению названного автора, европейская цивилизация является наиболее великой со стороны материальной и наиболее прекрасной со стороны моральной («la plus belle civilisation morale») [377] . Сколь ни оспоримо по существу это утверждение, однако в сделанной формулировке оно избавляет нас от всяких недоразумений: ясно, что здесь дело идет об изучении не государства вообще, а одной, и очень редко встречавшейся государственной формы.
374
G. Jellineck, Allgemeine Staatslehre,4-te Aufgabe, 1922, стр.22.
375
Ibid., стр. 23. — Изложенные ограничения не помешали автору включить в свою книгу ряд очень ценных описаний государств других культур. С точки зрения методологических принципов книги это является совершенно ненужной роскошью.
376
Цитирован выше, гл. 1.
377
Hauriou, Precis de droit constitutionnel, 1923, стр. 1–2.
Подобное ограничение материала, подлежащего изучению общей теорией государства, ставит необходимо следующий прикладной вопрос: спрашивается, какое значение такая теория может иметь для народов, не принадлежащих к европейской культуре? И могут ли эти последние построить свою неевропейскую теорию государства, или же они призываются к тому, чтобы при отсутствии у них своей теории принять в порядке европеизации «общую» теорию европейского государства. Наконец, может ли быть построена какая-нибудь действительная общая теория государства — не европейская, и не азиатская, и не какая-либо иная, а подлинно общая, формулирующая структуру государства вообще, то есть те категории, которые делают мыслимым самый факт государства? Или же следует думать по примеру Шпенглера что, подобно тому, как было античное понятие о пространстве, сформулированное в особой античной математике, и новейшее европейское понятие о пространстве со своей особой новейшей математикой, подобно этому различные культуры могут построить совершенно различные теории государства?
Тщетно было бы искать теоретического ответа на эти вопросы у Еллинека и вообще в новейшей науке о государстве. Однако практический ответ на них не раз намечался, и примером тому может служить, если не все наше русское государствоведение, то, по крайней мере, его популярные течения. Русские ученые, вышедшие из западных школ, без всяких особых размышлений и без всяких оговорок перенесли построенную на западе теорию европейского государства на русскую почву и тем самым придали принципам этой теории нормативное значение. Оттого наше государствоведение в трудах наиболее популярных его представителей (каковыми были, например, Кокошкин и Лазаревский) являлось не чем иным, как политикой европеизации русского государства. Конечно, Российская Империя сама была опытом прививки у нас европейских государственных форм, сначала в виде западного абсолютизма, потом в виде западного умеренного монархического конституционализма. И как всякий продукт европеизации, государство наше представляло копию, отстающую от образца. Государствоведение наше и поставило своей задачей превратить копию в образец, то есть истолковать наш государственный порядок так, чтобы он приобрел оформления новейших, западных государств. По такому политическому методу целиком построен был, например, учебник конституционного права покойного Лазаревского. Отправной его точкой было изложение западного политического строя как строя нормального. Затем скрыто или открыто с этим нормальным строем сравнивались наши государственные институты, подвергались критике, отвержению или интерпретации в смысле соответствующих институтов западного государственного права. Это был типичный пример смешения науки с политикой, смешения, одинаково недопустимого ни с точки зрения первой, ни с точки зрения последней.
Мы уже сказали, что особенности методологии западной теории государства обусловливались тем, что теория эта создалась, как мы уже говорили, в духовной атмосфере, утратившей чувство реальности государства. Было бы удивительно, если бы подобная атмосфера могла воспитать познавательные приемы и методы, обеспечивающие возможность познания реальной природы государства. Георг Еллинек был тем ученым, с именем которого в особенности связана постановка новейших методологических проблем в западном государствоведении. Сам он посвятил немало сил изучению методологических вопросов, и многие новейшие сочинения по методологии науки о государстве вышли непосредственно из его школы [378] . Уже внешняя характеристика этой методологии способна внушить сомнение в пригодности ее для нужд предметного знания о государстве как целостном явлении общественной жизни [379] . Характерной ее особенностью было утверждение множественности способов познания государства и множественности учений о государстве. Действительность бесконечно многообразна, учили представителя этой методологии, в многообразии своем она непознаваема. Познание обуславливается точкой зрения, стилизующей действительность с определенной перспективы. Таких точек зрения может быть очень много, и, следовательно, много может быть наук о государстве (методологический плюрализм). Нельзя образовать какое-либо одно понятие о государстве, которое бы выражало сущность исследуемого предмета. Понятий о государстве столько, сколько точек зрения, сколько методов: могут быть социально-научное, юридическое и т. д. понятия о государстве. И между этими понятиями очень мало общего, даже нет ничего общего, за исключением разве ничего не значащих формально-логических признаков. Таким образом, под влиянием названной методологии, изучаемый предмет множится в нашем умственном зрении, разлагаясь на несколько вполне самостоятельных предметов. Совершается рассеяние предмета, деконцентрация его существенных свойств. Предмет растекается сквозь пальцы исследователя, как вода. О какой же еще реальности государства можно при этом говорить? Социолог имеет дело с одной реальностью государства, юрист — с другой, а какова истинная реальность, не знает ни тот, ни другой, и вообще никто не знает, ибо она содержится в непознаваемом многообразии реального опыта.
378
Ср., кроме соответствующих глав в цитированной книге названного автора, G. Jellineck, System der subjektiven offentlichen Rechte, 2-te Aufl., где имеется специальная методологическая глава. Из наиболее выдающихся учеников Еллинека, посвятивших себя изучению преимущественно методологических вопросов, нужно назвать Б. А. Кистяковского, Социальные науки и право, 1916, а также более раннее сочинение «Gesellschaft und Einzelwesen», 1899.
379
Критику методологической теории Еллинека и его школы можно найти у Н. Н. Алексеева, Очерки по общей теории государства, 1920, и в несколько измененном виде в «Общей теории государства», Прага, вып. 1 (литографированное издания).
Можно поставить вопрос, мыслимо ли достигнуть такого распыления реальности государства, если даже к нему и стремиться? Не произойдет ли некоторого принудительного восстановления познавательного единства предмета и познавательного единства методов его изучения каждый раз, когда сторонник подобного плюрализма попытается войти в действительное соприкосновение с тем, что он изучает? Исследование тех результатов, к которым привела названная методология, всецело оправдывает эти предположения. Практически плюрализм оказался действительно не проводимым и не осуществимым Вместо многих методов и многих понятий о государстве практически получился один метод и одно понятие, но метод запутанный и понятие искаженное. Достаточно подвергнуть анализу то, что сделано в громадном труде Еллинека «Общая теория государства», чтобы убедиться в истинности наших предположений. По содержанию своему книга, эта представляет весьма пеструю смесь, составленную из философских, исторических и отчасти юридических размышлений и исследований. Причем вся постройка завершена так, что преобладающим ее стилем являются все же юридические построения [380] . Можно сказать, что книга Еллинека есть философское и историческое введение в юридическую теорию государства, то есть в общее государственное право. В введении этом обосновывается то, что служит отправной точкой для юридической теории государства — юридическое понятие государства и вопрос об отношении государства и права. Здесь подготовляется тот вывод, что государство есть исключительно правовое явление — род правопорядка — вывод, не сделанный в полной последовательности самим Еллинеком, но обоснованный учеными, вышедшими из его школы. В нашу задачу впрочем не входит подробная критика системы Еллинека. Мы хотим только установить то, совершенно общее положение, которым определяется все научное предприятие этого замечательного ученого: теория государства в конце концов превращается у него в теорию государственного права, представляющую опять-таки смешанное целое, составленное из весьма разнообразных элементов. Превращение это совершается незаметно для самого автора: оно им не обосновано, оно выходит из-под его пера само собою как невольный результат инстинктивной систематизации. Так что «общую теорию европейского государства» правильнее было бы назвать «общей теорией европейского государственного права». Вместо обещанного плюрализма методов получается таким образом юридический монизм. Юридическое рассмотрение государства начинает задавать тон в методологии, и в сложном строении государства выдвинутой на первый план оказывается одна сторона — сторона правовая. Это и есть проявление той утраты чувства реальности государства, о которой было говорено выше.
380
В основу методологии Еллинека положена перекрещивающаяся противоположность наук, с одной стороны, идеографических (то есть описывающих индивидуальные явления) и номотетических (то есть устанавливающих общие законы), с другой стороны, каузальных (то есть устанавливающих причины явлений) и нормативных (то есть устанавливающих то, что должно быть). Для Еллинека наука о государстве является не номотетической, а идеографической наукой, то есть она ближе к истории, чем к естествознанию. Поэтому и общая теория государства не устанавливает законы, а описывает типы. Причем или объясняет их, или же устанавливает нормальные типы. Первое Еллинек называет общим социальным учением о государстве (название первой части книги), второе — общим учением о государственном праве (вторая часть книги). Но если мы попытаемся обозреть состав первой части, то увидим, что в ней нет ровно ничего каузального, что в ней имеется большое количество черт нормативного рассмотрения и что, наконец, в ней есть целый ряд глав, не подходящих ни к каузальному, ни к нормативному рассмотрению. Уже одна из первых проблем, поставленных в «общем социальном учении о государстве», глава о существе государства (гл. VI), напоминает скорее всего отрывок из философского трактата. В ней имеется обильный исторический материал, касающийся философских теорий государства, менее всего изучаемый каузально; никакого изучения социально-исторических процессов в этой главе просто не содержится; включенные в нее параграфы, касающиеся юридического понятия о государстве (стр. 162–173), предупреждают последующее изложение и содержат ряд элементов чисто нормативных. Глава VII книги трактует об «оправдании государства», то есть о вопросе, менее всего относящемся к «каузально-историческим» исследованиям и столь же мало соответствующем задачам «общего государственного права». Если эта глава и пользуется нормативным методом, то уже не в юридическом, а в моральном и философском смысле этого слова. То же самое нужно сказать и о главе VIII (о «Цели государства»). Последующая (IX) глава «О возникновении и прекращении государства» как будто переводит нас в область социально-исторических исследований, однако они ведутся так, что каузального момента в них нет. То же нужно сказать и о X главе — «Главные исторические типы государств». Наконец, последняя глава «Государство и право» отчасти относится к философии права, отчасти к философии государства, то есть не относится ни к каузальному, ни к юридически-нормативному исследованию. Излагаемая в ней теория Еллинека о самообязывапии государства есть теория философская или, как ее называет автор, метаюридическая. Так по какому же основанию она попала в «Социальное учение о государстве»?
То, что у Еллинека сказывается как еще вполне несознанная тенденция, получает рациональное обоснование у одного из современных столпов германского государствоведения — у Г. Кельсена. В специальном сочинении Кельсен решил показать, что никакого «социологического» понятия о государстве, в сущности говоря, быть не может. Социологи, пытающиеся образовать такое понятие, незаметно оперируют с понятием права, правовой организации, правопорядка [381] . Выводом из этого и является произведенная Кельсеном еще в предшествующих его сочинениях идентификация государства и права, причем под правом он понимает совокупность правоположений или правовых норм (Rechlssatz) [382] . Таким образом, в общей теории государства вместо плюрализма появляется философски обоснованный правовой монизм. Общая теория государства открыто становится общей теорией права, в каковом духе и написана новейшая книга Кельсена, посвященная этому предмету [383] .
381
Н. Kelsen, Soziologische und juristische Staatsbegriff, 1922.
382
H. Kelsen, Hauptprobleme der Staatsrechtslehre, 1911.
383
H. Kelsen, Allgemeine Staatslehre, 1925. Ср. справедливые замечания Merkl, Archiv. d. offentlichen Rechts, NF, Bd. X, 1926, стр. 258.
Фактическая несообразность всех этих построений вскрывается тотчас же, как мы их попытаемся применить к государству неевропейской культуры. Можно ли, например, сказать, что отожествление государства с правопорядком применимо к Китайской империи, к государству фараонов, к Ассиро-Вавилонскому царству? Что понял бы ученый в государственной структуре московской монархии, если бы он стал отправляться от мысли об идентификации государства и права? Да и к Российской Империи гипотеза эта мало применима. Европейски образованный человек с возмущением скажет, что мы имеем здесь дело с деспотиями, а не с правовыми государствами. Но ведь это оценки, которых нужно избегать в науке. Наука хочет понять, что такое государство, а этого нельзя сделать, отмахиваясь от государственных образований, которые существовали целые тысячелетия. Курьезно «общую теорию государства» строить на опыте последних ста лет европейской истории и отбрасывать тысячелетний опыт истории других культур. Такая теория будет всем, чем угодно, но не наукой.
Выводом из изложенного могут быть следующие требования, с которыми мы обращаемся к методологии европейского государствоведения: 1) Наука о государстве должна освободиться от засилья в ней юридизма; общая теория государства должна перестать отожествлять себя с общей теорией государственного права; 2) Формальным условием такого освобождения является преодоление европейского эгоцентризма в теории государства; привлечение в орбиту своих исследований всех возможных типов государств различных культур поможет теории государства увидеть в изучаемых явлениях такие стороны, усмотрение которых закрыто для европейских государствоведов, воспитанных в условиях утраты человеком чувства реальности государства; 3) По существу же своих научных задач теория государства должна остерегаться применения каких-либо искусственных, конструктивных, надуманных, априорных, методологических теорий, к которым так склонно современное учение о государстве. Государство должно быть взято во всей его богатейшей природе как непосредственный предмет умственного созерцания. К изучению государства должен быть применен тот интуитивный метод, который столь популярен в современной философии. Теория государства должна пережить конкретную целостность государства во всем богатстве ее живых проявлений, должна погрузиться в логику самой государственной жизни и почувствовать в ней истинно существенное в отличие от случайного [384] .
384
Cp. H. H. Алексеев. Общая теория государства, вып. 1.
Отдел первый ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВОВЕДЕНИЕ
Глава 1. Понятие государства и элементы государства
В существующем словоупотреблении нет вполне точного понятия о том, что называется государством. Обычная речь колеблется между двумя понятиями о государстве, из которых одно обозначает некоторое целое, другое — часть этого целого. Государством называют прежде всего какое-либо историческое общество, обитающее в оседлом или в кочевом состоянии на известной части земли, обладающее некоторой властной организацией и противопоставляющее себя другим подобным же историческим обществам. В этом смысле государство есть общественный индивидуум наиболее сложившийся, наиболее установившийся и наиболее выпукло выступающий в человеческой истории. Факт индивидуализации, наблюдаемый везде в природе, начиная с минерального мира и кончая миром органической жизни, имеет место и в жизни человека. Люди живут общественными единицами — семьями, родами, племенами и т. п. Каждая из таких единиц обуславливает для ее членов возможность тесного общения и отделяет от общения с членами других групп. Подобной единицей общения и отталкивания является и государство. В означенном смысле мы говорим о государстве римском, русском, египетском и т. н. как о ряде исторических человеческих обществ.