Русский романтизм

Коллектив авторов

стыря, молящуюся на коленях. „Скромная, почти траурная

одежда, прекрасные черты лица, с жаром высказываемая тихо

молитва, и глубокая горесть, которою проникнута была вся

ее наружность" привлекает его внимание (ч. 2, стр. 43).

Герой „Черной женщины" Греча заметил в иезуитской церкви

молодую, небогато одетую девушку, молившуюся с глубоким

чувством.

Она стояла на коленях. Когда незнакомка припод-

нялась, он заметил „облик ангела, взгляд праведницы, слезы

1361

христианского умиления" (ч. 2, стр. 249). Глядя на молящуюся

красавицу, герой повести Кудрявцева „Флейта" восклицает:

„Боже мой, как она была мила в эти минуты, когда вместе

с теплою молитвой, кажется, вся душа ее отразилась на лице!..

Глаза, воздетые к небу, были увлажнены слегка навернувши-

мися слезами, между тем, как все черты ее сияли кроткок*

небесною радостью" (ч. 1, стр. 117).

Ольга из „Вадима" Лермонтова „тихо стала перед обра-

зом", большие глаза ее были устремлены на лик Спасителя,

это была ее единственная молитва и, еслиб бог был челове-

ком, то подобные глаза никогда не молились бы напрасно"

Образ молящейся женщины часто встречается у Шаховой.

Героиня „Перста Божьего" молится; черты ее —

Прекрасны, как у ликов рая

Чистейшей светлой красоты!

Как небо юга — тихо ясен,

Очаровательно прекрасен

Взор томной светлой синевой (стр. 31).

Княжна в „Страшном красавце" той же Шаховой „колено-

преклоненно, прилежно молится".

Моленье прелесть наводило

На эти нежные черты

И что-то ангельское было

В молящем взоре сироты (стр. 71)1).

Рядом с этим образом неземных красавиц — женщин-

небожительниц писатели 30-х годов создают и портрет жен-

щины, являющейся антитезой к ним, полным контрастом их —

женщины, проникнутой сладострастием, чувственной, влекущей

к страсти. Они прелестны, но не воздушны, как женщины-

Пери (Марлинский, Мулла Hyp, т. 3, стр. 38). Они обольсти-

тельны и созданы для рая Магомета. Они не ангелы, а гурии.

Об одной из таких красавиц поэт говорит, что ею можнб

любоваться, „как звездою любви на роскошном ложе неба,

как обольстительною девою, которая должна украшать рай

Магометов: все помыслы об ней — соблазн, грех, бессонница,

видения, бунтующие кровь вашу" (Лажечников, „Ледяной дом"),

Вся внешность такой женщины-гурии проникнута сладостра-

1) Художники этого времени тоже стремятся воплотить этот идеал жен-

ской красоты. В живописи мы часто находим аналогичные литературе жен-

ские портреты. Егоров изображает на портрете княгиню Голицыну с глазами,

устремленными к небу, задрапированную в широкий плащ. Брюллов обла-

ком легкого газа обвивает княгиню Ж. И. Лопухину. Головку княгини

Белосельской-Белозерской Грез небрежно окутывает туманным, прозрачным

вуалем. Лауренс рисует княгиню Ливен хрупкой, тонкой, почти бесплотной

в ее белом воздушном платье.

1361

стием. Глаза ее, „увлаженные негою, избытком сердечным,

как бы просящие, жаждущие ответа", уста ее манят по-

целуй (Лажечников, „Ледяной дом"). У одной из героинь

„Искусителя" Загоскина глаза, „которые при первой встрече

с вашими готовы были вспыхнуть и прожечь ваше сердце",—

все в ее внешности изобличает „пламенную итальянку;

можно было побиться об заклад, что в порыве страсти она

не остановится и умереть за своего любовника, и зарезать

его собственною рукою" (т. 4, стр. 160). Красота такой жен-

щины вызывает не благоговение, а чувственные порывы.

У Марлинского красавица могла бы „свести с ума любого из

платонических мудрецов, искусить самого постного из отшель-

ников мира" („Месть", стр. 69—7).

Наряд этих женщин не подчеркивает их бесплотности

и воздушности, а, наоборот, обрисовывает „слегка сокровен-

ные формы тела" (Марков, „Мечты и были", стр. 68—69).

Белая ткань, которая покрывала Кичкене в „Мулла Hyp"