Русский романтизм
Шрифт:
сравнения привлекают и золото: цвет волос — цвет золота
(Полевой, „Аббадонна", 25 — 26). „Кудри красавицы—россыпь
золотая" (Бенедиктов, т. I, стр. 15). Вспоминаются по поводу
белого цвета лица рук, плечей, груди героини — мрамор, але-
бастр. Она „бледная, как мрамор" (Лермонтов, „Герой нашего
времени"). Лик ее „как мрамор белый" (Шахова, „Перст Божий",
стр. 53), ее „плечи белые, как Каррарский мрамор" (Пого-
рельский, „Двойник", ч. I, стр. 91), плечи и грудь „имели
гладкость, блеск и молочную прозрачность алебастра" (Сенков-
ский, „Записки домового", т. 3, стр. 233). Мрамор является
иногда эпитетом, подчеркивающим белый цвет руки красавицы
(Гоголь, „Женщина"). Белизну же героини подчеркивает сравне-
ние со снегом — „бледна, как снег" (Марлинский, ч. 8, т. 3,
стр. 79). Рука „яркая, как заоблачный снег" (Гоголь, „Невский
Просп."). Грудь—„два мягкие шара, бледные и хладные, как
снег" (Лермонтов, „Вадим"). Иногда в сравнениях со снегом
цвет снега индивидуализируется особым освещением — солнца,
зари (цвет лица — снег, освещенный „утренним румянцем
солнца", Гоголь, „Тарас Бульба"). „Нежный прелестный румя-
нец,. который принадлежит только бледным лицам, скользил
по щекам, как луч зари по снегу, еще не измятому ногой чело-
века" (Ган, стр. 144). Грудь — два снежных холма (Марлинский",
Мулла Hyp", стр. 38), „веки — снежные полукружья" (Гоголь).
Из сравнений того же порядка отметим сопоставления с днем
или ночью. Свежий юный румянец красавицы создает метаф9ру—
„щечки с улыбкой утра" (Марлинский, „Месть", стр. 69 — 70).
Иногда утро определяется точнее: „юное утро мая" (Марлин-
ский, „Испытание", стр. 55). Наряду с утром материалом для
метафор и сравнений при определении цвета лица, груди
героини служит утренний свет и заря (Вельтман, „Чудодей",
ч. I, стр. 62), „легкий румянец, как утренний свет", „она по-
краснела, как заря" (Жукова, стр. 123). „Грудь — как заря"
(Марлинский, „Месть" стр. 69 — 70). „Грудь, будто две зари,
разделенные таинственным сумраком" (Марлинский, „Мулла
Hyp", стр. 38). В яблоке, с которым Ган сравнивает щечки
Утбаллы, „играет жизнь розовая, чистая, воздушная, жизнь
1361
утренней зари и облаков великолепного заката" (стр. 67).
Здесь уже наряду с утренней зарей для сравнения привле-
кается и вечер-закат, а еще чаще встретим мы сравнения
женской внешности с ночью и ее аттрибутами — луной, звез-
дами. Цвет волос, цвет темной, „вдохновенной ночи" (Лермон-
тов, т. 4, стр. 66, Тимофеев, „Опыты", ч. III, стр. 323, Шахова,
стр. 26). „В черных очах ночь" (Шахова, стр. 33), которая
контрастирует с метафорой глаз другой красавицы,— в них —
„лазурь небес". — Здесь опять цветовая антитеза, столь излю-
бленная писателями 30-х годов. Бледность красавицы вызывает
сравнение с утренним месяцем (Вельтман, „Кощей бессм.", ч. III,
стр. 156). Блеск глаз напоминает звездочки, и отсюда часто
сравнение глаз с звездами и метафоры: глаза-звезды. „Звездой
блестят ее глаза" (Пушкин), „как звезда небесная, разливаю-
щая во мраке свет свой, блистали ее очи" (Полевой, „Абба-
донна", стр. 25—26), ясные очи „приветны будто звездочки"
(Гоголь,). Часто появляется сравнение глаз с огнем, с горящей
свечей, с горящим углем, с молнией; цвет лица сравнивается
с зарницей — („румянец, как зарница", Марлинский, „Наезды",
стр. 54). „Глаза как будто две свечки в глубоком мраке, горели
ослепительным огнем, и это пламя, как будто огни над могилой
свидетельствовало о страданиях смерти, тайнах замогильных"
(Кукольник, т. III, стр. 254). „Что за глаза! Они так и свер-
кали, как два угля!" (Лермонтов, „Герой нашего времени").