Русский романтизм
Шрифт:
вало", т. I, ч, И, стр. 114). „Что за женщина, роскошь и оча-
рование!" (Кукольник, т. III, стр. 258). „Чудо! вот картина!
прелесть! вот бы срисовать!" (Вельтман, „Приключ., почерпнут,
из моря житейск.", ч. I, стр. 73). Ряд восклицаний, соста-
вляющий весь портрет, встречается особенно часто у Гоголя:
„Как мила ее грациозная походка! Как музыкален шум ее
шагов и простенькое платье! Как хороша рука ее, стянутая
волосяным браслетом!".
Восклицания полны гиперболизма, они всегда экстатиче-
ские. Так, Марлинский свое восхищение красавицей выражает
словами: „Вы бы не спали три дня и бродили три ночи, еслиб
я мог вам нарисовать ее!" (Марлинский, т. I, ч. III, стр. 100—1).
Глаза другой героини мечут взоры, „но какие взоры! От них
вспыхнул бы и лед!" (Марлинский, т. 2, ч. IV, 82). Тимофеев за-
являет, что у его героини: „Талия! не талия, а чудо — воз-
душная, легкая, стройная, пышная, эластичная, загляденье!"
(„Опыты", ч. III, стр. 423). Красота героини доводит Куколь-
ника до экстаза, заставляющего его воскликнуть: „просто
кричи караул от такой красоты!" („Три периода", т. III, стр. 289).
Иногда этот восторг перед красавицей выражает не автор,
а герой, напр., в повести „Невский Проспект" Гоголя Писка-
1 361
рев восклицает при виде героини: „Ай, ай, ай, как хороша!"
(т. 5, стр. 266). Наконец, сама красавица, глядя на себя
в зеркало, приходит в упоение от своей внешности. В моно-
логе, в котором сама описывает свою красоту, она заканчи-
вает свой портрет возгласами: „Нет, хороша я! Ах, как хо-
роша! Чудо!.." (Гоголь).
Эпитеты, характеризующие внешность — оценочные. Они
всегда патетично гиперболичны — „ослепительная красота,,
(Гоголь), „сверхъестественная красота"(Жукова, стр. 83), „свер-
кающая красота" (Гоголь, „Вий"), „существо идеальное, клас-
сическое" (Марков, „Евгения", стр. 62 — 63), „божественное
лицо" (Греч „Черная женщина", ч. II, стр. 249), „совершенней-
шее, неземное существо" (Жукова, ч. И, стр. 59), „ослепитель-
ные очи" (Гоголь,, Тарас Бульба") Героиня повести Кукольника
„М. С. Березовский" „невыносимо прелестна" (т. III, стр. 432).
Порою автору в его эстетическом экстазе мало одного эпи-
тета и он создает для его усиления тавтологию. „Дева чуд-
ная, ч у д е с н а я " (Кукольник, „Три периода", т. III, стр.289).
Писатели 30-х годов вообще любят прием, который можно
назвать гиперболической тавтологией. Так, у Эротиды Вельт-
мана глаза „чернее всего, что есть ч е р н о г о на свете",
у героини Гаи волосы „ ч е р н е е всего, что есть ч е р н о го
в мире" („Утбалла", стр. 67). Иногда, вместо тавтологии,
употребляется лишь наречие в сравнительной степени. Нельзя
себе представить ничего „ б е л е е и нежнее" кожи Анны
в „Идеальной красавице" Сенковского, „ р о з о в е е ее румянца,
ч е р н е е волос ее, алее губ" (стр. 5).
На прогрессирующем сравнении строится иногда весь
портрет красавицы, напр., Аспазии в повести „Преступление"
Тимофеева: „прекрасно летнее небо в Италии; но еще пре-
к р а с н е е глаза Аспазии; р о с к о ш н а волна Средиземного
моря, когда юго-западный ветер бьет ее о скалы Генуи, но
еще р о с к о ш н е е грудь Аспазии; еще сильнее вздымается она,
когда волнуют ее страсти. В е л и ч а в о подымает Сен-Готард
чело свое; но еще б о л е е и д е т в е л и ч и е к лебединой шее
Аспазии: на этой шее покоится головка, которой позави-
довала бы сама фантазия, и Минерва подружилась с Венерою,
чтобы общими силами овладеть этим сокровищем" (Тимофеев,
„Преступление", Опыты, ч. III, стр. 279).
Патетизм писателей при описании женской внешности
ведет как к беспредельному гиперболизму, так и к его кон-
трасту — литотесу. Некоторые элементы фигуры и лица кра-
савицы преуменьшаются и утончаются до последней степени.