Русский романтизм
Шрифт:
ангела, облеченного в воздушное платье: Эсмеральда („Собор
Парижской Богоматери") как видение поражает Гренгуара, и он
не может решить, земное ли она существо или фея, или
ангел (стр. 73). 1) Смесь ангельского и детского на лице
Лоренсы в „Жоселене" Ламартина; при виде ее герою кажется,
что она небесное существо, идеальное, неземное, которое
вызывает
рижа", меланхолический ангел, напоминающий картину Рафа-
эля (лоб, самый чистый, самый белый, поднимается над
овальным лицом ангельского вида, (т. I, стр. 21) 3). У Гюго,
Деа в „Человеке, который смеется" — воплощение мечты,
среднее между ангелом и женщиной, (стр. 371, т. I). 4). На-
ряду с женщиной - ангелом встречаем контраст ей —- жен-
щину, полную сладострастия. Одна из героинь „Четырех
сестер" Сулье полна соблазнительной прелести женщин вос-
точного гарема — она настоящая гурия (стр. 232) б). Взгляд
красавицы в новелле Готье „Царь Кандавл" (Le Roi Candauee)
полон такого огня, что может заставить пойти на преступление
и совершить чудо (стр. 377) 6).
Поза молящейся женщины очень хорошо известна фран-
цузским писателям 30-х годов. Гюго заставляет героя романа
1) Hugo, „Notre Dame de Paris", Paris.
2) L a m a r t i n e , „Jocelyn", Hachette Paris, 1912.
3) Sue, E. „Les mysteres de Paris, Bruxelles, 1884.
*) Hugo, „L'homme qui rit", Nelson, Paris.
5) S о u 1 i e, „ Les quatre soeurs", Paris, 1838.
G) G a u t i e r , Th. „Nouvelles", Charpentier, Psris 1912.
1361
„ Ган Исландец " встретить Этель в молитвенном экстазе
(стр. 37) О.
Французы 30-х годов в женском портрете также стре-
мятся к живописности. Пиппо в новелле Мюссе „Сын Тици-
ана" создает мысленно портрет женщины (кстати сказать,
по манере этот портрет вполне совпадает с вышеприведенным
портретом Шаховой), в котором все элементы внешности
стремится прежде всего окрасить — каштановые волосы, не-
бесно-голубые глаза, от страсти темнеющие и становящиеся
цвета крыла ворона, лоб ее — белый, как снег, щеки розовые,
как лучи солнца на вершине Альп, нежные, как персик, рот
пунцовый, зубы — жемчуг, шея матово-белая... 2).
Красочность французского женского портрета идет гораздо
дальше русского: иные французские авторы дают для каждого
элемента внешности не один цвет, а целую гамму красок. Так
Т. Готье сравнивает цвет глаз красавицы с целым рядом
драгоценных камней, которые должны дать представление
об оттенках их: тут и сапфиры, и бирюза, и янтарь, и брил-
лианты, и изумруды („Nouvelles", стр. 376).
Фон для красавицы встречаем мы здесь и контрастный,
и красочный: Прекрасная Деа и рядом с нею изуродованный
Гуинплен у Гюго в „Человеке, который смеется"; в „Соборе
Парижской Богоматери" для прекрасной Эсмеральды является
фоном уродливый Квазимодо. Особенно этот контраст вы-
держан в сцене, в которой Квазимодо грубыми руками несет
гибкое хрупкое тело Эсмеральды. (Кн. 8, стр. 133). Мусидора
и Фортунио в новелле Т. Готье контрастируют своими крас-
ками: она — идеальной белизны, он - янтарно смуглый. „Это
был Джорджоне рядом с Лауренсом, итальянский янтарь рядом
с Сицилийским алебастром, с голубыми жилками, и трудно
было решить, кто из них очаровательнее" („Фортунио",
стр. 119). Бледное лицо Теодора в романе Готье „Mademoiselle
de Maupin" выделяет пурпурная занавесь.
Отмеченный в русском женском портрете 30-х годов
патетизм и проистекающий отсюда гиперболизм ясно выражен
и у французских писателей. Описывая внешность маде-
муазель де Куланж в „Стелло", Виньи нанизывает ряд
восклицаний, полных восхищения по поводу ее красоты:
„О, боже мой! какие белые и пухленькие были ее ручки!"