Русский романтизм
Шрифт:
Колосов"), Зинаиде („Первая любовь"), Джемме („Вешние
воды"). Он изображает ее и незнакомца, едущими верхом
„тихо, молча, держа друг друга за руки" (стр. 252); впослед-
ствии он повторит этот образ в „Первой любви". И метафоры,
которыми пользуется Тургенев, рисуя женщину в расцвете
страсти, не раз повторялись в его произведениях. Лицо
героини дышет „отдыхом любви" (стр. 245), „торжеством кра-
соты, успокоенной счастьем" (стр. 295), „избыток счастья
утомлял и как бы надломлял ее слегка" (стр. 253).
Та -же фразеология у Тургенева, когда говорит он о Варе
(„Андрей Колосов"): „все лицо ее дышало восторженной пре-
данностью, усталостью от избытка блаженства" (стр. 17);
1361
об Ольге („Мой сосед Радилов"): у нее выражение лица,
будто она „отдыхает от большого счастья или большой тре-
воги".
Но рассказчик далеко не только наблюдатель; он востор-
женно преклоняется перед красотой героини; он завидует
счастью незнакомца, и портреты действующих лиц эмоциональны.
Лиризм их—в восклицаниях и в эмоциональных повторениях.
„Боже мой, как великолепно блеснули в его (месяца) сияньи ее большие
темные глаза, какой тяжелой волной упали ее полураспущенные черные
волосы на приподнятое круглое плечо! С .с о л ь к о было стыдливой неги
в мягком склонении ее стана, сколько ласки в ее голосе... (стр. 243)..
Как она была хороша! Как очаровательно несся..." (стр. 252).
Лиризм не только в этих восклицаниях, он—во всем слоге,
эмоционально окрашенном и выражающем настроение рассказ-
чика; таковы эпитеты—„очаровательно несся ее образ", „вели-
колепно блеснули", „она была хороша", или эпитет „злодей"
в применении к незнакомцу—„он любовался ею, злодей"...
Любовный сюжет рассказа, как мы видели,
Тема страсти дан . CBepHyTOg форме — сжат до нескольких
эмоционально-психологических портретов действующих лиц.
Самая же тема страсти, входящая как главный мотив в сюжет-
ное действие, слагается из трех изобразительных моментов:
ночь, пение и страсть—вот та триада, которая кладется Тур-
геневым в основу развития темы страсти '). С описания
южной итальянской ночи и страстного призывного пения начи-
нается повествование о любви незнакомки. Ночной сад, пение
предшествуют снова изображению ее в разгаре любви во время
второй встречи. Эта цепь из трех мотивов: ночь, пение
и страсть, после „Трех встреч", где она явилась впервые, вой-
дет в „Постоялый двор" (стр. 314), как завязка, в „Переписку"
(стр. 120—121), в „Фауста" (стр. 213), в „Призраки", как
момент статический, характеризующий переживания героев;
ляжет в основу развязки „Вечера в Сорренто" (стр. 275)
и дойдет до одного из последних произведений — „Песнь торже-
ствующей любви", где явится одним из главных двигателей
действия.
яП ййчвж Ночные пейзажи „Трех встреч" не просто
декоративно-символизирующии фон; они суще-
ственно-необходимый элемент в композиции страсти. Ночь
в Сорренто—„великолепная ночь...*4 вся светлая, роскошная
и прекрасная, как счастливая женщина в цвете лет" (стр. 242).
1) Теме страсти у Тургенева посвящена статья М. С а м а р и н а („Твор-
ческий путь Тургенева" сборн. под редакц. Н. Л. Б р о д с к о г о ) но в ней
ничего не говорится о .Трех встречах", и она не подходит к теме страсти
со стороны ее композиционной функции.
1361
Это сравнение ночи с прекрасной женщиной естественно
устанавливает связь между Соррентской ночью и незнакомкой.
Ночь в Михайловском — успокоенная, как спокойна в своем
страстном блаженстве героиня, но тоже страстная: „какая то
жажда чувствовалась в нем (в воздухе), какое то мление...
Все дремало, все нежилось вокруг", (стр. 241).
Оба ночных пейзажа, занимающие в композиции темы
страсти одно и то же место, расположены по приему положи-