Русский романтизм
Шрифт:
соч., изд. гр. С- Д. Шереметьева, Cl II), 1878—86 г., Ш-й том, стр. 225.
•*) В я з е м с к и й , „Флоренция", т. 4-й, стр. 192.
В е н е в с т и н о в , „Италия". Т.-м же.
•*') Языков, „К. К. Павловой41, 1840 г Стихотворения, СПБ, 1858 г.,
2-й тэм, стр. 185.
') В я з е м с к и й , „Флоренция". Там-же.
7) Р о с т о п ч
8) Г» я з е м с к и й, „Флоренция".
'Г у м а н с к и й, „Неаполь", Ib. стр. 205.
10) Он же—„Элегия", стр. 200.
1') Р о с т о п ч и н а , „Италия". Ib., стр. 51.
1361
Так, я узрю тебя, Италия святая.
Я налюбуюся на прелести твои,
И сердцем возгоржусь, тебя благословляя,
Что зрела край искусств, поэзии, любви. .
Другой ночной пейзаж, входящий в развертывание темы
страсти, построен на приеме однотонности.
Эмоциональный тон его—настроение успокоенности, и вот
почему Тургенев подчеркивает отсутствие динамики—„Н е п о -
движно лежал передо мною небольшой сад"; „Липы смутно
зеленели, облитые неподвижным, бледноярким светом".
„Воздух даже не колыхался: он только дрожал, как дрожит
вода, возмущенная падением ветки".
Успокоенность сада не только в отсутствии движения, но
и в отсутствии звуков; пейзаж, правда, имеет звуковые образы,
но они нужны, как усиливающие тишину... „Все эти слабые
звуки, эти шелесты только усугубляли тишину" 2).
Прием однотонности выдержан и по отношению к красоч-
ной стороне пейзажа; он написан в нарочито неопределенных
красках,—таким характером отличаются передающие зритель-
ные ощущения эпитеты: „ с е р е б р и с т ы е лучи луны",
„ б е л е ю щ а я трава", „ с л а б а я пестрая тень", „липы смутно
з е л е н е л и , облитые неподвижным, б л е д н о-я р к и м светом",
„ г о л у б о е м я г к о е мерцание звезд", „неясный, но свет-
лый туман". „Большая круглая капля ночной росы блестела
темным б л е с к о м на дне раскрытого цветка". „Два окна,
тускл о к р а с н е в ш и е в м я г к о й п о л у т е н и " (стр. 242).
Характерны те изменения, которые произведены были
в тексте „Трех встреч", именно в зтом описании ночного,
сада.
В письме к Виардо от 1849 г. Тургенев дал программу
тех звуков, которые он ввел впоследствии в ночной пейзаж
„Трех встреч".
„Прежде чем лечь спать, пишет он, я каждый в?чер делаю маленькую
прогулку по двору. Вчера я остановился и начал прислушиваться. Вот раз-
личные звуки, услышанные мною: Шум крови в ушах и дыхания. Шорох —
неумолкаемый лепет листьев. Треск кузнечиков, их было четыре в деревьях
на дворе. Рыбы производили на поверхности воды легкий шум, походивший
на звуки поцелуя. От времени до времени падала капля с легким серебри-
стым звуком. Ломалась какая-то ветка; кто сломал ее? Вот глухой звук...
Что это? шаги по дороге? или шопот человеческого голоса? И вдруг тон-
чайшее сопрано комара, которое раздается над вашим ухом* (стр. 75).
Кажется, ни один из этих звуковых образов не забыт
в „Трех встречах", где упомянут и „странный, сдержанный
1) Ib. 2) И. С. Тургенев, ,:Неиздан. письма к г-же Ииардо и его французск.
друзьям", 1904 г. стр. 75.
1361
шорох" листвы, и „внезапное гудение мимолетного жука",
и „легкое чмоканье мелкой рыбы в сажалке", и „сонливый
свист встрепенувшейся птички", и „далекий крик в поле — до
того далекий, что ухо не могло различить, человек ли то про-
кричал, или зверь, или птица", и „короткий, быстрый топот
по дороге".
Повидимому, исправляя текст, Тургенев стремился уси-
лить указанную неопределенность, тусклость красочного тона.
Так, в тексте „Современника" — сад, „как бы успокоенный
с е р е б р я н ы м и лучами луны", в тексте изд. Маркса — чи-