Русский романтизм

Коллектив авторов

из промежуточных второстепенных встреч. (Встреча с не-

знакомцем, с обоими любящими; с Бадаевой и Шлыковой

в Москве).

Рассказчик—наблюдатель страсти, увидевший в ней тайну.

Но композиционная роль его не сводится только к позиции

наблюдателя, субъективно воспроизводящего свои наблюдения;

он активен, он вступает в борьбу с таинственным, желая его

преодолеть. Результат борьбы — отказ от нее, сознание соб-

ственного бессилия и возвращение к тому душевному состоя-

нию, какое он испытал после второй встречи. Победа на сто-

роне тайны.

В „Трех встречах" соответственно роли раз-

дота'стиля с к а з ч и к а> т о склоняющегося к иррациональному

объяснению встреч с незнакомкой, то к вполне

реалистическому, два стиля, два различных способа словесного

выражения. Рассказчик все время находится в борьбе между

сном и явью, мечтой и действительностью. Эпизоды, где таин-

ственное владеет им, где он всецело отдается мечте, верит,

что перед ним не реальная женщина, а видение, сон, разраба-

тываются в стиле повышенно-эмоциональном. Особенности

этого лирического стиля проявляются ярче всего в синтак-

сисе. Вопросительные предложения, восклицательные обороты

перебивают предложения повествовательного типа. В речевом

движении явно намечается ускорение, которое передает уси-

ливающееся эмоциональное возбуждение рассказчика. Ускоре-

ние речевого темпа достигается переходом от более сложных

предложений (с придаточными) к более упрощенным, причем

простые предложения размещаются по принципу параллелизма

и заканчиваются восклицанием или вопросом, создающими эмо-

циональное заострение. Например:

„Пусть же теперь вообразят читатели то изумление, которое внезапно

овладело мной, когда я в степи, в одной из самых глухих сторон России

услыхал тот же самый голос, ту же песню... Как н тогда, теперь была

ночь; как и тогда, голос раздался вдруг из освещенной, незнакомой ком-

натки; как и тогда, я был один. Сердце во мне сильно билось. „Не сон ли

это?"—думал я. И вот раздалось снова последнее Vieni... Неужели раство-

рится окно? Неужели в нем покажется женщина?'* (стр. 244).

То же при описании дневной встречи (стр. 252), при опи-

сании сада (стр. 241). Характерны также, кроме ускорения

речевого темпа, синтаксического параллелизма, повторение

целых предложений с усилением, например:

„Это была она, моя соррентская незнакомка... Да, это

была она, это были ее незабвенные черты, ее глаза, которым

1361

я не видал подобных" (стр, 244 -245), эмоционально окрашен-

ные „да" и „нет", рассеянные при описании встреч: „... Два

года тому назад, в Италии, в Сорренто, слышал я ту же

самую песню, тот же самый голос... Д а, д а... Это они,

я узнал их, это те звуки"... (стр. 242), или:

„Уже давно настала ночь, — великолепная ночь, южная,

не тихая и грустно задумчивая, как у нас, нет! вся свет-

лая"... (стр. 242) х).

Наоборот, когда явь владеет рассказчиком, когда он хо-

чет разгадать незнакомку и собирает о ней сведения у Глин-

ского старосты, Лукьяныча, г-жи Шлыковой, мы имеем стиль

с установкой на бытовую и разговорную речь, и Тургенев

вводит диалоги.

Знаменательно их место в рассказе; диалогов пять, и каж-

дый из них помещается после эпизода, развертывающего тему

тайны. Первый диалог—между рассказчиком и старостой—сле-

дует за ночной встречей с незнакомкой в Михайловском; вто-

рой—с Лукьянычем стоит после снов рассказчика, третий—

с ним же после дневной встречи с незнакомкой; четвертый

с дворовым парнем, после осмотра дома. Вторая глава начи-

нается с диалога с г-жей Шлыковой и ее сестрой, вслед

за которым идет последняя встреча с незнакомкой. В послед-

нем диалоге дана разговорная речь; в диалогах с старостой